Кормилица нарядила дочку с великим старанием; навесила бриллианты Розетты ей на голову и плечи, напялила на нее самое красивое платье принцессы — но в этих нарядах девица выглядела уродливей обезьяны, с волосами чернее грязи, косыми глазами, черепашьими ногами, с большим горбом на спине, с угрюмой гримасой на лице, притом она злобно озиралась и то и дело ругалась.

Подданных короля павлинов, стоило ей лишь сойти с лодки, это зрелище поразило как громом — они даже речи лишились.

— И что вы тут встали? — рассердилась девица. — Заснули, что ли? А ну-ка быстро несите чего-нибудь поесть, негодники, а не то я прикажу вас всех повесить.

Они же, слыша этакие угрозы, промеж собой говорили:

— Какая мерзкая зверюга! Такая же злюка, как и уродина! Хороша партия для нашего короля, вот уж право слово: не стоило выписывать ее с края света.

Она же продолжала держать себя госпожою и за ничтожные оплошности раздавала всем пощечины да тумаки.

С такой-то свитой она ехала очень медленно, восседая в карете словно королева, но павлины, удобно рассевшиеся по деревьям, чтобы приветствовать проезжающую принцессу, и приготовившиеся было кричать «Да здравствует прекрасная королева Розетта!», увидев столь безобразную бабу, принялись вопить: «Фи, фи! Что за гадкое чудище!» Она же, сходя с ума от ярости и досады, сказала стражникам:

— Убейте этих разбойников-павлинов, которые меня оскорбляют.

Павлины же, смеясь над нею, быстро улетали прочь.

Хитрый лодочник, глядя на все это, тихонько сказал кормилице:

— Кума, плохи наши дела; что уж, ваша дочь-то, не могла быть и покрасивей, что ли.

— Замолчи, болтун, — отвечала та, — навлечешь беду.

Короля известили, что принцесса приближается.

— Итак, — спросил он, — правду ли сказали мне ее братья? Она прекрасней, чем ее портрет?

— Сир, — возразили ему, — хорошо бы ей быть хотя бы столь же красивой.

— О да, — сказал король, — я буду этому рад, пойдемте же на нее посмотрим.

А при дворе поднялся большой шум, и он, поняв, что привезли невесту, только и слышал:

— Фи, фи! Что за гадкое чудище!

Он подумал, что это о какой-то карлице или зверушке, которую она привезла с собой, — ведь ему и в голову не могло прийти, что речь о ней самой.

Портрет Розетты несли на длинном шесте всем напоказ, и король степенно шел следом в окружении своих баронов и павлинов, за которыми шествовали послы соседних королевств. Король павлинов сгорал от нетерпения — так ему хотелось взглянуть на свою дорогую Розетту. Вот те на! Увидел — и чуть не помер; разгневался как никто на свете и одежды на себе порвал, а к ней близко и подойти-то боится.

— Как, — вскричал он, — парочка негодяев, заключенных мною в темницы, дерзко насмехалась, предложив мне в жены такую обезьяну; да они достойны смерти! А эту выскочку вместе с кормилицей и тем, кто их сюда доставил, посадим в самое сердце моей высокой башни.

В это время король и его брат — узники, знавшие о скором прибытии сестры, приосанились, чтобы ее встречать. Но тюремщик с солдатами, вместо того чтоб освободить их, повели в мрачное подземелье, где вода была им по шею, а в ней плескалось множество гадких тварей; безграничными были удивление их и тоска.

— Увы, — жаловались они меж собою, — каким несчастьем обернулась для нас эта свадьба! Что ж навлекло на нас столь большую беду?

И ничего не могли понять — только и знали, что их хотят казнить.

Так прошли целых три дня. На четвертый король павлинов пришел, чтобы через щель выкрикивать им оскорбления.

— Вы присвоили титул короля и принца, — возмущался он, — чтобы поймать меня в ловушку и обязать меня взять в жены вашу сестру; но вы оба всего лишь оборванцы, не стоящие воды, которую пьете; живо мои судьи вынесут вам справедливый приговор; уже прядут веревку, на которой я прикажу вас повесить.

— Повелитель павлинов, — ответил ему разгневанный король, — не будьте столь поспешными, ибо вы можете в этом раскаяться: я такой же король, как и вы, у меня есть славное королевство, наряды, короны и много экю — и я готов отдать все до последней рубашки. Хо-хо! Как вы торопитесь нас вздернуть. Что ж такое мы у вас украли?

Услышав столь решительные речи из уст пленника, король засомневался и стал подумывать, а не отпустить ли ему братьев вместе с сестрой, вместо того чтоб казнить; но его советник, отъявленный льстец, подзуживал его, сказав, что необходимо отомстить как следует, а не то все будут над ним смеяться и принимать его за ничтожного королька с четырьмя денье за душой[75]. Тогда он поклялся их не прощать и приказал вершить суд, продлившийся недолго: стоило лишь сравнить портрет настоящей принцессы Розетты с той, которая явилась себя за нее выдавать. Разумеется, братьев приговорили к обезглавливанию как лжецов — ведь они обещали королю прекрасную принцессу, а доставили ему какую-то безобразную деревенщину.

В темнице им приговор и зачитали. Братья же воскликнули, что ни в чем не лгали: их сестра-принцесса прекрасней ясного дня, и за этим кроется непонятная им интрига, а посему попросили они еще семь дней сроку до казни, чтоб попытаться доказать свою невиновность. Крепко разгневался на них король павлинов и никак не соглашался на эту милость, но наконец уступил.

А пока при дворе вершились такие дела, мы вернемся к несчастной принцессе Розетте. Когда наступил день, она с изумлением обнаружила, что осталась без лодки и помощи в открытом море; не меньше был удивлен и Непоседа. Она принялась плакать, да так горько, что разжалобила всех рыб: не знала, что ей делать и как ей быть.

— Без сомнения, это король павлинов, — говорила она, — он, он приказал бросить меня в море, не захотев стать моим супругом; а чтобы окончательно от меня избавиться, он решил меня утопить. Вот странный человек! — продолжала она. — А уж как бы я его любила! И как мы могли бы прекрасно поладить! — И расплакалась пуще прежнего, ибо любовь была сильнее ее.

Так она провела два дня, носимая морем то туда, то сюда, промокшая до костей, прослуженная до полусмерти и почти оцепеневшая; не согревай ее сердца хоть немного малыш Непоседа, умереть бы ей сотню раз. Ее мучил ужасный голод; вокруг плавало множество устриц, которых она ловила и ела, сколько хотела; как ни недолюбливал их Непоседа, а пришлось и ему удовольствоваться тем же угощеньем. Наступила ночь, и Розетте стало так страшно, что она сказала псу:

— Громче, громче лай, Непоседа, а то кабы морские языки нас не съели.

Он и лаял всю ночь напролет, а наутро ложе принцессы прибило к берегу. Стояла у самых волн одинокая маленькая хижина, а в ней жил добрый старик: бедняк, он ничуть не помышлял о богатствах мира сего. Услышав тявканье Непоседы, он от души удивился: нечасто приходилось ему видеть здесь собак; подумал он было, что какие-то странники сбились с пути, и вышел милосердно указать им дорогу. Тут и заметил он принцессу и Непоседу, плывших по водам. Розетта же, едва завидев его, протянула к нему руки и закричала:

— Милый старик, спасите меня, вот уж два дня я страдаю и гибну.

Услышав, как грустно она причитает, он проникся жалостью, сходил в хижину и принес оттуда длинный багор, потом зашел в воду по шею, едва не потонув два или три раза. Наконец он потянул так, что вытащил ложе на берег. С большой радостью Розетта и Непоседа ступили на твердую землю. Принцесса от всего сердца поблагодарила старца и, завернувшись в одеяло, босая, вошла в его лачугу, где бедняк разжег для нее костерок из сушеных листьев и достал из сундука самое красивое платье своей покойной жены, вместе с чулками и башмаками — вот и облаченье для принцессы. Она, и переодетая крестьянкой, была восхитительна, как ясный день, а Непоседа приплясывал вокруг, чтобы ее развлечь.

Старик прекрасно видел, что Розетта дама знатная, ибо одеяла ее вышиты золотом и серебром, а подушка — из атласа; он спросил у девушки, что с нею приключилось, пообещав, что никому ничего не скажет. Она поведала ему все от начала до конца, обливаясь слезами, ибо все еще думала, что это король павлинов приказал ее утопить.