— Скажите же нам всем наконец, — ответил король, — кто эти прелестная девушка и трое юношей.

— Знай, о король, — громко и ясно проговорила тут зеленая птичка, — что она твоя дочь, двое этих принцев — твои сыновья, третий же, чье имя Милон, — твой племянник.

И она с беспримерным красноречием подробно рассказала всю их историю.

Король разразился рыданиями, и тут печальная королева, оставив свое место у котла рядом с костями и собаками, тихо подошла к нему, тоже плача от любви к мужу и детям — ибо можно ли было усомниться в этом теперь, при виде знаков, по которым ей легко было узнать своих украденных младенцев? Когда птичка закончила, Ясная Звездочка и ее братья упали в ноги королю, обнимая его колени, целуя ему руки, он же заключил их в объятия, прижав к сердцу. И, когда слышались уже одни лишь вздохи, всхлипывания и радостные возгласы, король подошел к супруге-королеве, боязливо спрятавшейся в уголочке, и обнял ее, указав на кресло рядом с его троном.

Дети припали к ногам ее, целуя ей руки — и не видали еще на всем свете сцены нежнее и трогательней. Каждый плакал от всего сердца, простирая руки и возводя очи к небу, благодаря его за радость узнать о вещах столь важных, но до времени сокрытых. Король учтиво отказал принцессе-невесте, велев отсыпать ей немало драгоценных камней. Но как страшно поступил бы он с королевой-матерью, адмиральшей Медновлаской и Фальшью, если б поддался голосу своей ярости! Уже слышны были всем громовые раскаты его гнева. Однако великодушная королева, ее дети и Милон умоляли его успокоиться, говоря, что лучшим решением будет суровое и примерное наказание. Тогда король велел заточить свою мать в башне, а Медновласку и Фальшь приказал бросить в темницу, мрачную и сырую, где теперь уже им пришлось есть вместе с тремя бульдогами, Печалью, Тревогой и Болью. Собаки же, лишившись своей доброй хозяйки, то и дело кусали узниц. Там и окончили они дни свои, прожив еще столько, что хватило им времени раскаяться во всех преступлениях.

Когда королеву-мать, адмиральшу Медновласку и Фальшь отвели туда, куда приказал король, музыканты и певцы вновь запели-заиграли. Радость была безмерной, но счастливее всех были Звездочка и Милон: они не могли насмотреться друг на друга.

Король же, увидев, что его племянник красивее и умнее всех придворных, сказал ему, что столь великий день не должен пройти без свадьбы и он отдает ему в жены свою дочь. В порыве радости принц кинулся ему в ноги. Ясная Звездочка обрадовалась ничуть не меньше.

Справедливость не была бы восстановлена, не распрощайся со своим одиночеством и старая принцесса, тоже приехавшая разделить всеобщее веселье. Ей вдруг явилась та самая старушка-фея, которую она когда-то дружески накормила ужином; она-то и рассказала ей обо всем, что происходило при дворе.

— Пойдемте же, — продолжила она. — По дороге я расскажу вам о том, как я заботилась о вашей семье.

Безгранично признательная принцесса села к ней в карету, украшенную золотом и ляпис-лазурью. Впереди ехали военные орудия, а позади — шестьсот гвардейцев, все высокородные дворяне. Фея поведала принцессе обо всем, что приключилось с ее внуками, и сказала, что ни на миг не покидала их, являясь то сиреной, то горлицей, и всегда оберегала.

— Видите, — добавила фея, — доброе дело никогда не забудется.

Благодарная принцесса то и дело порывалась целовать ей руки, не находя слов для выражения радости. Наконец они прибыли ко двору. Король оказал им знаки величайшего расположения. Легко вообразить, как поспешили выказать почтение столь блистательной особе и королева Златовласка, и ее прекрасные дети; и сколько добрых слов наговорили они ей, узнав, что именно фея-благодетельница и являлась им в образе горлицы. Ну, а чтобы счастье короля обрело подлинное совершенство, фея открыла ему, что мать Златовласки, которую он всегда считал бедной крестьянкой, была августейшей принцессой; и, быть может, именно эта новость и стала для него вершиной всех чудесных событий этого дня. Праздник завершился свадьбой принцессы Ясной Звездочки и принца Милона. Послали и за корсаром и его женой, дабы отблагодарить их за то великолепное воспитание, какое они дали прекрасным детям. Так, после долгих невзгод, все оказались довольны.

ТОМ ЧЕТВЕРТЫЙ

Новый дворянин от мещанства

Продолжение

казка о принцессе Ясной Звездочке привела Дандинардьера в такой восторг, что он охотно расхваливал бы ее весь вечер напролет. В порыве воодушевления он притянул к себе Виржинию, страстно схватив ее за руку, и та, еще не успев ничего понять, упала на виконта де Бержанвиля, повалив его на землю. Коротыш Дандинардьер очень удивился произведенной им сумятице и в высокопарных выражениях посетовал на жестокую свою судьбу, виновницу того, что простая его любезность столь плачевно окончилась.

— Вот уж странность, — сказала ему прекрасная амазонка, — хватать за руки со всей силы и называть это любезностью, — да вы меня сделали калекой на несколько дней.

— Да и со мной вы обошлись не лучшим образом, господин Дандинардьер, — раздраженно подхватил виконт. — Пока я падал, мой парик слетел с головы, и так как на людях мне приходится молодиться, то я оказался в крайне затруднительном положении, обнаружив седину перед прекрасными дамами.

— Смотрю я на господина Дандинардьера, и сдается мне, что ваши речи усугубляют его страдания, — сказал приор. — Надобно уважительно относиться к раненому рыцарю. Клянусь вам, сверни он мне даже шею, я бы и слова не сказал.

— Позвольте выразить вам свою признательность, — ответил Дандинардьер, — но — увы! — дамы пользуются иными привилегиями, им простительна и жестокость, и прелестная Виржиния умеет постоять за себя.

— Не упрекайте меня за жалобы, — поспешила она возразить, — другая на моем месте возмущалась бы куда сильнее. Но, признаюсь вам, мне свойственно благородство Александра.

— И жестокосердие Александретты, — радостно парировал Дандинардьер, уверенный, что изреченная им реплика неподражаема по своему остроумию. К его удивлению, никто и не думал аплодировать. Он обвел всю компанию взглядом, выражавшим утонченность мысли, но та едва сдерживала смех. И вот Мартонида, самая щедрая на похвалы, решила не томить его и громко выразила свое восхищение изысканностью выражения насчет Александретты, и теми тайными красотами, кои запрятаны в нем столь глубоко, что не видны простолюдину. Виржиния подхватила слова Мартониды, утверждая, что их гость обладает тонким умом, способным облагородить нравы целого королевства, искоренить непристойности и пошлости и довести язык до высшей степени совершенства; далее последовали сотни других восторженных речей, достоинством не лучше прежних, ибо обе провинциальные прелестницы были на них неистощимы.