Избавились король Премил и королева Флорина от этой постылой гадины — и вот уж только и думали о предстоящей свадьбе, которую сыграли с несравненной роскошью и галантностью. Легко догадаться, как счастливы были они теперь, пережив столько горестей.

Принц-Дух[34]

или на свете король с королевой, и был у них один-единственный сын, которого они горячо любили, хоть и был он дурен собой — тучный, как самый упитанный толстяк, и маленький, как самый крошечный карлик. Но уродство лица и неказистость тела — и те не могли сравниться с озлобленностью его души. То был кривой упрямец, всех приводивший в отчаяние. Как только ребенок подрос, король сразу это заметил, но королева была от него без ума — она портила мальчика, во всем ему потакая, так что он чувствовал свою власть над ней; и, чтобы угодить государыне, ей стоило лишь сказать, что сын ее красив и умен. Ей хотелось дать ему имя, внушавшее уважение и страх. После долгих раздумий она назвала его Фурибондом.

Когда пришло время пригласить к нему воспитателя, король выбрал принца, который с давних пор претендовал на корону, и честно и храбро отстоял бы ее, если бы дела его шли лучше. Но он уже давно об этом не помышлял; его предназначением было хорошо воспитать единственного сына короля.

Никогда еще не встречалось сердца более благородного, души более живой и проницательной, более мягкой и покорной: что он ни скажет, все мило и необычайно изящно; он был само совершенство.

Король выбрал этого знатного господина, дабы тот направлял юного Фурибонда в верное русло, а сыну приказал во всем ему повиноваться; но ребенок был непослушный, и сколько его ни стегали, все без пользы. Сына же его воспитателя звали Леандром; все его любили: дамы смотрели на него весьма благосклонно, но раз он не привязывался ни к кому, то и ославили его холодным красавцем; объявили они ему войну, а он так и не полюбил ни одну и почти не отходил от Фурибонда — а тот рядом с ним казался еще безобразнее. Он-то подходил к дамам лишь для того, чтобы наговорить грубостей: и одеты-де плохо, и выглядят простовато; обвинял их при всех в использовании румян; выведывал про их любовные интрижки лишь для того, чтобы рассказать о них королеве, а та их бранила и наказывала постом; за такие проделки Фурибонда смертельно ненавидели. Он прекрасно это понимал и очень часто сердился на юного Леандра.

— Вы счастливец, — говорил он, поглядывая на него враждебно, — дамы вас хвалят и вам аплодируют, а со мной совсем не так.

— Государь, — скромно отвечал Леандр, — им мешает сблизиться с вами почтение, которое они к вам испытывают.

— Они правы, — говорил Фурибонд, — ибо я поколотил бы их, чтобы научить, как надо себя вести.

Однажды, когда к королю издалека прибыли послы, принц в сопровождении Леандра остановился в парадном зале, чтобы посмотреть, как они пройдут. Те же, заметив Леандра, тут же склонились перед ним в глубоких реверансах, выказывая восхищение; а поглядев затем на Фурибонд а, приняли его за придворного карлика, подхватили на руки и давай крутить и вертеть, как он ни брыкался и ни увертывался.

Леандр был в отчаянии: неустанно твердил он, что это сын короля; к несчастью, переводчик ушел ждать послов к государю. Леандр делал им знаки, но, увидев, что они не обращают на них никакого внимания, стал проявлять подчеркнутое смирение перед Фурибондом: и послы, вместе со свитой принявшие все это за игру, смеялись до колик и давали тому щелчки да подзатыльники, как это было принято в их краях. Доведенный до отчаяния, толстый принц вынул свою маленькую шпажку, которая была не длиннее веера, и покалечил бы кого-нибудь, если бы не король, вышедший к послам и немало удивленный такой горячностью: он извинился за нее перед ними, поскольку знал их язык. Те же ответили, что это не повлечет за собой никаких последствий, ибо они прекрасно видели, какой у этого ужасного маленького карлика дурной нрав. Огорчился король, что злобные и нелепые манеры его сынка ввели в заблуждение послов.

Стоило им удалиться, как Фурибонд схватил Леандра за кудри и вырвал две или три пригоршни волос, а если бы мог, то и задушил бы, и приказал ему навсегда убираться с глаз долой. Отец Леандра, обиженный поступком Фурибонд а, отправил сына в сельский замок; юноша не сидел там без дела: он любил охоту, рыбалку и прогулки, умел рисовать, много читал и играл на разных инструментах: не прислуживать более своенравному принцу он счел за счастье и, несмотря на одиночество, не скучал ни минуты.

Однажды Леандр долго прогуливался по своим садам и, когда стало очень жарко, зашел в маленький лес с такими высокими и ветвистыми деревьями, что рад был очутиться в их тени: для развлечения он начал играть на флейте и вдруг почувствовал, как что-то несколько раз обвилось вокруг его ноги и сильно ее сжало; он опустил взгляд и очень удивился, увидев толстого ужа. Леандр обмотал руку платком и, схватив змею за голову, собрался ее убить; но уж обвился хвостом вокруг его запястья и, пристально глядя на юношу, казалось, молил о пощаде. Тут прибежал садовник и, едва успев взглянуть на ужа, закричал хозяину:

— Господин, держите его крепче, я вот уже час за ним гоняюсь, чтобы его убить; эта хитрейшая тварь разоряет наши цветники.

Леандр еще раз взглянул на ужа, который был покрыт пятнами тысячи необычайных цветов и так же не отрывал от него взгляда, не пытаясь защититься.

— Раз уж ты хотел его убить, — сказал Леандр садовнику, — а он пришел искать у меня защиты, я тебе запрещаю причинять ему вред и хочу его покормить; а когда он сбросит свою красивую шкуру, я позволю ему уйти.

Леандр принес ужа в просторные покои, ключи от которых держал при себе, и велел подать отрубей, молока, цветов и трав, чтобы покормить его и порадовать: вот вам и счастливый уж! Леандр иногда заходил на него взглянуть. Уж, едва его заприметив, сразу выползал навстречу с самым благодарным видом, на какой только способны ужи: принца это удивило, а впрочем, он вскорости о том позабыл.

Всех придворных дам огорчил его отъезд: говорили только о нем, желали его возвращения.

— Увы, — говорили они, — при дворе больше нет удовольствий с тех пор, как Леандр его покинул; виной тому злой Фурибонд. Разве устремления Леандра дурны оттого только, что он от рождения более мил и желанен? Или, на радость злюке, должен и он обезобразить себе лицо и тело? Что ж теперь, дабы уподобиться ему, нужно раздробить себе кости, растянуть рот до ушей, и чтоб глаза едва открывались, а нос был оторван? Что за маленький несправедливый уродец! В жизни у него никогда не будет радости, ибо любой, кто бы ему ни встретился, окажется красивей его.