Принцесса пребывала в прекраснейшем расположении духа. Еще недавно она подвергалась страшным опасностям, а теперь, счастливо избежав их, безмерно радовалась и благодарила богов. Она все высматривала в море их доброго друга Дельфина — тот еще плавал поблизости, и она горячо его поблагодарила за их спасенные жизни. Принц последовал ее примеру; их сын, небывало сообразительный и уже научившийся говорить, похвалил Дельфина за благородство и обходительность, а тот в ответ сделал несколько грациозных прыжков на волнах, как вдруг послышалось ржанье лошадей и громкие звуки труб, флейт и гобоев. Это торжественно приближался личный экипаж принца и принцессы, в сопровождении пышно одетой стражи. Затем подъехали придворные дамы в каретах. Едва процессия остановилась, как они проворно вышли и почтительно склонились перед принцессой, поцеловав край ее платья. Такой чрезмерной любезности она, впрочем, воспротивилась, ибо знатное происхождение дам, что ни говори, требовало к себе особого уважения.

Они сказали ей, что рыба Дельфин повелела встретить их чету по-королевски и теперь они — владыки этого острова, населенного их верными подданными, и здесь суждено им обрести счастье и полный покой. Алидор с Ливореттой безмерно обрадовались, видя, как любезно их принимают и какие почести оказывают; ответ новоявленной королевской четы был столь же милостив, сколь и учтив. Их посадили в открытую коляску, запряженную восемью крылатыми лошадьми; она то взмывала ввысь под самые облака, то плавно спускалась к земле, да так, что принц с принцессой ничего не замечали — в таком способе передвижения есть своя прелесть: и никаких препятствий по дороге, и на ухабах не трясет.

Коляска еще летела в средней области воздушных путей[391], когда внизу на склоне прибрежного холма показался чудесный дворец. Хотя все стены его были из серебра, взгляд при этом проникал глубоко внутрь, и комнаты просматривались как на ладони — в них они разглядели мебель невиданной красоты, изящную и удобную. А восхитительные сады затмевали своей красотой даже сам дворец. Природа как бы случайно разбросала по этому прелестному уголку бесчисленные источники и ручейки, дарующие райское наслаждение. Принц с супругой не знали, чему отдать предпочтение, столь совершенным казалось им здесь все, на что ни взглянешь. Когда они вошли внутрь, отовсюду послышалось:

— Да здравствует принц Алидор! Да здравствует принцесса Ливоретта! Да будут благословенны дни их на этой земле!

И приятные звуки ангельских голосов слились с гармоничными мелодиями музыкальных инструментов.

Не успели они оглянуться, а перед ними уже возник стол, полный яств. Пришла пора откушать изысканных блюд, тем более что морской воздух и долгое путешествие в бочке, предоставленной воле волн, изрядно их утомили. Они сели к столу и поели с большим аппетитом.

Когда трапеза окончилась, к ним пришел главный королевский казначей, предложивший им совершить послеобеденный моцион в соседнюю галерею. Там вдоль стен тянулся длинный ряд колодцев с прикрепленными ведерками из надушенной испанской кожи[392], обитой золотом. Ливоретта и Алидор спросили, для чего эти колодцы, и казначей ответил, что в них бьют золотые и серебряные источники, и, если нужны деньги, достаточно спустить туда ведерко и сказать: «Подними-ка мне, ведерко, со дна колодца луидоров, пистолей, квадруплей, экю и мелких монет[393]». Вода тотчас принимает форму желаемых денег, и, сколько их ни извлекай оттуда для добрых дел, источник никогда не иссякнет. Но если ты жаден и скуп, хочешь складывать деньги в золотые горы и хранить их под замком, то из ведерок выпрыгнут жабы и выползут змеи, и алчность обернется непоправимой бедой.

Диковинные колодцы вызвали неподдельное восхищение у принца с принцессой. Они решили опустить ведерко, дабы испытать судьбу. Но в ведре оказались только золотые зернышки. Тогда они спросили, почему монетки не отчеканены. Казначей ответил, что на них нужно отпечатать герб принца и принцессы, и поинтересовался, что бы они хотели там видеть.

— Ах! — воскликнул Алидор. — Мы в таком неоплатном долгу перед великодушным Дельфином, что на нашем гербе непременно должно быть его изображение.

Тотчас все зернышки превратились в золотые монеты с отчеканенной на них фигурой Дельфина. Когда же подошло время сна, Алидор скромно и почтительно удалился в свои покои, а принцесса с сыном проследовала в свои.

На следующее утро уж минуло одиннадцать часов, но принцесса еще спала. А принц, поднявшись чуть свет, отправился на охоту, чтобы вернуться до пробуждения Ливоретты. Узнав, что принцесса проснулась и его присутствие не стеснит ее, он вошел к ней, а вслед за ним еще несколько знатных дворян, несших большие золотые тазы, полные дичи, убитой принцем на охоте. Он преподнес добычу своей дорогой принцессе, которая любезно приняла ее, поблагодарив его за доброту и внимание. Принц, воспользовавшись прекрасной возможностью сказать ей, что никогда еще его страсть не была такой сильной, мягко попросил ее назначить день, когда они торжественно отпразднуют свадьбу.

— Ах, господин мой! — сказала она ему. — Я останусь тверда в своем решении. Я выйду замуж только с благословения моих родителей, короля-отца и королевы-матери.

Нельзя было сильнее огорчить влюбленного.

— На что вы обрекаете меня, немилосердная красавица? — спросил он. — Разве не знаете сами, что требуете невозможного! Едва покинули мы роковую бочку, в которой нас бросили в бушующее море, как вы уже обо всем забыли, вообразив, что родители дадут вам согласие на наш брак? Да вы, верно, задумали наказать меня за необузданную страсть, за силу моих чувств, ведь ранее вы обещали руку другому принцу, приславшему послов, пока я порхал вокруг вас кенаром.

— Вы судите обо мне превратно, — ответила она ему, — я вас ценю, я вас люблю, я вам уже давно простила все страданья, что пришлось мне пережить с того момента, как поверила я призывным щебетаньям кенара. Да ведь вы же королевский сын — и не верите, что мой отец весьма охотно породнился бы с вами?

— Всепоглощающая страсть не терпит хладнокровья, — сказал он ей. — Я сделал первый шаг, и не напрасно, — он меня приблизил к счастью. Но вы оказались непреклонны, и я буду безутешен, пока вы не отмените суровый приговор.

— Я не в силах взять свои слова обратно, — ответила она, — знайте же, что этой ночью мой спокойный сон был нарушен. Не успела я сомкнуть глаз, как меня грубо схватили за плечо, и при слабом свете ночного факела страшенная рожа, буравя меня злющими глазами, прошипела мне в лицо: «Что, не узнала?» — «Нет, сударыня, — ответила я ей, — не знаю вас и знать не желаю». — «Ха-ха! Ты шутишь?» — поинтересовалась та. «Клянусь вам, что это так и есть». — «Я фея по прозвищу Угрюмья, — начала старуха, — и есть у меня весомая причина быть недовольной Алидором. Он однажды уселся на мой камень и к тому же обладает даром вызывать во мне отвращение. Не бывать ему мужем, пока не заручишься ты согласием своих родителей. А вздумаешь ослушаться, — я погублю твоего сына, а вслед за этим и на твою голову обрушится череда несчастий, одно страшней другого». С этими словами старуха так сильно дохнула огнем, что я едва не сгорела, как вдруг услышала: «Покуда я, пожалуй, помилую тебя, но помни: уговор есть уговор».

Имя и внешность феи Угрюмьи тотчас припомнились принцу; рассказ принцессы был чистой правдой.

— Увы! — сказал он. — Зачем просили вы, чтоб друг наш Дельфин избавил меня от безумия? Тогда я был бы не так жалок. К чему теперь мне ум, к чему мне приложить рассудительность? Они приносят одни страдания. Я, с вашего соизволения, попрошу Дельфина снова превратить меня в безумца, так мне будет легче.

Его горе до глубины души тронуло принцессу — ведь она искренне любила принца и находила в нем множество достоинств, и все его речи и поступки несли на себе печать неповторимого обаяния. Она горько заплакала, невольно вызвав в нем тайную радость: ведь она проливала слезы из-за него, и он с радостью понял, что Ливоретта отнюдь не была к нему равнодушна, как ему думалось раньше, когда он превращался в кенара. Душевная боль внезапно отпустила его, он бросился к ее ногам, покрывая ее руки страстными поцелуями.