— Да, — повторила королева, — таков мой замысел, и я хочу, чтобы ты помогла мне его осуществить. Поручаю тебе сегодня вечером привести Фортуната в мои покои. Я хочу сама объявить ему, как далеко простирается моя доброта.
Флорида пришла в отчаяние, едва услышав, что должна содействовать тайной свадьбе госпожи и ее возлюбленного. Всеми силами попыталась она отговорить королеву от встречи с рыцарем, предостерегала, как разгневается король, коли узнает о подобной интриге: возможно, он прикажет казнить рыцаря и уж точно приговорит его к вечному заточению и королева его больше никогда не увидит. Однако красноречие ее было напрасно: она заметила, что королева начинает сердиться, и потому ей не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться.
Флорида нашла Фортуната в дворцовой галерее, где он следил за расстановкой золотых статуй, привезенных от Матапы. Она передала, что королева хочет сегодня вечером видеть его у себя. Этот приказ заставил рыцаря вздрогнуть. Флорида поняла его чувства.
— О боги всемогущие! — вздохнула она. — Как мне вас жаль! Почему должно было случиться так, что она вас полюбила? А ведь я знаю еще кое-кого не столь опасного, кто не решается открыть вам свое сердце.
Рыцарю вовсе не хотелось новых объяснений, печалей ему и без того хватало. Он не желал понравиться королеве и потому оделся весьма небрежно, дабы не давать ей повода гадать о его намерениях; но если драгоценные камни и вышивку отбросить легко, то куда денешь природное обаяние? Ведь при его-то любезности он был великолепен всегда и везде: каким бы ни было его настроение, никто не мог сравниться с ним.
Королева же всячески постаралась подчеркнуть свою красоту блеском необыкновенного наряда и с удовлетворением заметала, что Фортуната это удивило.
— Видимость, — молвила она, — иногда столь обманчива, и я рада, что могу сейчас оправдаться и опровергнуть то, что вы, без сомнения, подумали о моих чувствах, когда я склонила короля отправить вас к императору. Я, казалось бы, жертвовала вами. Однако, прекрасный рыцарь, я заранее знала обо всем, что случится, и хотела лишь одного — обеспечить вам бессмертную славу.
— Госпожа, — ответил Фортунат, — ваше положение слишком высоко по сравнению с моим, чтобы вы опускались до объяснений. Я же, не пытаясь разобраться в причинах, побудивших вас действовать так, а не иначе, лишь с готовностью исполняю волю короля.
— Значит, мои объяснения не представляют для вас интереса, — заключила королева, — однако пришло наконец время вам убедиться в моей доброте. Подойдите, Фортунат, подойдите и примите мою руку и сердце в залог моей искренности.
Несчастный рыцарь никогда не оказывался в столь затруднительном положении. Много раз он уже был готов открыть пред королевой свое истинное лицо, но так и не решался, и теперь, отвечая на ее дружеское расположение предельной холодностью, стал объяснять, как разгневается король, когда узнает, что его подданный прямо у него под носом без его одобрения заключил столь важный союз. Королева попыталась было увещеваниями избавить Фортуната от страха, что, казалось, терзал его, но, увидев, что все напрасно, изменилась в лице; впав в ярость, она стала сперва угрожать и оскорблять его, затем драться и царапаться, а потом, обратив гнев на себя саму, принялась рвать на себе волосы, до крови разодрала лицо и грудь, принялась за одежду и кружева и наконец завопила:
— Ко мне, стража, ко мне!
Прибежавшим в ее покои стражникам она приказала отвести рыцаря в темницу, а сама побежала к королю, прося примерно наказать столь жестокое чудовище.
Она рассказала брату, что сей рыцарь давно уж осмелился открыть ей свою страсть; она же, надеясь, что разлука и суровое обращение исцелят его от этого чувства, не упускала возможности удалить его от двора. Однако ничто не помогало — ныне король-де сам видит, до каких крайностей дошел Фортунат в обращении с ней[322]. Посему она желала суда над ним, а если король ей в этом откажет, она найдет способ восстановить справедливость сама.
Тон ее испугал короля, знавшего неистовый нрав сестры, ее властолюбие и опасавшегося, что при случае она поднимет все королевство на восстание; да и дерзость Фортуната требовала примерного наказания, ибо все уже знали о случившемся и королю следовало самолично отомстить за оскорбление. Но, увы! Кого же тут пришлось бы покарать? Рыцаря, подвергавшегося самым страшным опасностям на его службе, кому он, король, был обязан своим покоем и возвращенными богатствами и к которому, кроме того, испытывал особую привязанность. Он отдал бы полжизни, чтобы спасти дорогого Фортуната, и потому попытался объяснить королеве, как необходим ему этот рыцарь, как велики его заслуги перед королевством, твердя, что так сложились обстоятельства и простительной виной всему его юность; но она ничего не слушала, требуя казнить его. Посему король не мог более уклоняться от суда над Фортунатом. Тогда он назначил самых мягких и жалостливых судей, надеясь, что те его оправдают.
Но он ошибся: судьи пожелали упрочить свою репутацию, погубив бедного рыцаря; они самым суровым образом ополчились на Фортуната, не соизволив даже выслушать его. Наконец рыцаря приговорили к казни тремя ударами кинжала в сердце, ибо именно оно — сердце — и было всему виною.
Король устрашился так, точно на смерть осудили его самого. Судей, вынесших такой вердикт, он тотчас сослал далеко-далеко, однако уже не мог спасти дорогого Фортуната, а королева ликовала в предвкушении мук, что предстояли рыцарю, и ее кровожадные взгляды так и требовали расправы. Король не оставлял попыток образумить ее, но этим лишь больше разжигал в ней злобу. Наконец настал день страшной казни. Рыцаря вывели из темницы, где он до того пребывал в полном одиночестве. Он не ведал даже, в каком злодеянии его обвиняют, и думал, что его карают за то, что он опять проявил полное равнодушие. Однако больней всего ему было то, что и король поддерживал жестокие выходки своей сестры.
Флорида, безутешная от того, что собирались сделать с ее любимым, решилась прибегнуть к последнему средству — отравить королеву, а потом отравиться самой, если Фортунату суждено умереть смертью столь жестокой. Едва узнав о приговоре, она пришла в отчаяние и теперь думала лишь об осуществлении своего замысла. Однако добытый ею яд действовал медленнее, чем ей хотелось бы. Поэтому даже после того, как она дала его королеве, та, не чувствуя еще его смертоносного действия, приказала привести прекрасного рыцаря на главную дворцовую площадь, чтобы своими глазами увидеть исполнение приговора. Жестокие палачи вытащили Фортуната из темницы и повели его, словно кроткого ягненка на заклание.
Тут, едва подняв взгляд, он сразу увидел королеву на колеснице — она так и норовила подъехать поближе, чтобы на нее брызнули капли крови осужденного. Король же заперся в своих покоях, чтобы никто не мешал ему оплакать судьбу дорогого рыцаря.
Меж тем на привязанном к столбу Фортунате разорвали камзол, чтобы проткнуть ему сердце. Каково же было изумление всех собравшихся на зрелище казни, когда их взору открылась белоснежная грудь прекрасной Белль-Белль. Все признали, что то была дева и, стало быть, несправедливо обвиненная. Королева же, у которой от потрясения и смущения яд начал стремительно действовать, рухнула наземь и забилась в конвульсиях, прерывавшихся словами жгучего раскаяния. Тем временем люди из толпы, искренне любившие Фортуната, помогли ему освободиться от пут. Кто-то побежал сообщить невероятные вести королю, в одиночестве предававшемуся глубочайшей печали. Когда же тот узнал о случившемся, тоска в его сердце уступила место великой радости. Он поспешил на площадь, где с восхищением воззрился на преображенного Фортуната.
Последние вздохи королевы охладили было его восторг, однако, вспомнив ее жестокость и злобу, он не стал о ней жалеть. Король решил жениться на Белль-Белль, чтобы короной отблагодарить ее за все, что она для него сделала, и не замедлил сказать ей об этом. Легко представить счастье Белль-Белль, — и радовалась она больше всего не тому, что станет королевой, а возможности быть рядом со столь достойным королем, к которому она всегда питала бесконечно нежные чувства.
