Весь день провели они вместе, и юная лань, тревожась, что ее верная Желтофиоль проголодалась, привела ее к полянке, на которой подметила множество ягод, хотя и диких, но оттого не менее вкусных. Та же нарвала их вволю, ибо умирала с голоду; однако, закончив трапезу, очень и очень забеспокоилась, не зная, где бы им укрыться, чтоб поспать, ибо страшновато им казалось провести ночь в глухом лесу, подвергаясь всевозможным опасностям.
— Не ужасает ли вас, прекрасная лань, — спросила она, — что придется нам здесь ночевать?
Лань лишь со вздохом подняла глаза к небесам.
— Но ведь вы, — продолжала Желтофиоль, — уже знакомы отчасти с таким ужасным одиночеством, когда рядом нет ни домишки, ни угольщиков, ни дровосеков и никакой уединенной хижины?
Лань кивнула головой, подтверждая, что ничего этого тут нет.
— О боги! — воскликнула Желтофиоль. — Завтра меня уж не будет на свете: если, по счастью, не растерзают тигры и медведи, так просто умру со страху; впрочем, не ради себя хотела бы я жить, — нет-нет, а только лишь ради вас! Увы! Покинуть вас в таких местах, где нет никакого утешения! Да есть ли что-нибудь печальней?
Юная лань залилась слезами, рыдая почти по-человечески.
Слезы ее тронули нежно любившую ее фею Тюльпанов, которая, несмотря на непослушание принцессы, не упускала из виду всего, что с нею происходило; и вот, внезапно появившись, она молвила:
— Не стану я ворчать на вас, ибо слишком больно мне видеть, в каком несчастье вы пребываете.
Юная лань и Желтофиоль бросились к ее ногам, не дав даже договорить: первая облизывала ей руки и всячески ластилась, вторая же молила проявить милость к своей госпоже, вернув ей настоящий облик.
— Это не в моей власти, — ответствовала фея Тюльпанов, — ибо у той, что сотворила такое зло, много силы; однако я могу укоротить срок наказания, расколдовав ее лишь на то время, какое день уступает ночи — тогда она перестанет быть ланью; но едва взойдет утренняя заря, как ей снова придется принять облик лани и бегать по долинам и лесам, как ланям и положено[265].
Не быть ланью по ночам — уже немало, и принцесса принялась выражать свою радость, скача и прыгая; это развеселило фею Тюльпанов.
— Пойдете по этой лесной тропинке, — посоветовала она, — и найдете хижину, достаточно чистенькую для сельской глуши. — Сказав так, она исчезла; Желтофиоль, послушавшись ее, повела лань по этой дорожке, и вот они увидели благообразную старушку, сидевшую на пороге маленькой избушки и доплетавшую из тончайших ивовых прутьев корзину. Желтофиоль обратилась к ней с приветствием:
— Что, добрая бабушка, если мы с моей ланью попросим вас приютить нас? Хватило бы нам и одной спаленки.
— Отчего ж, милая девушка, — отвечала та, — я охотно дам вам прибежище; заходите вместе с ланью.
Тотчас она провела их в очень милую комнатку, со стенами из черешневого дерева, в которой стояли две кровати под белыми покрывалами, застеленные тонкими простынями, и все тут выглядело так просто и опрятно, что принцесса никогда еще не видела ничего столь ей приятного.
Едва лишь стемнело, как Желанная перестала быть ланью; вдоволь на-обнималась она с дорогой своей Желтофиолью, поблагодарив ее за то, что та разделила ее судьбу, и пообещала даровать ей счастье, как только ее наказание подойдет к концу.
Тут в дверь тихонько постучала старушка и, не входя, передала великолепные ягоды Желтофиоли, и принцесса поела их с большим аппетитом; потом они улеглись спать, а едва занялся день, как Желанная снова превратилась в лань и принялась скрести копытами в дверь, чтобы Желтофиоль ее выпустила. Распрощались они весьма трогательно, хоть было это и ненадолго, и юная лань устремилась в самую густую лесную чащобу, резвясь на свой лад.
Я уж говорила, что принц Ратоборец остановился в лесу, а Пересмешник отправился поискать каких-нибудь плодов. Уже начинало темнеть, когда он вышел к тому самому домику старушки и вежливо спросил ее, нет ли самого необходимого для его господина. Тотчас она наполнила корзину и подала ему.
— Боюсь я, — добавила она при этом, — как бы чего с вами не случилось, ведь вы будете ночью без крова над головой; могу вам предложить комнатушку, хотя и весьма скромную, но это все же убежище от львов.
Он поблагодарил ее, сказав, что тут неподалеку его друг, и он сейчас приведет его сюда. Он и вправду так горячо убеждал принца, что тот согласился прийти к этой доброй старушке. Она все еще сидела на пороге и потихоньку провела их в такую же комнатку, как и та, где ночевала принцесса, — обе спаленки были так близко друг к другу, что их разделяла лишь тонкая стенка в одну дощечку.
Принц провел ночь в обществе обычных грустных мыслей; как только первые лучи солнца заглянули в окошко, он встал и, чтобы рассеять тоску, пошел в лес, приказав Пересмешнику оставить его одного. Долго он шел сам не зная куда; наконец забрел в места без конца и краю, сплошь заросшие мхом и большими деревами, — тотчас оттуда выпрыгнула лань. Он невольно пошел за нею, ведь его главной страстью всегда была охота; однако поселившаяся в его сердце любовь лишила его прежних сил. И все-таки он преследовал бедную лань, иногда пуская в нее стрелы и заставляя обмирать от страха, что он ее ранит; однако берегла ее благодетельница — фея Тюльпанов, а бывает достаточно хранительной длани одной феи, чтобы отвратить даже столь точные удары. Усталость принцессы ланей описать невозможно — такое испытание для нее было внове: наконец-то, к счастью, она повернула на ту тропку, где опасный охотник потерял ее из виду и, сам едва не падая от усталости, предпочел не преследовать ее больше.
Так и день прошел понемножку, а почувствовав, что близится час превращения, лань помчала к хижине, где ее с нетерпением ждала Желтофиоль. Едва добежав до спальни, она, запыхавшись, вся в мыле, бросилась на кровать; Желтофиоль приласкала ее, умирая от желания узнать, что случилось. Пришло время разоблачиться, и вот принцесса обрела свой прежний облик и кинулась обнимать свою фаворитку.
— Увы, — сказала она, — я-то думала, что бояться мне надо лишь феи Источника да свирепых хозяев леса. Ан нет: сегодня за мною гнался молодой охотник, и я едва успела сбежать от него, ибо тысячи стрел чуть не достигли меня, а это была бы верная смерть; сама не знаю, каким чудом удалось мне спастись.
— Не выходите больше, милая принцесса, — ответила Желтофиоль, — пока вы еще подвергаетесь этому роковому испытанию, оставайтесь в этой спаленке, а я схожу в ближайший город и накуплю книг для вашего развлечения; займемся чтением новых сказок о феях[266] и будем слагать стихи и песни.
— Замолчи, милая моя, — перебила ее принцесса, — ведь я до сих пор в приятных мечтах о принце Ратоборце; но та сила, что днем заставляет меня снизойти до печального положения лани, заставляет меня делать и то, что пристало этим животным: я, сама того не желая, скачу, прыгаю и щиплю травку, и в это время спаленка мне несносна.
Охота так утомила ее, что она просила только дать ей поесть; потом ее прекрасные веки сомкнулись до самой зари. Когда же она заметила, что солнце всходит, — случилось обычное превращение, и она убежала в лес.
Тем же вечером и принц, по своему обыкновению, пришел к своему фавориту.
— Я, — признался он, — неплохо провел время, преследуя самую прекрасную лань из всех мною виданных; сотню раз она уворачивалась от меня с такой чудесной ловкостью, что в толк взять не могу, как это ей удавалось, ведь я так точно прицеливался. Лишь взойдет ясный день, я снова пойду туда же поискать ее и без нее не вернусь.
И вправду, молодой принц, желая отвлечь свое сердце от мечты, уже казавшейся ему несбыточной, и ничуть не огорчившись тем, что в нем снова пробудилась страсть к охоте, на рассвете пошел туда же, где встретил лань; однако она остереглась там появляться, боясь повторения вчерашнего приключения. Он все оборачивался по сторонам, ступая осторожно; разгорячившись от долгой ходьбы, он с радостью увидел несколько яблок, румяных и аппетитных на вид; принц сорвал их и съел и почти тотчас же заснул глубоким сном, расположившись на свежей травке под деревьями, где назначали друг другу свидания мириады птиц.
