— Чтобы я продал своих коней чужеземцам! И не подумаю! — Он разом подхватил двух индюшек, норовивших склевать корм у коней, и ловко перебросил их обратно соседям.

— Но ведь необязательно продавать их чужеземцам, — нерешительно возразил юноша.

Его отец шумно отряхнулся от индюшачьего пуха и остановился, глядя сыну прямо в глаза, сурово, по-отечески.

— Надо будет, пустите их в наше последнее поле с пшеницей. Вернее, на то, что от него осталось, — и повернулся к дому, показывая, что разговор окончен.

На следующий день с Востока подул горячий, иссушающий ветер. Листва пожухла на деревьях, и даже в тени деревьев не было прохлады.

Кони, до того выискивавшие чудом сохранившиеся в засуху травинки, поднимали головы и сбивались в кучи. Им не по нутру был ветер пустыни, и они шумно вдыхали горячий пыльный воздух трепетавшими ноздрями. Ноктурнус стоял на краю их последнего пшеничного поля, наблюдая, как ветер треплет сухие чахлые колосья. Он выгнал коней в поле, как и приказал отец, но те долго не решались зайти в пшеницу, памятуя, что в годы изобилия этого делать было нельзя.

— Но! — Ноктурнус решительно хлестнул жеребца-вожака, и ретивый конь оскалился в ответ.

Увернувшись от него, наш юный пастух вдруг заметил на самом горизонте крошечную, но неумолимо приближавшуюся фигурку всадника.

— Это еще кто такой? — Вслух подумал Ноктурнус. Он не узнавал в фигуре всадника ни соседей, ни торговцев, разъезжавших по равнинам и предлагавших на продажу всякие нужные в хозяйстве мелочи.

К тому же капюшон незнакомец надвинул по самые глаза. Это Ноктурнуса не насторожило, ибо спастись от иссушающего восточного ветра теперь можно было только так.

Спустя немного времени незнакомец остановил взмыленного коня прямо у ног юноши. Ноктурнус заметил, что у животного на глазах почему-то были шоры, словно это была упряжная лошадь. По короткой иссиня-черной шерсти жеребца струился пот.

— Здравствуй, почтенный, — с напускной учтивостью приветствовал его чужестранец. Ноктурнус по его речи и манере держаться определил незнакомца как жителя Белой пустыни.

Юноша ответил не сразу. Его насторожило, что человек не представился, как было принято в Северных равнинах. Странным ему показалось и то, как повели себя его собственные кони. До этого словно оцепеневшие от жары, они вдруг оживились, и, обступив всадника плотным кольцом, фыркали, били копытами землю и трясли головами. А любимец Ноктурнуса вороной конь Ночной ветер попытался укусить непрошеного гостя.

— Пошел прочь, Ночной Ветер! Пошел! — прикрикнул на коня Ноктурнус, замахнувшись на него плетью.

Чужестранец легко поймал плетку-кошку и вырвал ее из рук пастушка.

— Грешно бить таких красавцев, — так объяснил он свой поступок.

Все еще не снимая дорожного плаща с капюшоном, незнакомец легко спрыгнул со своего коня и, бросив Ноктурнусу его бич, резко хлопнул своего жеребца по крупу.

Конь, дико заржав, бросился прочь, вздымая клубы пыли на высохшем пшеничном поле.

— Что вы наделали! — Закричал Ноктурнус, безуспешно пытаясь удержать своих коней от расправы. — Они же могут оставить вас без коня!

— Сначала они должны догнать его, — напомнил ему незнакомец. — А это самый быстроногий конь во всех южных землях.

Ноктурнус не нашелся, что на это ответить, и так и стоял, наблюдая, как четыре его лучших жеребца без труда, играючи, догоняют скакуна незнакомца.

Первый его конь, Ночной ветер, огромной черной тучей нагонял чужого коня. С того летели клочья пены, он выбивался из сил, пытаясь отстать от преследователей, но тщетно. Черный жеребец настигал его, как черная ночь настигает все, что есть у нее на пути.

В полукорпусе от него несся Дневной Ветер. Он не уступал Ночному ни в силе, ни в скорости, и бежал чуть позади лишь потому, что был слегка с ленцой, ведь не зря он был цвета белоснежного зимнего бурана, в который хочется укутаться в теплый плед и никуда не ходить.

Еще чуть позади мчался серый в яблоках Утренний Ветер. Он всегда следовал за Днем, и мог бы быть самым быстрым из всех коней Ноктурнуса, если бы не само воплощение конского идеала — Ночной Ветер. По сравнению с ним Утренний был сухим и мелким, и как следствие — его отличала меньшая мощь.

Последним мчался Вечерний Ветер. В бешеном галопе он распластался над выжженной землей, как огненно-рыжий закат, пытаясь догнать остальных. Он шел последним потому, что Ноктурнусу удалось схватить его, и жеребцу стоило огромных усилий вырваться. И вот, когда он уже поравнялся с Утренним Ветром, его Ночной брат, мчавшийся впереди всех коней Ноктурнуса, в грандиозном прыжке столкнулся со взмыленным скакуном чужеземца. Мгновение — и вороной пришелец повержен наземь, сбитый с ног таким же черным Ночным ветром, и в ту же секунду все кони Ноктурнуса потеряли к зашоренному жеребцу всякий интерес, позволив тому беспрепятственно вернуться к хозяину.

— Браво! — Крикнул незнакомец, потянулся хлопнуть по крупу гарцующего мимо Ночного ветра, но тот дернулся к нему, в надежде достать путника острыми, как бритва зубами. Чужестранец проворно увернулся.

— Браво! — Еще раз театрально крикнул он, обращаясь на этот раз к пастуху. — Ваши кони выше всяческих похвал. Я и не ожидал, что найду их здесь.

Ноктурнус не совсем понял, что имел в виду незнакомец в плаще, но переспрашивать не стал.

— Вот уже четвертый год, как я ищу замену своему коню, — пояснил он, заметив непонимание на лице юноши. — Он постарел, и пора дать ему отдых. Четыре года назад он вдруг надолго исчез, и я уже думал, что больше его никогда не верну себе. Но кажется, удача улыбнулась мне, мой конь снова со мной, хотя он уже давно не так резв, как, скажем, десять лет назад.

Разглядывая озадаченное выражение, застывшее на лице пастуха, незнакомец пояснил:

— Мой конь, так сказать, был Вольным Ветром, если ты меня понимаешь. Бродил, где ему вздумается, не запертый в стойле. И судя по твоим жеребцам, бродил он с вашими кобылицами.

И тогда Ноктурнус, наконец-то понял, в чем дело. Он вспомнил, как однажды к его табуну прибился дикий конь. Дело было ночью, когда он перегонял табун с одного пастбища на другое, когда заметил, что за ними уже долгое время следует еще одна лошадиная тень. Конь шел за ним полночи, внося смуту и хаос в иерархию табуна и подъедая отборную пшеницу, которой Ноктурнусы кормили своих коней. А после — конь отбил от табуна четырех кобылиц.

— К нашему табуну никогда не прибивались чужие кони. И если вы судите о родстве лишь на основании масти, думаю, вы ничего не смыслите в лошадях.

Незнакомец в плаще оглушительно расхохотался. В его смехе, что правда, не слышалось нот радости, и Ноктурнусу даже показалось, что рука его дернулась к ножнам на поясе. Юноша и не сомневался, что такие, как этот, вопреки северным законам носят оружие.

— Конечно, не по масти! Посмотри на этих четырех красавцев, а теперь — на своих грузных тупоголовых жеребцов!

Ноктурнус залился краской гнева за своих жеребцов-производителей.

— Что толку в их длинных спинах и хороших ногах, если их головы напоминают коровьи, или еще того хуже — бесформенные глыбы ракушечника! И взгляни теперь на моего старого друга — его высоко посаженный хвост, словно плеть, а эта благородная редкая грива в противовес ненужной косматости твоих жеребцов, как у одичалых пони, и самое главное — только вглядись — этот благородный вогнутый профиль. Где ты видишь его у своих чурбанов для пахоты?

Тонкая жилка на виске у Ноктурнуса вздулась и запульсировала. Его лучших в округе коней еще никто не смел называть чурбанами для пахоты!

И все же Ноктурнус задумался. И было над чем. Ведь если незнакомец не врал, и в жилах четырех Ветров текла кровь его коня, он имел на них права. А именно: по северному закону один из этих четырех прекрасных жеребцов должен был принадлежать ему.

Сердце Ноктурнуса ухнуло в пятки — он вспомнил наказ отца ни за что на свете ни продавать, ни, тем более, отдавать жеребцов.