В голосе Гарда никакого испытываемого им неудобства не слышалось — Като мысленно его за это ненавидела. Пристрелить его, может, и забрать себе его теплую шкуру?

— Я не умею стрелять из лука, — ворчливо отозвалась она, плотнее кутаясь в свой легкий плащ.

— Ты хочешь сказать, — не унимался Гард, разминая затекшие за ночь лапы. — Ты никогда не стреляла из лука?

Като нехотя кивнула.

— Но ты так взяла его у вдовы, что я подумал, у тебя какой-нибудь черный пояс по стрельбе.

Като горько засмеялась, но тут же притихла. В животе урчало.

— Тренируйся, ведьма, — почти серьезно сказал кот, выбираясь из-под елового лапника на свет божий.

— А как же ты? — Като последовала за ним, предварительно подобрав свою опустевшую сумку.

— А что я?

— Ты что, не умеешь охотиться?

Кот замер на месте с поднятой лапой, так и не сделав очередного шага вперед.

— Я не охотник, Като. Я — ювелир.

— Нет, ты кот! — Накинулась на него девушка. — Ты что, не можешь поймать какую-нибудь птичку?

Гард грустно усмехнулся наполовину с голодным рыком.

— Птичку? Като, я кот, они летают — а я — нет.

— Вспомни кошачьи инстинкты, поймай хоть что-нибудь!

Гард сокрушенно помотал головой, продолжив движение дальше в лес.

— Своими криками, держу пари, ты уже распугала всю живность на много миль вокруг.

— Да ты даже червя не можешь поймать! — Обозленная голодом Като и не думала сбавлять обороты.

Гард окончательно вышел из себя.

— Если бы ты прекратила орать и нормально прицелилась, мы бы уже жарили какую-нибудь твою птичку на костре.

— Я? Вообще хоть кто-нибудь может сделать что-нибудь без моей помощи? Сестре — не дай бог йогурт диетический забыть купить, тебе — птичку подстрелить, причем с тобой мы знакомы всего второй день, а ты уже с меня что-то требуешь, лучше бы я тебя вообще не встретила!

И с этими словами Като развернулась и побрела, куда глаза глядят. Гард недовольно покосился ей вслед, но догонять ее не стал, и неспешно поплелся в противоположную сторону.

Чем дальше, тем больше Като хотелось есть, к тому же она преисполнилась намерения доказать Гарду, что она-то способна прокормить себя, в отличие от него. Но пока что у нее не получалось ровным счетом ничего, и она все дальше и дальше уходила в лесную чащобу. Таким образом, скоро она и не заметила, как их разделило довольно порядочное расстояние, и на лес во второй раз за время их пребывания в Сеймурии начали опускаться сумерки.

Девушка набрела на какую-то горную реку, у которой весело и беспечно порхали сытые птички, целилась в самую жирную из них целую вечность, но все же в очередной раз промазала. Разуверившись в успехе в поимках дичи, Като сделала зарубку на стволе большого вяза, и, отойдя на приличное расстояние, попыталась попасть в нее. Тренировалась она долго и упорно, как вдруг, уже взмокнув от напряжения, заметила на соседнем дереве живую, неподвижно застывшую цель. От голода у нее шли темные круги перед глазами, но все же она смогла ранить птицу. Только та оказалась на редкость живучей; с подбитым крылом она улетала прочь, завлекая девушку все дальше в лес. Когда, наконец, Като, рухнула наземь от усталости, оставив все попытки угнаться за подстреленной добычей, у нее вдруг появилось странное ощущение, что она не знает, где находится; и хотя Гарда ей видеть совсем не хотелось, но перспектива остаться совсем одной в ночном лесу ее здорово пугает.

«Я заблудилась», — с ужасом подумалось Като, как раз под аккомпанемент завывания волков где-то неподалеку.

Это конец.

И даже проклятый ювелир так никогда и не узнает, получилось ли у нее подстрелить птичку, или нет, потому что, скорее всего, она сама станет жертвой волков или волколаков.

Като наугад выбрала направление и побежала. Мелкие ветки путались в волосах, задевали за лук за спиной, но она и не думала тратить время на то, чтобы отыскать тропку. Волчий вой слышался совсем рядом, и охотница припустила со всех ног, что было сил.

Местность вокруг менялась на глазах, все чаще вместо привычных вязов вперемешку с хвойными деревьями ей попадались дубы и буки. Величественные лесные гиганты были подбиты, словно опушкой, кустиками смереки, лещины и непроходимыми зарослями колючей акации и ежевики. Последнее и стало причиной остановки Като — ежевичная плеть зацепилась за волосы, не давая продолжить бег. И наша неприкаянная лучница остановилась, вырвав эту природную колючую проволоку вместе с прядью своих волос, и попятилась назад. Наткнулась спиной на ствол разлапистого старого дуба, вздрогнула, и стала ждать нападения, пытаясь выровнять сбившееся от быстрого бега и страха дыхание.

О чем она думала, с минуты на минуту ожидая встречи с кровожадными хищниками? Ни на чем другом, кроме мыслей о неминуемой гибели, она сосредоточиться не могла.

Внезапно ветер переменился, подул насквозь пронизывающий норд-вест, что снова принес с моря всюду проникающий холод, но Като мелко трясло не от его порывов.

Она вжималась в прикрывавшее ее тыл дерево, мечтая стать одной из его маленьких веточек, или же вспорхнуть в небо пташкой, или затеряться в траве крошечной полевкой — лишь бы не встречаться лицом к лицу с теми страшными чудовищами — полулюдьми-полузверями.

Скоро свет взошедшей луны и непривычных радужных звезд выхватил из Мрака оскалившуюся волчью морду. И Като вдруг вспомнила, что за плечами у нее лук и целый колчан прекрасных серебряных стрел. И пусть стрелок из нее никудышный, по крайней мере, может быть, чудовища испугаются вида оружия. Она нацелила лук на горящую во тьме пару глаз, а свободной рукой нырнула в колчан.

И сердце ее ухнуло куда-то вниз, словно упав с Эвереста — шагреневый колчан был практически пуст, если не считать одной-единственной стрелы. Она вспомнила, что расстреляла их все по мишени, еще до того, как погналась за подбитой пташкой. При ее-то точности стрельбы из лука одна стрела никак не могла ее спасти.

Все новые и новые пары красноватых глаз пронизывали Мрак — на выходе из чащи, на подбитой ежевичными кустами полянке они попадали под лунный прожектор, что вырисовывал их серебристо-серые морды на черном холсте ночного леса.

Правду ли говорят, что человеческое мясо сладкое? Усилием воли Като отогнала подобные мысли, решительно стискивая лук и единственную стрелу побелевшими от напряжения пальцами.

— Опусти лук и отдай стрелу, — донесся до нее приглушенный, рычащий голос.

Сомнений быть не могло — волколак, тот, чья шерсть блестела в лунном свете, как платиновая жила, а глаза горели красными углями — он говорил с ней.

— Она несъедобная, — дрожащим голосом попробовала отшутиться Като, силясь побороть страх и удивление. Она, конечно, подозревала, что хищная стая жаждет полакомиться ее мясцом, но она никак не ожидала, что перед смертью с ними придется еще и дискутировать.

Ответом ей было злобное рычание, раздавшееся со всех сторон, в том числе и сзади. Ее окружали, и спасаться бегством было слишком поздно.

— Отдай стрелу, чертовка, — волчий крик сошел на яростное рычание, конец фразы вышел невнятным.

— В лесу полно дичи, почему бы вам не пойти половить ее?

Злобный волчий хохот разрезал лесную тишину.

— Лоли все еще считает, что среди нас есть волки? — Истерично взвизгивая, хищники снова зашлись диким смехом.

— Отдай ты уже стрелу, что ты тянешь время, — в который раз повторил свою просьбу один из волколаков.

Като внезапно вспомнился агонизирующий, на глазах чернеющий получеловек-полузверь, убитый Матеем, герцогом Эритринским, на одной из полянок этого самого леса. Ложбинкой у основания шеи она чувствовала, как пульсация сердца передается висящему на черной ленточке герцоговскому подарку — серебряному кресту. И она догадывалась, что мешало волколакам растерзать ее в клочья. По крайней мере, благодаря чему теперь у нее есть шанс спастись.

Ювелир в кошачьем обличье, расставшись с Като, побродил еще немного и бесцельно по лесу и залег в зарослях ежевики близ большой открытой поляны. Он и не думал о поимке дичи, просто лежал, положив голову на передние лапы. Странные мысли заполонили его кошачью голову, и он чувствовал, что зацикливается на них.