… Гордый весь такой, подумаешь…

Ну и ладно! Ксанке-то тоже невелика охота возиться с этим мерзавцем!

Она тоже отвернулась и принялась прибираться в своей импровизированной больничке (вот, кстати, надо будет попросить Хромого, чтобы выделил какую-нибудь сараюшку под госпиталь!). Вылила из таза окровавленную воду, ополоснула и обтёрла спиртом немудрящие инструменты, запечатала крышечками баночки и бутылочки со снадобьями, увязала мешочки, бросила в корзину для стирки использованные тряпки…

Однако, чем сильнее она пыталась загрузить себя привычной работой, тем чаще её мысли и взгляд возвращались к одинокой фигуре на посиделочной. Ксана злилась непонятно на что и пыталась убедить себя, что ей незачем проявлять заботу о том, кто едва не поломал ей жизнь… или ещё поломает.

Но, видимо, все врачи, все знахари и травники устроены одинаково. И мыслят далеко не привычными для других людей категориями. Вот у воинов — всё просто: есть враг — ты его должен убить. Попросил пощады — пощади. Или не пощади — твоё дело. И какое дело, если враг, допустим, ранен или связан, беспомощен? Это война, ты — воин, а он — враг. Твоя и его работа — убивать врагов. Но сейчас сильнее ты, а не он. Поэтому — убей! Или пощади — если захочешь. Всё просто.

…Ксана закусила губу. Да, Туту — её враг. Но сейчас он ранен. Ему больно, он страдает — хоть и пытается не показывать этого, упрямец. А она — Ксана Жабенко — не воин, а лекарь. Хоть какой-то и пока что единственный в Деревне! И её долг — помогать, снимать боль, облегчать страдания, отгонять смерть. А перед болью и смертью все равны. Нет ни друзей, ни врагов. Есть только бесконечно страдающие люди — и их глаза, наполненные болью и мукой… Должна ли она, лекарь, оставить без помощи человека только на том основании, что он — враг?.. Отдать его на растерзание боли?..

Ксана ненавидела боль. Ненавидела — потому что сама очень плохо её переносила. И прекрасно знала, каково это — страдать от боли.

Резко выдохнув, девушка спустилась с крыльца и подошла к сталкеру, сидевшему к ней спиной. Правда, на последних шагах храбрость покинула её, и травница в нерешительности остановилась, прикидывая: а вдруг он отвергнет помощь и прогонит её?.. Вот стыд-то какой будет!

Ну тогда она вообще перестанет предлагать ему какую-то помощь! Пусть его болотные ведьмы лечат!

— Давай я твою рану обработаю?.. — наконец, решилась она. Фраза прозвучала очень робко и тихо, однако, её услышали.

Туту медленно развернулся к ней чуть ли не всем корпусом, и на мгновение в его глазах мелькнуло изумление.

— Обработай… — помолчав, кивнул он.

Не желая подвергать его раненую ногу пытке перехода с посиделочной на веранду их дома, Ксана, пробормотав: «Я сейчас!» — со всех ног кинулась за своей аптечкой.

Дальнейшее проходило в гробовом молчании. Ксанкины пальчики невесомо порхали над раной, извлекая пулю (к счастью, кость была не задета, повезло!), промывая, накладывая заживляющую смесь трав, перевязывая… Но обычно разговорчивая в такие моменты девушка (болтовня вместо обезболивания) на этот раз не могла выдавить из себя ни слова и только старалась как можно легче касаться поражённого места, чтоб не причинить ещё большей боли. На пациента своего она тоже старалась не смотреть, всецело сосредоточившись на его ране. Всего только одну фразу Туту услышал от неё — когда она накладывала мазь:

— Потерпи, пожалуйста, будет немного щипать…

Сказано это было почему-то виновато — как будто это сама Ксанка являлась источником боли.

— Странная ты… — вдруг проронил сталкер. — Сперва царапаешь, потом лечишь…

Девушка смутилась, её руки на миг замерли.

— Ты сам виноват!.. — наконец, пробормотала она, неловко отводя взгляд. Тон её был странным — жалоба пополам с вызовом. Словно загнанный лисой в угол зайчонок вдруг развернулся к хищнику, готовый вступить с ним в последний, отчаянно-безнадёжный бой. — Не надо было нападать на меня! Я защищалась!..

Снова воцарилось тягостное молчание.

— Всё. — Ксана завязала последний узел на свежей повязке и поднялась. — Постарайся побольше отдыхать и поменьше ходить. А ещё лучше — заведи палку какую-нибудь… И никаких походов в Зону пока не заживёт! Если что… — Она запнулась и не договорила «…обращайся», но это и так было понятно. Собрав свои снадобья, девушка пошла прочь.

— Ксан… — запоздало и не слишком решительно позвал Туту. — Спасибо!

Она только сделала какое-то неопределённое движение головой — не то кивнула «пожалуйста», не то отмахнулась — мол, отвяжись…

Она всё ещё боялась его…

Дни шли, а никто так и не заикнулся во всеуслышанье о том, что знает, КЕМ была Ксана раньше. Никто не возмущался, не ругался, не тащил её к военным на Агропром или к научникам на Янтарь — разбираться или изучать, никто, даже её «персональная страшилка» — долговцы, не пытался подстеречь её и убить за «людоедское» снорочье прошлое.

Определённо, Туту не стал никому разглашать её тайну. Но почему?..

Этот вопрос терзал Ксанку не хуже чем голодный братец-снорк свою добычу. Она на полном серьёзе полагала, что он выдаст её, более того — была уверена в этом! И тут — молчание.

Но почему, почему?..

Мучимая этим вопросом, Детёныш даже аппетит потеряла и стала хуже спать. А днём вздрагивала, едва завидев поблизости кого-нибудь из военных или долговцев, думая, что явились они в Деревню по её душу.

И вот как раз в такое нервное время ей на глаза снова попался её враг.

Нога у Туту уже почти зажила (Ксанкины травки знали своё дело!), он уже почти не хромал и снова собирался в рейд за хабаром. После того безобразного ночного случая он больше не пытался приставать к ней, но и не замечал, кажется, вообще.

То ли радоваться этому, то ли ждать очередной гадости?..

И вот, промаявшись неопределённостью и страхами, взвинченная Ксана отбросила свою извечную робость перед сталкером и, фигурально выражаясь, припёрла его к стенке.

— Туту! — окликнула она его, когда сталкер, делая вид, что она — пустое место, проходил мимо. — Туту, надо поговорить!..

Мужчина остановился и посмотрел на неё. Лицо его при этом не выражало никаких эмоций. Как обычно.

Ксана быстро приблизилась.

— Почему ты не выдал меня? — бухнула она напрямик и тут же вскинула ладонь. — Нет, погоди, не говори… — она говорила очень быстро и от этого скомкано, боясь, что смелости ей хватит ненадолго. — Ты странный человек, и я даже чувствую — опасный… — девушка сглотнула мешавший говорить ком в горле. — Но… Туту, почему ты не выдал меня, почему? Ведь я же видела, чувствовала, что ты собирался это сделать! Почему не сделал?..

И впилась в него отчаянно-требовательным взглядом — как будто от его ответа зависела её жизнь. Да, собственно, так оно и было. Её жизнь — в его руках, в его власти.

Сталкер как-то странно посмотрел на неё, и Ксана привычно отвела взгляд. Потупилась, теребя лапу-вилку сидевшего в подсумке Васьки. Решимость, бросившая её вперёд, начала улетучиваться. Ком в горле снова занял привычное место, а в глазах словно песок появился… Ох, только бы не зареветь!..

Туту усмехнулся, и усмешка получилась какая-то… невесёлая.

— Живи. — просто сказал он. — Тебя уже всё равно не переделать, ты — такая, какая есть… А если с тобой что-то случится — много кому от этого будет плохо.

— Плохо? Кому же? — не поняла Ксана.

— Панасу, например. И… — сталкер на миг запнулся, но всё же закончил. — И мне.

Ксана вздрогнула и заморгала: она никак не ожидала такого заявления! Даже про подступающие слёзы забыла!

— Тебе? — ошарашенно пробормотала она. — Но… но почему?!

Туту улыбнулся. Неожиданно очень тепло и ещё более грустно.

— Когда-нибудь ты это сама поймёшь… — и отступил, намереваясь уйти.

«Что за дурацкая манера уходить, ничего не объясняя?! И относиться, как к несмышлённой малышке?! Когда-нибудь… потом… Надоели!!!» — возмущённо взвыла про себя девушка и одним прыжком преградила ему дорогу.