Трактирщик с уважением следил за движениями холеной руки. Для него чертеж был столь же загадочен и непостижим, как каббалистические письмена.

— Значит, эта дверца оставалась незапертой на протяжении нескольких часов?

Лодовико перевел взгляд на хозяина. Тот нервно потирал большие красные руки.

— Что ж, Джованни, сообщение достаточно интересное. Хотя я еще не знаю, имеет ли оно какую-либо ценность.

Глаза трактирщика беспокойно забегали. Бертруччо заметил это и выпрямился во весь рост.

— Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь удружить мусульманам?

— Нет, синьор, о чем вы? Боже упасти!

— Тебе хорошо известно, — медленно, с расстановкой произнес генуэзец, — что лишь Всевышний может уберечь того, кто оскорбит меня.

— Где Джироламо? — резко задал он вопрос.

— Зарезали на том берегу, синьор, — хмуро ответил трактирщик. — Говорят, ввязался в пьяную драку.

— В пьяную драку? — недоверчиво хмыкнул Лодовико. — Это он-то, который лишний грош на вино пожалеет?

— А Луиджи? — спросил он чуть погодя.

— Его вторую неделю никто не видел. Пропал, как-будто сгинул неведомо куда.

— Вот как? — генуэзец закусил губу.

— Николло по-прежнему рыбачит?

— Где уж там, — неприятно усмехнулся толстяк. — Теперь он сам, должно быть, кормит собою рыб на дне.

— О чем ты говоришь?

— Третьего дня у берега нашли его перевернутую лодку.

Лодовико забарабанил пальцами по столу.

— Все будто бы сговорились.

— А ты? — обратился он к трактирщику. — Ты еще на тот свет не собрался?

— А что я? — возразил хозяин. — Я человек тихий, никуда не лезу, никого не тревожу. Продаю вино и пиво, приторговываю свежей рыбой, слушаю на своей работе всякую болтовню.

— Правильно, — кивнул головой генуэзец. — Потому-то греческие ищейки до тебя еще не добрались.

— Кто-нибудь все-таки уцелел? — спросил он. — Или мне вновь терять время в поисках всякой сволочи?

Толстяк еще раз потёр свои руки.

— Недавно заходил Паоло. Спрашивал вас, синьор.

— Где он сейчас?

— Сказал, что по вечерам проводит время в таверне «Серебрянная макрель».

— Очень хорошо, — гость поднялся на ноги. — Пожалуй, я не прочь повидаться с ним.

— Это тебе, — он бросил на стол кошелек с деньгами.

Трактирщик не пошевелился.

— На днях я вновь зайду сюда, — генуэзец повернулся к выходу.

— Говорят, синьор, — вполголоса произнёс хозяин, — что кондотьер Джустиниани переправил свою греческую любовницу в Галату, в дом одного из своих друзей.

Глаза Лодовико прищурились, но только на одно мгновение.

— Хорошая новость, — усмехнулся он. — Значит, крысы уже побежали с корабля.

— Третий раз ты приходишь ко мне в одно и то же время. Чем ночные часы так привлекательны для тебя?

В голосе Саган-паши не было неудовольствия или удивления. Он знал, что этот человек, пришедший к нему в столь поздний час, не стал бы беспокоить его по пустякам.

— Мои дела не терпят дневного света, — слабо улыбнулся Лодовико.

Паша кивнул в знак того, что принял шутку собеседника.

Они были одни в большой зале шатра. Подслушивающих можно было не опасаться — звуки надёжно глушились двойными стенками, входы и выходы охраняла многочисленная стража.

— Что привело тебя на этот раз?

— Важные сведения, сиятельный паша, — турецкая речь генуэзца текла плавно и без запинок.

— Мне удалось выявить слабое место в обороне византийцев.

— Я слушаю тебя.

— На левом фланге доблестной армии султана, в одной из башен города, есть небольшая калитка. Через нее, время от времени, защитники совершают вылазки в тыл штурмующим отрядам.

— Мне известно это. Караджа-бей не раз сетовал на коварство греков.

— Так вот, сиятельный паша, именно через эту калитку, во время большого приступа, могут проникнуть твои воины.

— Разве калитка не запирается? При ней должна состоять сильная охрана!

— Запирается, паша. И очень надёжно. Но охраны подле нее нет. Я же, при твоем согласии, могу подкупить человека в городе, который ежедневно, за час до полудня на короткий срок будет отмыкать замок.

Это было только половиной правды. На самом деле Бертруччо уже успел разыскать необходимого человека и даже снабдил его подробнейшими инструкциями. Но об этом он предпочёл умолчать.

Паша смерил итальянца пристальным взглядом.

— Пусть лучше твой сообщник отомкнёт ворота. Много ли проку от одной калитки? Она не может пропустить нужное количество воинов: для взятия города их потребуется немало.

— Это невозможно, светлейший, — возразил генуэзец, — При воротах круглосуточно находится стража. Помимо того, ежечасно конные патрули проверяют надёжность караулов. Что может сделать один человек там, где необходимы сотни сабель?

— Калитка пропустит мало бойцов, — настаивал паша.

— Я думаю иначе. Византийцы в короткий срок могли выводить через нее достаточно воинов для контратаки. Почему бы полководцу султана не поступить так же?

Паша недоверчиво качал головой. Но с его стороны это было всего лишь притворством — он не сомневался в ценности предложения генуэзца. Более того, он сразу осознал масштабы подвалившей ему удачи и еле сдерживался, чтобы скрыть охватившее его возбуждение. Просто между ними разгорелся спор, извечный спор между тем, кто хочет выгодно сбыть свой товар, и тем, кому желательно приобрести его с наименьшими затратами — торг продавца и покупателя. И они оба понимали это.

— Если сиятельного пашу не устраивает моё предложение, то я вынужден отправиться ко двору Караджа-бея. Может быть, он в полной мере оценит мои услуги, — пригрозил его гость.

— Постой! — не выдержал Саган-паша. — Не торопись.

Шагнувший было в сторону выхода, генуэзец повернул обратно.

— Почему днем, а не ночью? — спросил турок, чтобы как-то заполнить неловкую паузу.

— Ночью дозорные настороже, — охотно ответил Лодовико. — Они поднимут тревогу сразу, как только заметят что-либо подозрительное. Во время же штурма проникнуть в калитку проще — силы защитников будут скованы на стенах.

Флотоводец кивнул и стукнул в серебряный гонг.

— Позови сюда Мустафа-бея, — приказал он явившемуся на зов начальнику охраны, статному молодцеватому тысяцкому.

Тот поклонился и скрылся за дверью.

— Мустафа-бей — мое доверенное лицо. На его молчание можно положиться, — пояснил свое решение паша.

Лодовико скривился, но промолчал. Он, конечно же, предпочел бы и дальше говорить с пашой с глазу на глаз, но возражать не решился.

— Какой награды ты для себя хочешь? — спросил зять султана.

— Награда мне не нужна, — покачал головой генуэзец. — Я только прошу Саган-пашу помнить договор, закрепленный нами в устной форме.

— Ты напоминаешь мне мое обещание отстаивать перед султаном неприкосновенность Галаты?

— Да, паша.

— Насколько мне известно, — высокомерно заявил флотоводец, — еще никто и никогда не мог обвинить меня в нарушении данного мною слова.

— Это так, светлейший.

— И я продолжаю выполнять обещанное, хотя жители Галаты с каждым днем ведут себя все возмутительнее. Настолько, что мое заступничество начинает вызывать гнев султана. Они не только переправляют в Константинополь оружие и провиант, но и посылают своих солдат на помощь византийцам.

— Разреши возразить тебе, паша. Солдат никто не отправляет, они сами добираются до противоположного берега в рыбачьих лодках. Одними движет жажда подвига, другие хотят подзаработать денег. Правитель Галаты не может им воспрепятствовать, иначе последует карающий удар со стороны Константинополя. И тогда город заполонят греки.

— Мы отобьем у врага дружественный нам город и вернем его жителям.

— В любом случае Галата может сильно пострадать. И потом, число этих воинов настолько мало, что можно говорить лишь о чисто символической поддержке горожан.

В дверях показался вызванный пашой советник. Лодовико метнул в его сторону настороженный взгляд. Этого человека надо было опасаться: черты лица выдавали в нем европейца, а светлые, глубоко посаженные глаза — незаурядный ум.