— Рангевис, а не Раккавей!

— Один бес! Сказывают, из Афин он, доброволец. Зарезал по пути какого-то пузатого бея, отобрал его деньги и сбежал за море. Купил себе богатые доспехи, лошадь и примчался к нам на подмогу.

— Почему же тогда…? — настаивал Марк.

— Ты не галди, меня слушай. Шлем-то у него с рогами был! А на макушке пук павлиньих перьев торчал. Броня тоже знатная, вот османский паша и решил, что это мастер Димитрий. И пожелал потягаться с ним силами.

— Бей-то был не из простых, — вставил кто-то. — Пленные говорили — личный знаменоносец самого султана! Омар-паша по имени. Широкоплечий такой, крепкий, как дуб.

— Да нет, то переводчик напутал. Не знаменоносцем он был, паша этот, а единоборцем. Ну тем, кого цари выставляют в именитых поединках….

— А я что говорю? — Игнатий застучал кулаком по столу, не желая никому уступать право рассказчика.

— Этот бей кричал что-то по-своему и рвался к Рахкавею. Но и тот храбрец не из последних. Вот и сцепились они, как два петуха. Видел, небось, бои петушиные? Мы уж решили было — конец афинянину пришел.

— Да что ты всё врёшь? Не афинянин он вовсе. Наш, из ромеев!

— Молчи! Не мешай…… Ну значит, дерутся они, дерутся, а щепки из щитов летят, как перья….

— Да, да, уже слышали. Как перья на петушиных боях….

— Помолчите же наконец! Дайте дослушать!

— Крепко дрался Рахкавей и вскоре бею пришлось несладко……

— Ещё бы! У Рахкавея секира была, а у бея — сабля тоненькая.

— Жидки они против нас, хотя и славятся, как добрые рубаки…….

— Дальше, дальше, — до предела заинтригованный Марк локтями толкал соседей, чтобы добиться желаемой тишины.

— Ну так вот, рубились они, рубились. Оба в кровище, а отступать не хотят. Бей тоже упорный попался: видит — дело плохо, но сдаваться и не думает. Кричит что-то по своему и снова саблю заносит. Размахнулся и — р-раз — по голове афинянину. А клинок-то, глянь, и застрял между шлемом и рогом. Только хотел выдернуть обратно, да уже поздно было: промеж глаз на вершок железо сидело!

— Не успел бей свалиться с седла, как Рахкавей поудобнее хватает секиру и….

— Бац!! И разваливает бея пополам, от плеча и до пояса!

— Эх, добрый парень был, этот Рангевис. Жаль только, убили его.

— Убили?! Как?

— Он-то на радостях вопить начал, затем ухватил застрявшего в седле бея за бороду и принялся голову ему срубать. Трофей, значит, хотел заиметь. А какой-то янычар возьми да и пусти в него стрелу. Прямо в шею попал, под забрало шлема.

— Мы было бросились его отбивать, да не успели. Сбоку налетела тьма нехристей и начала теснить нас обратно к пролому. Если бы протостратор не двинул нам на помощь гвардейцев, мусульмане могли бы прорваться в город.

— Брешешь! — возразил другой заплетающимся языком. — Они уже проникли за стены и только потом отступили обратно.

— Ну, брат, ты уж совсем заболтался. Больше ему не наливайте, а то ещё начнёт уверять, что он в одиночку отогнал турок от города.

— Почему в одиночку? Вместе с остальными. И еще генуэзцы помогли: забросали врага бочками с порохом и горючей смолой.

— Генуэзцы — бравые ребята. Но и мы им ни в чём не уступим, — один из воинов ущипнул проходящую мимо служанку в бок.

Та коротко взвизгнула.

— Ты согласна, малышка?

— Руки прочь, грубиян!

— Друзья! — Мануил застучал кубком об стол. — Выпьем за упокой души раба Божьего Рангевиса-Рахкавея!

— Вечная память герою!

— Сказывают ещё, — молвил один из пирующих, — что султан до того осерчал на своих солдат, что приказал им рубить головы и камнемётами метать в город.

— Я видел это! — Ефремий сморщился, как-будто хлебнул уксуса, затем поднес к губам кубок и залпом опорожнил его.

— Преотвратное зрелище, скажу я вам. И если бы только головы! А то и руки, и ноги.

— Тьфу! — громко плюнула одна из гетер. — Мерзость!

Она соскочила с колен Мануила и одёрнула юбку.

— Пошли отсюда, Феодора, — позвала она подругу. — Не место нам здесь. Уж если мужики заговорили о мертвецах, то это на всю ночь.

— Ты и впрямь так думаешь? — возразил один из воинов.

Он обхватил её сзади руками, перебросил через колено и задрав на ней юбку, сильно ущипнул за розовую округлость.

— Не знаю кто как, но моё место здесь! — во всеуслышание заявил он.

Дружный гогот перекрыл визг вырывающейся женщины.

— А теперь, девки, танцуйте и пойте!

— Хозяин, музыку давай!

— Где я вам её добуду среди ночи, неугомонные? Тем более что и за выпивку вы ещё не заплатили.

— Заплатим за всё! Только не ной.

— А будешь надоедать — все горшки об твою голову переколотим.

— Тан-нцуем! — массивный, почти квадратный ополченец попытался было вскочить на стол, но не удержался и звучно шлепнулся на кирпичный пол.

Это еще более развеселило публику.

— Видали, как Прокопий сверзился?

— Не поднимайте его, пусть лежа попляшет.

— Девки, кому сказано? Скидывайте одежду и лезьте на столы.

— Пр-равильно! Гулять так гулять!

— Евстигней, ты спишь? Продери глаза, дурень. Смотри, что делается!

— Да оставь ты его. Спихни под стол, авось до утра проспится.

— Марк, ты куда? — Ефремий поймал за руку поднявшегося из-за стола товарища.

— Пойду я, — ответил тот, неодобрительно поглядывая на начинающийся разгул. — Жена дома ждет, дети.

— Успеешь! Оставайся…. Может в последний раз душу отводим.

— Не хочу я. Устал. Пусти, Ефремий.

— Как хочешь, — пожал плечами тот. — Вольному воля.

Марк подхватил стоящее у входа своё копьё и вышел наружу. Густая тьма на мгновение ослепила его. Он потянулся, вдохнул полной грудью свежий, пахнущий морем воздух и медленно переставляя гудящие от усталости ноги, побрёл в сторону своего дома.

— Значит, сын мой, взрыв подкопа прошёл удачно?

— Да, мастер, — Алексий поудобнее устроился в кресле. — Иоанн Немецкий оправдал свою репутацию. Благодаря нашим указаниям он точно вывел встречный подкоп к вражескому и произвёл взрыв пороховой мины именно в тот момент, когда кирки турецких землекопов уже долбили разделяющую проход перегородку.

— Сколько человек погибло при этом?

— Трудно определить. Вероятно, несколько десятков. Но народная молва уже успела многократно увеличить число погибших.

— И взрыв спровоцировал новую атаку со стороны осаждавших. Хотя это нетрудно было предвидеть.

— Да, мастер. Штурм был ожесточённый. Враг едва не прорвался через брешь, но общими усилиями его удалось отогнать обратно.

Феофан удовлетворённо кивал головой.

— Скажи мне, Алексий, что это за история с расчленёнными трупами османских солдат?

— Я был сам поражён, мастер. Осатанев от преследующих его неудач, султан повелел забросать Константинополь трупами своих же воинов, погибших в этом бою. А так как человеческое тело громоздко для метательных механизмов, тела разрубали на куски и лишь затем швыряли катапультами за стену.

Даже немало повидавший на своём веку советник императора не сразу пришёл в себя от изумления.

— Да-а, — протянул он после долгого молчания. — В истории не раз бывали случаи, когда для устрашения враг метал в крепость к осаждённым отсечённые головы захваченных в плен солдат. Но такое….

Он развёл плечами.

— Это едва не вызвало бунт в войсках, — заметил Алексий. — Даже самые преданные сатрапы возмутились против такого решения. Особенно негодовали шейхи и дервиши: ведь по обрядам исламитян не дозволяется даже засыпать тело единоверца землей, а расчленять останки и разбрасывать их на поругание врагу и вовсе кощунство.

— И что же султан?

— Он упорствовал, пока недовольство не перекинулось на корпус янычар. Лишь после начавшейся резни между ними и занятыми выполнением приказа оглан-лары, он пошел на попятную.

— Но для чего понадобилось Мехмеду оскверять тела погибших?

— К сожалению, мастер, это не было импульсивным решением. Он желал вызвать в городе эпидемию от гниющих тел. Мне это доподлинно известно. Один из наших осведомителей в ставке султана донёс, что сатрапы пытались переубедить своего владыку, мотивируя под конец даже не религиозными и моральными соображениями, а тем, что город слишком велик и опасность заражения ничтожна.