Турки приблизились к валу и стали методично засыпать его. Первые ряды сбрасывали фашины и тут же отходили в сторону, уступая место вслед идущим, с тем же грузом в руках. Углубление рва в отдельных местах было засыпано почти наполовину, когда со стороны стен послышался громкий звук сигнального рожка. Горожане расступились вокруг метательных машин и воздух наполнился мелодичным пением спускаемых тетив. Град камней с куриное яйцо величиной обрушился на атакующих; вода во рву вспенилась и поднялась столбами. Турки прянули назад, прикрываясь щитами. Отпор был настолько неожиданен, что воины некоторое время пребывали в растерянности. Но тут с новой силой загрохотали зовущие в наступление большие барабаны. Войска всколыхнулись и бросились вперед. Вновь загудели струны механизмов; заглушая крики осаждающих вразнобой зарявкали пушки на башнях города.

Левый фланг напротив Адрианопольских ворот дрогнул и приостановил движение: пучок цельножелезных стрел одной из гигантских баллист разом сбил с шага передовой отряд, смешав останки людей с комьями взрыхленной земли. Возникло смятение; толпы любопытствующих, несмотря на плети командиров, устремились на крики раненых. Правый фланг также недолго продолжал атаку: перебравшись на другую сторону рва, воины увидели несущиеся прямо на них утыканные острыми гвоздями бревна с колесами по бокам. Испуская вопли ужаса, атакующие поспешили обратно, сшибаясь в беге телами, сбивая друг друга с ног. Тяжелые бревна, подминая под себя людей и разрывая их в клочья железными остриями, докатились до края рва и с треском обрушились вниз, теряясь там в облаках пыли. Весь склон этого участка крепостного вала оказался вычищенным от неприятеля, как языком коровы. Обезумев от страха, уцелевшие помышляли лишь о спасении. Отталкивая друг друга, они прыгали в ров и в кровь обдирая пальцы, карабкались на противоположную сторону.

Только центральная группа войск, составленная из опытных, умелых в своём ремесле солдат, продолжала штурм. Несмотря на град камней из катапульт, прикрываясь щитами от стрел вражеских арбалетчиков, они упорно шли вперед, оглушая себя яростными криками. Хотя потери были велики, туркам всё же удалось преодолеть трехметровую стену первой линии укреплений. Карабкаясь на плечи друг другу, устраивая небольшие завалы из камней и кусков дерева, джебели захватили участок стены и даже попытались укрепиться на нём. Некоторое время спустя они были выбиты оттуда бросившимися в контратаку генуэзцами Джустиниани. Потеряв убитыми более трех сотен солдат, джебели отступили. Крутизна рва и несущиеся вслед стрелы христиан только ускоряли их беспорядочный отход.

С высоты холма, окружённый придворными и советниками, Мехмед пристально следил за атакой и последующим отступлением своих войск. От первого приступа он и не ждал слишком многого, но полная беспомощность своих солдат перед врагом подействовала на султана удручающе. На протяжении всего штурма он не обмолвился ни словом, лишь криво усмехался и трепал за холку коня.

Сдерживая досаду, он произнёс, достаточно громко, так, чтобы его слова не только были услышаны, но и разнесены как можно дальше:

— Мы не настолько самонадеянны, чтобы предположить, будто кучка воинов без особой подготовки овладеет хорошо укреплёнными стенами. Зато нам удалось выяснить то, что непременно нужно было знать: греки неплохо подготовились к осаде, а среди моих солдат робость — не такое уж редкое явление.

Он обвел взглядом лица приближённых.

— Аллах не дал мне достаточной зоркости глаз, чтобы увидеть всю картину боя. Однако в донесениях гонцов ошибки не было: почти на каждом участке войска, получив отпор от неприятеля, торопились вернуться на свои места. Это вызывает подозрение в злонамеренной трусости.

Его голос поднялся до крика.

— Предупреждаю: голова оробевшего будет смотреть на мир с высоты шеста, а его нечистое тело оспорят между собой птицы и бродячие псы! Накрепко запомните мои слова! И пусть гонцы разнесут их до ушей всех воинов султана.

Он дернул коня под уздцы и развернул его на месте.

— Визирь! — Мехмед сделал знак Халиль-паше приблизиться. — Пусть рабы плетут фашины и засыпают ими ров, а пушки тем временем сокрушают стены крепости. Через три дня я объявляю большой штурм. Основной удар будет нанесён в той стороне.

Он указал рукоятью плети в направлении ворот святого Романа.

— И ещё….- он на мгновение замялся.

— Осадные башни, — подсказал визирь.

— Да, — кивнул Мехмед, но тут же задумался. — Меня предупреждали, что их сооружение займет много времени. Менее чем за неделю строители не поспеют.

— Не будем спешить, мой господин, — негромко произнёс визирь. — Осада крепости — дело долгое. К тому же время играет нам на руку. Нужно ли торопить события?

Мехмед пристально взглянул на него.

— Ты прав, Учитель. Прав, как всегда.

Султан тронул коня с места. Визирь в знак признательности приложил руку к груди и пробормотал слова благодарности. Померещилось ли ему или на самом деле, в последней фразе, а точнее, в интонации, с которой она была произнесена, прозвучала скрытая враждебность? Ведь неспроста же ко всем верховным военачальникам были приставлены соглядатаи. Ловя на себе завистливые взгляды придворных Халиль-паша в который раз напомнил себе о необходимости быть как можно более осмотрительным в выборе слов, пусть даже весьма безобидных и не несущих в себе потаенного смысла.

Не прошло и двух часов, как вновь загрохотали молчавшие с утра турецкие пушки. Воздух задрожал от громовых раскатов, над землей поплыли облака порохового дыма. Хотя из-за плохой наводки и малой меткости самих орудий ядра ложились в значительном недолете от стен крепости, турецкий лагерь радостным гулом приветствовал начало обстрела.

Стихнув с наступлением темноты, орудийный обстрел возобновился на следующее утро. Жар огненных языков из жерл и тепло разогретых пушечных стволов быстро разогнали зловонный, пропитанный пороховыми газами туман с близлежащих болот.

Ядра рыхлили землю перед рвом, некоторые перелетали через ров и вдребезги разбивались об стены. Каждое удачное попадание встречалось радостными криками осаждающих. Азиаты вскакивали на ноги, били в ладоши, указывали друг другу место падения снаряда и заливисто хохоча, обсуждали между собой нанесённый врагу урон, потери и смятение в его рядах.

Утомляюще-однообразно ухали большие калибры, вразнобой поспешали за ними орудия помельче. В промежутках между выстрелами окрестности наполнялись звоном зубил камнетесов, тут же, неподалёку, вырубающих из заранее припасённых мраморных глыб новые пушечные ядра.

Ущерб от обстрела не был велик. Горожане потешались по поводу столь бездумной траты дорогостоящего пороха; лишь немногие были осведомлены о том, какой неприятный сюрприз готовится для них османскими пашами.

Несмотря на раннее утро, на прохладу, от которой озноб пробирал по коже, Урбан чувствовал себя превосходно. Короткоствольные пушки, его детища, две из которых были просто огромны, а третье устрашало уже только своими размерами, благополучно были доставлены под стены осаждённого города.

Одно их перемещение стоило немалых усилий, особенно много хлопот доставила самая большая из пушек. Специальная команда дербенджи на всем протяжении пути от Эдирне до Константинополя выравнивала дороги, укрепляла мосты, а кое-где и наводила новые. Две недели бронзовый колосс, с огромным трудом взгромождённый на особо прочную, подстать ему размерами повозку, волокли, ежедневно сменяясь, шестьдесят пар выносливых быков. Не менее двух сотен рабочих шло рядом, удерживая воз в равновесии, не давая ему перевернуться на неровностях почвы и сбросить на землю свой драгоценный груз.

После прибытия, орудия были установлены на заранее подготовленных площадках, откуда стены просматривались, как на ладони. Огромная бомбарда, любовно прозванная турками «Пращой Аллаха», была наведена на укрепления возле ворот Святого Романа, две её спутницы — на верхушки башен, чтобы погрести под обломками защитников второго яруса стен. Подготовка к стрельбе велась пять дней и вот сегодня, на восходе, должен был быть получен приказ задействовать орудия наибольшего калибра.