Первым на покинутую генуэзцами башню взобрался огромного роста янычар с шипастой палицей в руке.

— О-о-о, Аллах! — вопил он, раскручивая обмотанное вокруг груди зеленое с красными полосами полотнище.

— Я, Хасан, отважный и сильный, стал сегодня санджак-беем! Я получу от повелителя много золота и земель!

Он быстро прикрепил полотнище к копью и водрузил знамя на самой высокой точке башни. Вслед за ним поднялся его единокровный брат Селим, на всякий случай прикрывая плечи и голову щитом. Увидев, что все защитники бежали, а его брат сжимает в руке самодельный флаг, он подскочил к Хасану и радостно заколотил его по спине.

Площадка башни быстро заполнялась турецкими солдатами.

— Видишь это? — пожилой горожанин сдвинул мятый шишак на затылок и указал рукой на развевающий над башней флаг.

— Надо убрать это непотребство.

Его напарник, по-видимости сын, юноша лет двадцати, согласно кивнул головой. Вдвоем они развернули камнеметную машину на подвижной оси и младший принялся выверять прицел.

— Сумеешь попасть? — озабоченно спросил пожилой.

Юноша только хмыкнул в ответ. Фрондибола, похожая на огромный колодзенный журавль, находилась в ста с небольшим шагах от захваченной башни, за внутренней стеной города. Вынужденные до того метать снаряды вслепую, оба горожанина впервые воотчию увидели перед собой цель и от того слегка волновались.

— Готов?

— Еще бы. Устроим нехристям восхождение на Голгофу!

Старший извлек из-за пояса нож и наотмашь полоснул по предохранительной веревке. Конец короткой части рычага рванулся вниз, машина застонала от натуги и по широкой дуге метнула оплетенный веревками валун.

— Фью-ю-ю! — подражая свисту, пропел младший, провожая взглядом летящий снаряд.

Когда ветром разволокло пыль, верхней части башни уже не существовало. Вместе с флагом и укрепившимися на площадке турками она почти полностью была сметена метким попаданием камня. Вдали послышался топот бегущих людей. Оба горожанина навострили уши, но их тревога была напрасной — то спешили на покинутые генуэзцами позиции воины протостратора.

Селим, единственный уцелевший из всех взобравшихся на башню турок, не помышлял о своём спасении. Похоже, он вообще ни о чем не думал, а только сидел и смотрел на кровавое месиво, еще недавно бывшее его братом. Он не видел, что к нему через завалы камней пробирается невысокий одутловатый византиец с большим мясницким топором в руке. Он не поднял глаз, даже когда вражеский воин оказался совсем рядом и во все плечо размахнулся оружием. И ничего не успел почувствовать, когда широкий клинок расколол пополам ему череп.

Алевтина не находила себе места от тревоги. Она то вставала из-за стола с разложенным на нем рукоделием и подходила к окну, то начинала нервно мерить комнату шагами. Машинально переставляла на каминной полке статуэтки из слоновой кости, вновь садилась за стол, чтобы через некоторое время вернуться к окну и надолго задержаться перед ним. Миловидная горничная не сводила с нее расширенных от страха глаз и прижимала ладонь к полуоткрытому рту.

— Нет, это невыносимо! Просто так сидеть и ждать?! — девушка остановилась посреди комнаты и сжала виски кончиками пальцев.

— Почему не возвращается отец? Что происходит на стенах?

— Не знаю, госпожа, — тут же откликнулась служанка.

— Штурм начался вчера вечером. И до сих пор нет никаких известий!

Алевтина вновь заходила по комнате.

— Фома не появлялся?

— Нет, госпожа. Может, посмотреть во дворе?

— Нет…. Хотя, да! Ступай, спроси у привратника. Может он что-нибудь знает или слышал от прохожих.

Горничная кивнула и выскочила за дверь. Алевтина опустилась в кресло и замерла в ожидании. Вдруг она вздрогнула и прислушалась. Шаги? Нет, показалось. Нечто похожее на подавленный стон вырвалось из ее груди. Она встала, быстро пересекла комнату и опустилась на колени перед потемневшей от времени иконой. Пока она шептала слова молитвы, решение пришло к ней внезапно. Зачем мучить себя ожиданием гонца, если можно попытаться самой все разузнать?

Алевтина поднялась с колен и заторопилась к выходу. На первом этаже у входных дверей ее встретил удивленный взгляд старика-привратника.

— Госпожа желает выйти? — он всем своим видом выражал неодобрение.

— Да. Отопри дверь.

— Могу ли я знать, для чего это понадобилось госпоже?

— Поторапливайся! — топнула Алевтина ногой.

Привратник нехотя подчинился.

— Есть кто-нибудь из слуг во дворе?

— Нет, госпожа. Все ушли с мастером Феофилом.

Алевтина на мгновение заколебалась. Своими руками взнуздать лошадь ей не приходилось ни разу, а этот медлительный старик был бы ей плохой подмогой. Добираться же одной, через весь город, без лошади, без провожатого….. Однако выбора не было.

— Дай мне какую-нибудь темную накидку.

Старик растерялся.

— Накидку? Прости, госпожа, но у меня есть только мой старый плащ. Вот он.

Он протянул девушке мешковатый балахон, пошитый из жесткой и грубой материи.

Алевтина быстро накинула его на плечи и подобрав длинные полы, поспешила вниз по лестнице. В конце парка, у ворот ограды, на звук ее шагов обернулись четверо престарелых инвалидов, бывших солдат, нашедших службу и приют при дворе протостратора. Неспособные воевать на стенах города, они несли дозор у въездных ворот и готовы были в меру своих скромных сил защитить домочадцев и имущество своего господина.

— Выпустите меня, — Алевтина вплотную подошла к охране.

Старший из них отрицательно покачал головой.

— Прости, госпожа, мы не можем сделать это. Мастер Феофил настрого приказал нам охранять дом и его обитателей…..

— Мастер Феофил — мой отец! — оборвала его девушка. — Немедленно отворите ворота!

— Мы не имеем права, госпожа, — вступил в разговор другой старик.

— Я приказываю вам!

В ее голосе было столько властности, что инвалиды, недовольно ворча, были вынуждены покориться.

Алевтина вышла из ворот и без труда отыскав находящуюся неподалеку Месу, быстро, почти бегом направилась по ней к западной оконечности Константинополя. Чем ближе она подходила к городским укреплениям, тем отчетливей слышался шум сражения и тем более удручающей становилась картина постигшего город бедствия.

Черные провалы зияли в стенах полуразрушенных построек, осколки битого камня устилали дорогу; кое-где на обочинах дороги лежали трупы людей и животных, убитых метательными снарядами турок. Алевтину обгоняли небольшие группы воинов в помятых и запорошенных пылью доспехах, на взмыленных лошадях пронесся мимо отряд спешащих куда-то всадников. Вокруг суетились горожанки и монахини, на носилках и подводах, а кое-где и вручную переправляя раненых в безопасные места; слышны были крики боли и стоны, скороговорка священника, причащающего умирающих. Воздух дрожал от раскатов орудий, верхушки башен курились белым дымком, отовсюду доносился свист и треск падающих на мостовую неприятельских снарядов.

Алевтина оступилась и едва не задела ногой лежащую поперек дороги лошадь. Далеко обойдя стороной ее вытянутую голову с мученически оскаленной пастью и выкатившимися из орбит глазами, девушка прошла еще около сотни шагов и замерла в растерянности. Хотя минуло не так много времени с тех пор, как отец брал ее с собой на осмотр укреплений, она не могла узнать места, возле которого сейчас находилась.

Мимо нее, припадая на одну ногу, торопливо прошел средних лет горожанин с пикой на плече. Алевтина бросилась за ним вдогонку и крепко ухватила за руку.

— Где находится протостратор? — из-за грохота орудий ей приходилось кричать ему чуть ли не в самое ухо.

Ополченец смотрел на нее дикими глазами и явно принимая за сумасшедшую, молча вырывался.

— Где мастер Феофил? — с досады на непонятливость горожанина, ей хотелось стукнуть его по лбу.

— Протостратор? — горожанин наконец-таки уяснил себе суть заданного вопроса.

— Далеко отсюда. Рядом с Семибашенным замком.