— Что это за птица, бабушка? Она включила мой комп!

— Это не птица, внучек…

— А кто же?

Бабушка ничего не ответила. А стала делать то, что удивило Павлика больше, чем работа «птицы» на компе. Обычно она терпеть не могла, когда что-нибудь лежит не на своём месте. Правда, зачастую это «своё место» она и Павлик понимали по-разному. Иногда мягкий игрушечный кенгуренок несколько раз в день «перескакивал» с кровати на верхнюю полку стеллажа и обратно. А сейчас, после учиненного кем-то разгрома, вместо того, чтобы складывать в аккуратные стопки стираные и глаженые простыни, пододеяльники и наволочки, бессовестно валяющиеся на полу, на стульях и даже на кухонной плите, бабушка попросила Павлика достать с антресолей большой пустой чемодан и стала торопливо складывать туда свои личные вещи! И велела ему собрать, не мешкая, своё «самое необходимое».

— Бабушка, мы куда-то поедем?

— Да, Павлик, сейчас же.

— Почему так быстро?

— Так велел дедушка. Он строго наказал мне.

— А можно я досмотрю последнюю серию «Путешествия по великим океанам мира», а потом поедем? Там будет про открытия тропических островов Тихого океана.

— Павлик, ты ведь любил дедушку?

— Очень. Дедушка, я тебя любил и буду любить! — Павлик взял в руки фотографию со своего письменного столика и уткнулся в нее лицом. Губы скривились от горя и жалости. Вот-вот брызнут слезы… Павлик отвернулся.

— Вот. Значит, надо делать так, как он велел, — продолжала бабушка, бегая по квартире в розыске куда-то исчезнувших «каждодневных» вещей. — Вадим заедет через полчаса и повезет нас. Скоро узнаешь, куда. Тебе понравится. Дедушка так решил, чтобы мы с тобой не очень грустили.

— Хорошо. — Павлик повернулся и обнял бабушку. — Теперь я буду любить тебя в два раза больше, вместо дедушки…

— Милый мой… Ну, собирайся.

Они ехали уже больше часа. Павлик отрешенно глядел в окно.

— Бабушка, мы только сегодня закопали дедушку, и как будто быстро убегаем от него. И далеко куда-то. Зачем?

Бабушка молчала и теребила смуглой рукой свой амулет — каменную черепаху. А старенькая машина Вадима кряхтела и пыхтела, взбираясь по разбитому шоссе в гору. Вадим остановил её как раз на самой вершине холма. По обеим сторонам дороги стоял густой смешанный лес.

— Приехали, — объявил он.

— Что, мотор сдох? — Павлик с видом знатока поставил диагноз.

— Нет, паря. Моя кобылка ещё не такие горки брала.

— Мы дальше не поедем, внучек. Шоссе кончается, а мы пешочком вон до той деревни, — и бабушка показала рукой вперед. Вадим вытащил из багажника два рюкзака и чемодан, обнял внука и бабушку, пожелал им хорошего отдыха, и «кобылка» лихо и бесшумно покатила назад под гору.

Бабушка и внук шли уже минут десять, а шоссе ещё не кончалось.

— Дядя Вадим мог бы ещё нас подвезти! Чего он так торопился?

— Здесь нет проезда машинам, видно, шоссе плохое… — оправдала Вадима бабушка. А в это время из-за крутого поворота навстречу им проехал грузовичок прошлого века, которых можно встретить ещё только в глухих деревеньках. Но Павлик уже отвлекся от темы «плохого Вадима», так как в открывшейся за поворотом широкой панораме возникли избы деревни. Уже слышался лай собак и крики петухов. Бабушка присела на чемодан отдохнуть, а Павлик повнимательнее осмотрел пейзаж:

— Мы будем гостить в этой деревне? У кого?

— У нас будет свой домик.

— Свой?! Как здорово! Я никогда не жил долго в деревне. А как она называется?

— Домик этот — подарок дедушки. Он сделал тебе сюрприз.

Название поселка бабушка упомянуть забыла. Шоссе, наконец, закончилось, сразу перейдя в песчаную пыльную дорогу, и вскоре путники подошли к крайней избе. Избенке старой, может быть, и брошенной. С остатками заборчика, с зарослями крапивы и репейника вместо красивых голубых свечек дельфиниумов, которые Павлик видел однажды во время единственного посещения деревенских родителей мамы. Светло-голубой строй высоких цветов, гордо возвышающихся над своими невзрачными соседями, с той поры представлялся Павлику символом деревни. Ему мечталось жить в доме, к которому надо торжественно подходить по аллее между двумя рядами этих самых важных цветов, вежливо раскланиваясь с ними. Павлику стало немного страшно — а вдруг бабушка скажет, что вот эта развалюха и есть наш дом? Но бабушка шла дальше. Прошли ещё три дома, все разные: один нарядный, веселый, с клеткой попугая за окном и с цветущими кустарниками вдоль дорожки к крыльцу, другой такой весь серый, строгий, с двумя затемненными окнами, смотревшими на Павлика как очки учителя истории. А третий… перед третьим голубели дельфиниумы!

Павлик боялся спугнуть мечту и молча шагал вслед за бабушкой. Бабушка не повернула к калитке. Павлик, стараясь не показаться разочарованным, изрек:

— Да тут слишком много розовых свечек, не смотрится…

— А вот и наш домик! Нравится? — Бабушка остановилась у соседней избы с высокой синей крышей.

Павлик не успел ответить — его опередил мальчишеский голос из-за палисада с дельфиниумами:

— А вот и неправильно: розовый цвет является дополнительным к голубому, а потому они сочетаются!

Обладателя голоса не было видно, и Павлик ничего не ответил. Не ответил, скорее, потому, что не знал, что значит «дополнительный цвет». А про себя подумал: «Тоже мне, ботаник нашелся!»

С первого взгляда дом не произвел на Павлика впечатления: изба как изба, бревенчатая, окна маленькие, вокруг дома ничего, кроме травы, двух кривых старых яблонь и одинокого дуба с едва распустившимися листочками, слева — высокий деревянный забор, выше роста Павлика, справа — тоже забор, пониже. Тыльная сторона двора ограничена кустарником. Смотреть некуда. Пока бабушка искала в сумочке и кармашках ключ от висячего замка от двери, Павлик огляделся и увидел цветущее поле прямо против дома за дорогой и колодцем, а дальше, не так чтобы далеко — минут пять бегом — высокий лес. Это подняло упавшее было настроение, и Павлик даже подумал, что иметь мальчишку-соседа, пусть и ботаника, совсем неплохо…

В первый же вечер в деревенском домике, совсем не обжитом, с неубранной ещё многолетней пылью вокруг и паутиной в углах комнат и на спинках стульев, бабушка повесила в простенке между окнами портрет дедушки. На снимке молодой дедушка в трусах и тельняшке стоит по колено в воде в белой пене морского прибоя. Фотография была в рамке, пожелтевшая, значит, старая. В городском доме Павлик не видел ни разу этот портрет. Почему бабушка повесила его сейчас? Когда-то Павлик слышал, что «воля покойного — священна», то есть её надо обязательно выполнить. Наверное, бабушка и выполнила волю. Но главное: значит, они с бабушкой не убегали от дедушки, они привезли его с собой.

Павлик, обняв бабушку, постоял около портрета.

— Дедушка не рассказывал мне, что он был моряком.

После недолгой паузы бабушка ответила:

— Тельняшки носят не только моряки….

Затем она старалась привлечь Павлика к уборке избы, но это ей плохо удавалось: мальчик бегал по всем помещениям, осматривал каждый угол, ощупывал шершавую, теплую поверхность старых тесаных изнутри бревен, ковырял пальцами в стыках и пробовал на прочность волокна пакли. Даже не зная техники кладки срубов, Павлик понимал, насколько стар этот дом.

— Бабушка, а где здесь туалет? Я нигде не нашел.

Бабушка улыбнулась, первый раз после смерти деда:

— Так мы же в деревне, милый мой! Здесь туалеты во дворе.

Павлик вышел во двор, но туалета не было ни за домом, ни перед домом. «Значит, здесь как в походе» — сделал вывод новосел безымянной деревни и, осмотревшись, присел у сплошного соседского забора. Закончив дело, Павлик немного растерялся: «Что же это я забыл у бабушки спросить туалетную бумагу?» И в тот же миг ветром прямо ему под ноги принесло два газетных листа. «Это что — волшебный дом, что ли? Дедушка подарил мне волшебный дом?» — удивился Павлик. Но волшебство или случай, но газеты пришлись кстати. Застегивая ремень на брюках, Павлик огляделся вокруг и в метре от себя увидел воткнутую в землю сапёрную лопатку! «Точно, как в походе», — снова подумал Павлик. «И откуда она вдруг взялась? Вроде, её не было раньше…»