Анализируя «Юлия Цезаря» и «Кориолана», Луначарский отмечал в них следы сочувствия автора взглядам проэссексовской феодально-аристократической фронды. С этими замечаниями Луначарского можно согласиться и сегодня, ибо, независимо от очерёдности создания «римских» драм, в них определённо нашли своё отражение проблематика эссексовского бунта, оценки (или позднейшие переоценки) его вождя и окружения, атмосфера споров и чаяний участников плохо продуманного выступления.

Впоследствии Луначарский, подвергавшийся идеологическим нападкам и вытесняемый из кремлёвского ареопага (хотя он и успел умереть своей смертью), от публичной поддержки рэтлендианской гипотезы отказался, но свою статью «Шекспир и его век» в позднейших переизданиях оставил почти без изменений. 

В 30-х годах в советском шекспироведении произошёл пересмотр отношения к нестратфордианским гипотезам. Здесь сыграло роль как ослабление позиций Луначарского в Кремле, так и появление на Западе новых нестратфордианских гипотез (дербианской и оксфордианской) и новых направлений в английском академическом шекспироведении (школа Флея — Робертсона), отрицавших на основании анализа текстов единоличное авторство Шекспира и отводивших ему главным образом роль литературного правщика чужих текстов. Не могло не оказать влияния и резко отрицательное отношение ведущего английского учёного Э. Чемберса ко всем этим (и нестратфордианским, и стратфордианским) новациям. Оказалось, что до окончательного, признаваемого всеми решения проблемы шекспировской личности и шекспировского авторства на Западе ещё далеко, а значит, и для «официального» пересмотра (а какой другой мог быть тогда в сфере, относящейся к идеологической) у нас традиционных, пусть даже сомнительных, но всё же освящённых временем верований необходимости — тем более срочности — не было. Сегодня можно заметить, что «официальные» взгляды по подобным специальным проблемам вообще вряд ли желательны. Это дело науки…

Известный тогда литературовед И.А. Аксенов в биографическом очерке о Шекспире в Большой Советской Энциклопедии писал в 1932 году о нестратфордианских гипотезах: «Все эти гипотезы представляют собой занимательное и остроумное чтение, входя в состав литературы «исторических загадок». Решения вопроса об авторе текстов они не дают и дать не могут».

Сам Аксенов в основном придерживался популярных в то время на Западе взглядов школы Флея — Робертсона и в книге «Шекспир» (1937 г., издана посмертно) так сформулировал свои (и их) взгляды на роль Шекспира в создании носящих его имя пьес: «Его работа была театральной прежде всего. Сам от себя он писал немного… Шекспировский театр не является делом одного лица. Он составной. В основе… лежит старый текст… Степень обработки его Шекспиром и его сотрудниками повышается до 1608 года, после чего участие Шекспира в работе над самим текстом ослабевает»^{58}.

Как видим, учёные этой школы констатировали, что шекспировские тексты написаны не одной рукой, хотя многие из них и носят следы вторичной доработки; однако эти учёные не затрагивали вопрос о личности Шекспира и тем более не посягали на стратфордский культ.

Некоторые отголоски споров о «шекспировском вопросе» ещё слышались в начале 1930-х годов, но уже довольно приглушённо. В книге тогдашнего плодовитого литературного критика П. Когана говорится о «таинственном авторе, имени которого до сих пор с полной точностью не может установить наука, несмотря на все колоссальные усилия учёных». Коган называет «основательными» доводы сторонников рэтлендианской гипотезы, но определённо уже не высказывается в её пользу. Однако он всё-таки пишет (не забывая о марксистской терминологии): «…кто бы ни был автором шекспировских произведений, они вышли из английской аристократической среды и притом из той группы аристократов, которая своеобразно переживала всю сложность исторического процесса, приведшего к возвышению буржуазии и к упадку феодального дворянства»^{59}.

Воспользовавшись ослаблением позиций Луначарского, консервативно (то есть традиционно) настроенные советские шекспироведы вскоре заставили своих оппонентов (включая самого Луначарского) замолчать, пустив в ход не только доводы фактического порядка, но и обычные тогда приёмы идеологического отлучения. Основные положения о неприемлемости для советского шекспироведения всех вообще нетрадиционных — нестратфордианских — гипотез были сформулированы А.А. Смирновым в его предисловии к изданию пьесы М. Жижмора «Шекспир (Маска Рэтленда)» (1932 г.). Название пьесы, не отличавшейся особыми художественными достоинствами, раскрывало её содержание, но предисловие профессора Смирнова содержало полное отвержение любой критики традиционных представлений о личности Шекспира (сама пьеса, очевидно, писалась за несколько лет до издания).

Смирнов обвинял нестратфордианцев (он называл их антишекспиристами) в том, что они исходят из «упрощённых позиций старого биографического метода истории литературы», то есть немарксистского, внеклассового, и потому их версии методологически порочны и антинаучны. Далее Смирнов утверждал, что «сама фактическая база антишекспировских версий слаба, так как обличает недостаточное знакомство их авторов с литературными условиями эпохи… В отношении рукописей и скудной биографии судьба Шекспира ничем не отличается от судьбы подавляющего большинства драматургов той эпохи, когда драмы, написанные для сцены, считались жанром весьма низкопробным». Утверждения Смирнова неверны, ибо от каждого драматурга и поэта той эпохи дошли или рукописи, или письма, дневниковые записи о них их современников, свидетельствующие, что они действительно были писателями. Биография Уильяма Шакспера — отнюдь не скудная: по количеству фактов она превосходит большинство биографий его современников. Вот только о том, что этот человек, от которого не осталось ни клочка бумаги, написанного его рукой, никакого подтверждения, что он владел хотя бы элементарной грамотой: что этот человек (не Шекспир, а Шакспер!) был или даже мог быть писателем, поэтом, драматургом — таких фактов нет. Зато фактов, противоречащих такому допущению, множество.

Смирнов утверждал (оставляя позади даже самых консервативных британских шекспироведов), что малограмотность актёра (Шакспера) ничем не доказывается, а универсальность знаний автора (Шекспира) якобы чрезвычайно преувеличивается. «Вся его учёность… покрывается десятком популярных «энциклопедических» книжек полуобразовательного, полуразвлекательного характера, весьма распространённых в ту эпоху». И такое писалось, когда уже давно были опубликованы и общеизвестны результаты многочисленных исследований, показавших высочайшую эрудицию Шекспира, использование им множества самых серьёзных, авторитетных источников на различных языках…

Но кроме аргументов фактического порядка, которые всё-таки могли быть предметом дискуссии, Смирнов жёстко формулирует в этой статье тезис об «идеологической враждебности» всех нестратфордианских гипотез: «Подводя итоги всем этим «теориям», мы должны решительно подчеркнуть то, что делает их не только неприемлемыми для нас, но и идеологически враждебными». Здесь указываются два пункта. Первое — «построение на базе антинаучного психолого-биографического метода в манере Брандеса, стремившегося объяснять всё содержание творчества писателя (вплоть до отдельных его образов) узколичными обстоятельствами его жизни, интимными его переживаниями и впечатлениями… Вторая черта — господствующая в антишекспировской литературе аристократическая тенденция (не случайно все серьёзные кандидаты в Шекспиры — титулованные лица)».

И Смирнов заключает: «Думаем, что этих двух моментов достаточно, чтобы признать проникновение «рэтлендской гипотезы» в нашу учебную литературу досадным недоразумением. Вообще же, весь этот долгий и запутанный спор по поводу шекспировского авторства представляет лишь анекдотический интерес и не имеет ничего общего с научным изучением творчества Шекспира. Нам важно не имя автора и не бытовая личность его, а классовый субъект тех 34 пьес, которые — надо полагать, с достаточным основанием, — современники и потомство приписывали Вильяму Шекспиру»^{60}.