Первые атаки нестратфордианцев застали тогдашних шекспироведов врасплох. Привыкшим доверчиво пересказывать «историю жизни Шекспира из Стратфорда», как она сложилась в XVIII веке, погружённым с головой в текстологические проблемы учёным было трудно и непривычно дискутировать с людьми, которые не просто сомневались в том или ином частном факте или «предании», но — подумать только — утверждали, что Шекспир не был Шекспиром! По этому главному пункту — был ли Шакспер Шекспиром — учёные, надёжно прикрытые стратфордским культом и традицией, в серьёзные дискуссии вступали редко; обнаружив, что фактическая база в её позитивной части (то есть в утверждении авторства Бэкона) у еретиков довольно слабая и уязвимая, они именно её сделали основной мишенью своей критики. Очень помогли им в дискредитации оппонентов ляпсусы «дешифровщиков».

Многие считают, что бэконианцы потерпели полное поражение. Это не совсем так. Последователи бэконианской гипотезы активно действуют и сегодня. Хотя им и не удалось доказать, что Фрэнсис Бэкон был автором (тем более единственным) шекспировских пьес, поэм, сонетов, после их открытий и исследований какую-то причастность — и, похоже, достаточно серьёзную — Бэкона к «шекспировской тайне» трудно отрицать. Но характер этой причастности продолжает оставаться неясным… История (незаконченная) первой нестратфордианской гипотезы во многом поучительна: она свидетельствует об инерционной устойчивости сложившихся традиций и культов даже сомнительного происхождения и предостерегает, что в дискуссии с ними должны использоваться только научные методы. Несмотря ни на что. 

Академическому шекспироведению бэконианская критика помогла избавиться от наиболее сомнительных и одиозных «преданий» и легенд, от образа неученого провинциального подмастерья, вдруг превратившегося в Титана знания, мысли и искусства. Его эрудиция, высокая культура теперь частично признавались, хотя оставалось необъяснённым и даже стало труднее объяснимым, где и когда он мог их обрести, как произошла такая метаморфоза? Развязавшаяся, пусть и специфическая, дискуссия стимулировала с обеих сторон поиски и изучение документов в архивах и частных собраниях, изучение биографий многочисленных современников Шекспира — государственных деятелей, литераторов, людей театра. К тому же, переживавшая период своего становления научная история распространяла присущие ей методы научно-исторического анализа на всю семью исторических наук. Огромное количество новых фактов, пришедших в шекспироведение, не укладывалось ни в прокрустово ложе донаучных «преданий», ни в скороспелые схемы «дешифровщиков». Противоречие между стратфордскими реалиями и творениями Великого Барда по мере их научного изучения делалось ещё заметней, ещё неустранимей.

Знаменитый писатель Генри Джеймс, измученный попытками проникнуть в «шекспировскую тайну», не удовлетворённый ни бэконианской гипотезой, ни тем более стратфордским евангелием, писал после посещения Стратфорда: «Меня неотступно преследует мысль, что божественный Уильям является величайшим мистификатором, когда-либо существовавшим в этом мире…»^{53}.

В XIX веке продолжалась интенсивная работа учёных над шекспировскими текстами, заново сличались тексты прижизненных кварто и посмертных фолио. В 1860-х годах появилось девятитомное издание произведений Шекспира, считавшееся самым авторитетным, — кембриджское, включавшее все основные разночтения. В 1871 году в США О.Х. Фэрнес начал выпускать «Новый вариорум» — каждому произведению посвящён отдельный большой том — колоссальное издание, в котором позже приняли участие и другие учёные (в том числе Х.Э. Роллинз). Многое было сделано для изучения и переиздания произведений современников Шекспира; была начата работа над полным комментированным изданием сочинений Бена Джонсона, появившимся лишь в XX столетии. Стали выходить тома фундаментального британского Национального биографического словаря, включавшего жизнеописания многих современников Шекспира. Вакуум заполнялся реальными елизаветинцами с их реальными творческими и бытовыми заботами, но центральная фигура эпохи, называемой «шекспировской», — сам Потрясающий Копьём, Титан, Бард упорно продолжал жить лишь в своих творениях, словно отделённый от всех современников магической завесой умолчания и стратфордскими реликвиями.

Говоря об изданиях Шекспира в XIX веке и работе над его текстами, нельзя не упомянуть хотя бы в нескольких словах о такой курьёзной странице истории английского шекспироведения, как бурная деятельность Джона Пейна Кольера (1789—1883). Обладая репутацией большого знатока старой английской литературы, Кольер издал немало книг, в том числе сочинения Шекспира, Сидни, Спенсера, Марло, Манди, Четла. Позже, однако, выяснилось, что при этом он постоянно использовал сфабрикованные или фальсифицированные им документы эпохи. Подделывая почерк и чернила под старинные, он изготовлял нужные ему «письма» с упоминанием имени Шекспира или вписывал это имя в подлинные документы XVI—XVII веков. Особенно скандальную известность приобрели его махинации с попавшим в его руки экземпляром Второго фолио 1632 года, куда он вписал огромное количество «поправок», объявив на весь мир, что нашёл подлинные корректорские правки, современные книге. Эти «поправки» он стал вносить в тексты шекспировских пьес в своих изданиях (1842—1853 гг.), широко их рекламируя; газетные и журнальные обозреватели приветствовали «великие открытия учёнейшего шекспироведа».

Прошло немало времени, пока подделки Кольера были разоблачены (благодаря тому, что, войдя во вкус, он стал забывать об осторожности). Но многие сочинённые им «факты» и «поправки» в шекспировских текстах успели разойтись по миру (особенно в переводах) и ещё долго принимались за чистую монету и оказывали влияние на представления о Великом Барде и его творениях среди читателей в разных странах, в том числе и в России… Этот эпизод показывает, что странное «белое пятно» (или «чёрная дыра») в самом сердце елизаветинско-якобианской культуры было замечено и оперативно использовано не только «открывателями шекспировских портретов», но и «литературными экспертами» определённого толка.

В XIX веке шекспировские биографии стали изобиловать фактами, выгодно отличаясь в этом от своих предшественниц: данные о постановках и изданиях шекспировских пьес, литературоведческий и театроведческий их анализ, отклики на них современников и, конечно, больше всего — документы и «предания» об Уильяме Шакспере, его денежных и имущественных операциях, его родне, близкой и дальней, судьбе приобретённых им в Стратфорде участков и строений и т.п. Много места стали занимать и рассказы о лондонских театрах, театральных труппах и отдельных актёрах. Связать воедино весь этот обширный и разнородный материал было непросто, но помогала традиция.

Из тех, кто в XIX веке внёс наиболее значительный вклад в становление шекспировской биографии, следует отметить Джеймса Холлиуэл-Филлипса. В своих многочисленных работах он уделял особое внимание не только поискам, но и тщательному воспроизведению и анализу документальных свидетельств. Он показал несостоятельность некоторых преданий, уточнил ряд важных фактов. Можно напомнить, что он был первым, кто заметил честеровский сборник и задумался над этой удивительной книгой. Прискорбно, однако, что углублённые научные изыскания соседствовали у Холлиуэл-Филлипса с сомнительной привычкой красть книжные и рукописные раритеты из университетских книгохранилищ или варварски выдирать из них интересовавшие его страницы.

Трудились в биографическом жанре и многие шекспироведы, объединившиеся в 1874 году в Новое Шаксперовское общество (New Shakspere Society), — Ф. Фарниваль, Ф. Флей, Э. Дауден и другие. Основатель Общества Фарниваль специально отмечал, что английские знатоки шекспировского творчества, погружённые в текстологические проблемы, и через два с половиной столетия после смерти Великого Барда не могут воссоздать его образ, и призывал восполнить этот досадный пробел, используя научные методы, присущие просвещённому XIX веку…