Нет сомнения, что поэму ждала бы в лучшем случае участь сонетов, которые позволяют услышать биение сердца поэта, но не дают возможности увидеть его лицо, если бы она не являлась составной частью целого поэтического сборника, странного и необычного во многих отношениях и посвящённого этим же таинственным Голубю и Феникс.

Но, прежде чем отправиться в странствие по лабиринтам старинного фолианта (где нитью Ариадны могут служить лишь научные методы и стремление к истине, а не упование на традиции и авторитеты), надо вспомнить о мифической птице Феникс, перешедшей из древней легенды в литературу шекспировской Англии.

По древнему преданию, отражённому в античной литературе, чудесная птица Феникс жила в полном одиночестве в сказочной Аравии; гнездо её расположилось на одиноком дереве. Птица якобы доживала до пятисот лет, после чего сама готовила себе погребальный костёр, в пламени которого сгорала, а из её пепла чудесным образом рождался новый Феникс — и опять он был единственным в мире. Красивый миф мог бы символизировать бессмертие и беспрерывное возобновление чуда Бытия…

В английской литературе образ Феникса появляется ещё в Средневековье (VIII—IX вв.), сначала как аллегория Христа, умирающего и воскресающего по божественному предопределению. У елизаветинцев этот образ встречается часто, но, как правило, не ассоциируется с религиозными сюжетами; придя в Англию на этот раз вместе с другими дарами итальянского и французского Возрождения, он несёт на себе черты петраркианской и ронсаровской трактовки легендарного образа. Петрарка, говоря о красоте и неземном очаровании своей Лауры, несколько раз уподобляет её Фениксу, так же поступает Ронсар в своих «Сонетах к Елене». Английские поэты XVI—XVII веков чаще всего использовали это имя — Феникс — как синоним слова «чудо» для выражения уникальности, необыкновенных достоинств выдающихся личностей. Многократно Фениксом называли королеву Елизавету, и это было верноподданнейшей лестью, изысканным комплиментом монархине, так долго и «счастливо» правившей страной, победившей могущественных врагов, благополучно избежавшей стольких опасностей. Фениксами величали и других выдающихся людей эпохи, вкладывая в это имя высшую, самую лестную оценку их талантов и заслуг. Так, например, Фениксом часто называли великого поэта, кумира елизаветинцев Филипа Сидни, особенно в элегиях на его трагическую безвременную смерть. В элегии Мэтью Ройдона, помещённой в специальном поэтическом сборнике «Гнездо Феникса» (1593 г.)^{2}, Голубь, Соловей, Лебедь, Феникс и Орёл оплакивают Астрофила — в этой поэтической аллегории много общего с шекспировской поэмой. Ранее, в 1591 году, в элегии, опубликованной в сборнике «Беседка отдохновения»^{3}, поэт Николас Бретон упрекает смерть, которая, забрав Филипа Сидни, убила Феникса, но через несколько строк среди «птиц», скорбящих о невосполнимой утрате, мы видим и Феникса — это, как и у Ройдона, уже новый Феникс, восставший из пепла своего предшественника. Ибо этим именем нередко специально подчёркивалась преемственность или наследственность редких качеств, большого таланта.

В каждом отдельном случае необходим тщательный анализ контекста, в котором встречается образ Феникса, чтобы определить, какие элементы древней легенды и позднейших традиций использовал автор, какой степени творческой трансформации эти элементы подверглись и какие новые черты добавлены им самим. При этом анализ текстов должен сочетать литературоведческий подход с научно-историческим, ибо только такое сочетание позволяет правильно определить возможность и допустимую степень отождествления тех или иных явлений и персонажей. Увлечение какой-то одной стороной анализа — узколитературоведческой или узкоисторической — и пренебрежение другой приводят к распространённым ошибкам: поспешной и необоснованной идентификации или, наоборот, сведению художественной образности произведения к пустой традиционной форме или к абстракциям, лишённым актуального для своего времени содержания.

Шекспир упоминает имя «Феникс» в восьми пьесах: в первой и третьей частях «Генриха VI», в «Как вам это понравится», «Комедии ошибок», «Тимоне Афинском», «Генрихе VIII», «Цимбелине», «Буре», а также в сонете 19 и в «Жалобе влюблённой». В «Генрихе VI» Феникс — ожидаемый мститель, который восстанет из пепла погибших; в других пьесах это синоним таких черт, как уникальность, великолепие, величие. В «Буре» Себастьян, потрясённый звуками музыки, доносящейся с небес, и другими чудесами, открывшимися на пустынном острове, восклицает, что теперь он готов верить в существование и мифических единорогов, и Феникса, живущего в Аравии и правящего в этот час на своём троне — одиноком дереве (запомним это соседство: Феникс и единорог, с ним нам предстоит ещё встретиться). В сонете 19 «свирепое Время сжигает Феникса в его крови».

В поэме о Голубе и Феникс присутствуют некоторые аксессуары древнего мифа: одинокое аравийское дерево, пламя, поглощающее обеих птиц. Но в целом Феникс здесь не укладывается в рамки традиционных представлений: это видно из того, что Феникс оказывается существом женского рода, и из её отношений с отсутствующей в легенде (но присутствующей в элегии Ройдона на смерть Филипа Сидни) «птицей» — Голубем. Ведь легендарный Феникс — существо бесполое и не имеет друга или подруги. Поэтому любовь шекспировских Голубя и Феникс, пусть и платоническая, лишена корней в легенде, так же как и другие персонажи поэмы, участники траурной церемонии, как и весь её глубоко реквиемный лейтмотив.

Образ голубя и голубки — «неразлучной пары» — можно найти у Филипа Сидни в его «Аркадии графини Пембрук». У Шекспира голуби встречаются довольно часто — в двенадцати пьесах, в первой поэме «Венера и Адонис» и в «Страстном пилигриме», — олицетворяя обычно скромность, невинность, чистое служение Афродите, верность. Но в «Гамлете» мы можем услышать и более интимное звучание этого имени, когда безумная Офелия прерывает свою предсмертную песню неожиданным восклицанием: «Прощай, мой Голубь!».

Различного рода литературные сборники, песенники и книги арий стали входить в Англии в моду в середине XVI века. Поэтический сборник «Гнездо Феникса», содержащий в числе других стихотворений разных авторов несколько элегий на смерть Филипа Сидни, положил начало серии ценнейших изданий, связанных с поэтическим окружением Мэри Сидни (в замужестве графиня Пембрук), сестры и наперсницы рано ушедшего из жизни поэта и воина. В 1600 году вышли «Английский Геликон» и «Английский Парнас», в 1602-м — «Поэтическая рапсодия»^{4}. Несколько ранее появились «Государство Умов», «Сокровищница Умов», «Театр Умов», «Бельведер, или Сад муз». Многие обстоятельства появления этих изданий (включая подлинные имена некоторых составителей и авторов-участников) остаются невыясненными. Загадочным выглядит открывающее «Английский Геликон» обращение к некоему Джону Боденхэму как к главному инициатору и составителю большинства этих превосходных, оставивших глубокий след в истории английской литературы изданий; дело в том, что этот человек был членом Гильдии торговцев бакалеей и, насколько известно, никакого отношения к издательским делам или литературному творчеству не имел… Немало и других проблем ставят перед исследователями эти книги.

Однако поэтический сборник Роберта Честера «Жертва Любви» справедливо считается самым загадочным изданием среди современных ему книг такого рода. Внимание к честеровскому сборнику определяется прежде всего тем, что в нём впервые была напечатана шекспировская поэма о Голубе и Феникс; к тому же, это вообще единственный случай явно добровольного (в отличие от нескольких сомнительных случаев) участия Шекспира в коллективном литературном сборнике, да ещё вместе с такими крупнейшими писателями эпохи, как Бен Джонсон, Джордж Чапмен, Джон Марстон! Ясно, что, поняв повод для такого сотрудничества и определив его характер, шекспироведы получили бы неоценимую возможность заполнить некоторые самые досадные лакуны в биографиях Шекспира.