Ещё хуже обстоит дело с предположением о десятилетнем — беспрецедентном — хранении старых наборных досок. Эта версия отпала окончательно после того, как в ходе исследования было установлено, что лондонский экземпляр отпечатан на той же — причём уникальной — партии бумаги, что и остальные. К доказательствам мистификационного характера честеровского сборника, полученным аналитическим путём, добавились эмпирические — чрезвычайно важные и интересные. Вот как это произошло.

Поскольку вначале я изучал книгу Честера по микрофильмокопиям и по переизданию Гросарта, то не мог сам проверить и сравнить бумагу, на которой напечатаны оригиналы первоиздания, находившиеся в Англии и США. В западной научной литературе отсутствовали какие-либо сведения об этой бумаге, о водяных знаках на ней (как потом выяснилось, за четыре столетия никто не удосужился посмотреть на свет страницы загадочного издания, на титульных листах которого стояли разные даты). А между тем выявить и сличить водяные знаки было совершенно необходимо: они могли нести бесценную для правильной датировки информацию. Поэтому после публикации первой статьи о честеровском сборнике я стал обращаться к друзьям и коллегам, направлявшимся в США и Англию, с просьбой принять участие в следующем этапе исследования. Наконец, в декабре 1988 года известная переводчица, преподаватель Института иностранных языков и энтузиаст шекспироведческих исследований Марина Дмитриевна Литвинова, будучи по своим делам в Вашингтоне, добилась пропуска в Шекспировскую библиотеку Фолджера и попросила показать ей хранящийся там экземпляр честеровского сборника «Жертва Любви». И вот она — первый человек за несколько веков — рассматривает потемневшие страницы на свет и на многих из них ясно различает контуры старинных знаков. Среди них — занятный единорог с искривлёнными задними ногами. Подходят научные сотрудники Библиотеки, приносят специальные справочники по водяным знакам и констатируют, что, хотя изображения мифических единорогов встречаются на старинной бумаге нередко, такой единорог обнаружен впервые[33], этот водяной знак является уникальным! К странностям честеровской книги добавилась ещё одна, и весьма существенная.

Теперь было необходимо проверить водяные знаки в лондонском экземпляре, уже много десятилетий отделённом от своего вашингтонского собрата Атлантическим океаном. Получив от Библиотеки Фолджера воспроизведённые специальной аппаратурой факсимильные изображения водяных знаков, посылаю их в Британскую библиотеку (отпочковавшуюся от Британского музея) с просьбой сравнить их со знаками в лондонском экземпляре. Ответ задерживается, поэтому надоедаю всем знакомым и незнакомым, собирающимся в Лондон… Наконец, в июле 1989 года в поиск включается находящийся в Лондоне в командировке историк Игорь Кравченко. Он добирается до заветной книги, просматривает её страницы на свет, зарисовывает контуры водяных знаков. Потом в Москве мы сравниваем эти зарисовки с фолджеровскими отпечатками — водяные знаки одни и те же! Вскоре приходит подтверждение и от эксперта Британской библиотеки. Всего в книге — в каждом экземпляре — шесть видов водяных знаков (включая необыкновенного единорога); страницы с этими знаками занимают две трети объёма, остальной текст напечатан на бумаге без определённых знаков, но с фабричной водяной сеткой. Всё совпало. Так впервые было открыто, что фолджеровский экземпляр с датой «1601» и лондонский экземпляр с датой «1611» печатались не только с одного набора, но и на бумаге с одними и теми же — в том числе уникальными — водяными знаками. Потом, уже будучи в Вашингтоне, я и куратор отдела редких книг Библиотеки Фолджера Летиция Йендл запросили Библиотеку Хантингтона в Калифорнии и Национальную библиотеку Уэлса и получили оттуда подтверждение, что и в их экземплярах сборника водяные знаки идентичны фолджеровским. Круг замкнулся.

Что касается курьёзного титульного листа лондонского экземпляра, то в 1995 году я получил возможность исследовать его в Британской библиотеке. Так же, как и треть других листов в книге, он не имеет определённого водяного знака, лишь фабричную водяную сетку. Измерение расстояний между линиями, образующими водяную сетку, показало, что они точно соответствуют аналогичным параметрам сетки на нескольких других листах в конце книги.

Теперь пора обратить внимание на издателя честеровского сборника, столь тщательно позаботившегося о том, чтобы не посвящённый в тайну читатель не смог догадаться, о ком в этой книге идёт речь. Имя этого издателя навсегда вошло в историю мировой культуры. Ибо Эдуард Блаунт — тот самый человек, который 8 ноября 1623 года предстанет перед старшиной Компании печатников и книгоиздателей, чтобы законно зарегистрировать только что отпечатанный объёмистый фолиант: «Мастера Уильяма Шекспира Комедии, Хроники и Трагедии» — великое шекспировское Первое фолио, где впервые появляется 20 из 37 пьес, составляющих ныне шекспировский драматургический канон. Случилось это через семь лет после смерти Шекспира; без этого издания человечество, скорее всего, так никогда бы не узнало о «Буре», «Макбете», «Юлии Цезаре», «Двенадцатой ночи», «Цимбелине», «Кориолане», «Зимней сказке» и о других прежде не печатавшихся пьесах. До этого, в 1608 году, Блаунт зарегистрировал шекспировские пьесы «Перикл» (издана его другом Госсоном) и «Антоний и Клеопатра» (напечатана только в Первом фолио), а другой его ближайший сподвижник, Томас Торп, зарегистрировал и издал в 1609 году сонеты Шекспира, попавшие к нему от загадочного до сего дня «мистера W.H.».

Блаунт известен не только как издатель, но и как переводчик с испанского и итальянского языков; возможно, он был автором нескольких изданных им книг. Кроме бесценного по своему значению для всей мировой культуры шекспировского Первого фолио можно назвать и другие издания Блаунта, сыгравшие важную роль в истории английской литературы. В 1596 году он зарегистрировал и в 1598 году выпустил англо-итальянский словарь «Мир слов» Джона Флорио. В том же 1598 году — посмертное издание поэмы Кристофера Марло «Геро и Леандр»; в посвящении сэру Томасу Уолсингему Блаунт говорит о себе как об одном из интимных друзей убитого поэта. 1600 год — Томас Торп публикует переведённую Марло книгу Лукана с тёплым посвящением своему «доброму и истинному другу Эдуарду Блаунту»; в этом же году Блаунт выпускает странную книгу неизвестного автора «Больница для неизлечимых дураков» (есть предположение, что автор — он сам). Позже он издаёт первые переводы «Опытов» Монтеня и «Дон Кихота» Сервантеса, а также собрание пьес Лили с собственные предисловием, где Блаунт высоко оценивает не только драматургию Лили, но и то значение, которое имел для английской культуры его роман «Эвфуэс». Он же впервые зарегистрировал в Регистре Компании печатников и книгоиздателей джонсоновского «Сеяна», а потом там же зафиксировал передачу своих прав на эту книгу Томасу Торпу — один из многочисленных фактов, показывающих, что законы и правила, регулировавшие книгоиздание, были ему хорошо известны. Как мы уже знаем, свои издания Блаунт всегда оформлял и регистрировал, придерживаясь действовавших правил. Только серьёзная причина могла побудить его уклониться от регистрации. 

В 1610 году Блаунт зарегистрировал и в 1611-м выпустил удивительнейшую книгу путешественника Томаса Кориэта, известного шекспироведам своими связями с лондонской таверной «Русалка», завсегдатаями которой были не только такие поэты и драматурги, как Бен Джонсон и Фрэнсис Бомонт, но, как полагают, и сам Великий Бард. Эта огромная книга, вышедшая под странным названием «Кориэтовы Нелепости», содержит рассказ о путешествии автора по Европе, но первую сотню страниц в ней занимают стихотворные панегирики в честь автора. Под этими беспрецедентными раблезианскими «восхвалениями» на дюжине языков (в том числе трёх фантастических: «бермудском», «макароническом», «антиподском») стоят имена 56 (то есть подавляющего большинства) английских поэтов того времени! Среди них весь цвет поэтической Англии! С этой книгой и её крестными отцами мы ещё встретимся.