Объяснения предлагаются не очень убедительные. Например, X. Гибсон рассказывает, как трудно было писать гусиным пером, да ещё скверными густыми чернилами, которые применялись в те времена. Но ведь другие писатели и поэты писали тогда такими же перьями и чернилами, однако проблем, подобных порождённым «шекспировскими автографами», с ними нет. В этом убедился известный учёный — текстовед и библиограф У.У. Грег, исследовав рукописи и подписи прозаиков и драматургов и 42 поэтов за период 1550—1650 годов.

Большинство шекспировских биографов сегодня склонны объяснять странный вид подписей Шакспера какой-то болезнью. Бернард Шоу предположил в своё время, что Шекспир страдал судорогами пальцев. Выходит, он страдал этими неведомыми «судорогами» все последние годы жизни (хотя активно занимался своей обычной приобретательской деятельностью)?

Большинство нестратфордианцев объясняют все эти особенности и странности подписей тем, что стратфордский Шакспер был неграмотен (в лучшем случае — малограмотен) и мог лишь кое-как нацарапать своё фамильное имя на документах. Некоторые нестратфордианцы (Ф. Шипулинский, например) обращали при этом особое внимание на жирную точку, особенно явственно видимую под подписью на свидетельских показаниях в деле Белотта — Монжуа. Что это за точка? По их мнению, это и есть подлинная «подпись» Шакспера: неграмотный человек таким способом «прикладывал свою руку» к документу — ставил пером точку, над которой писец делал пометку (иногда сокращённую) о его имени.

Однако, я полагаю, ещё большего внимания заслуживает последняя страница завещания. Ибо здесь не просто подпись, а почти фраза: «…by me William Shakspeare» («…мной, Уиллиамом Шакспером»). Все изучавшие эту подпись констатировали (и читатель тоже может в этом убедиться), что первые три слова написаны нормальным, чётким почерком; последнее же слово — фамильное имя — почти такими же корявыми, неуверенными буквами, что и на второй странице. Почему же такая разница в одной строке, если вся она написана в одно время одним человеком? Стратфордианские биографы опять апеллируют к болезни: у больного-де было временное улучшение, и он успел чётко написать первые слова, а на последнее у него уже не хватило сил, и он с трудом кое-как его нацарапал. Объяснение, конечно, очень натянутое — слишком уж очевидно, что эта строка в конце завещания написана не одним человеком. Первые три слова заключительной формулы мог написать поверенный Коллинз или его клерк, или кто-то ещё, кто знал, что Шакспер умеет лишь кое-как изобразить своё фамильное имя, что ему и предоставили сделать. Но на предыдущей странице он всё-таки попытался воспроизвести и имя «Уильям» — такими же бесформенными, неуверенными буквами; возможно, этот опыт учли, когда заверяли последнюю страницу…

Как бы то ни было, уникальные автографы Уильяма Шакспера — единственные свидетельства того, что он когда-то держал в руке гусиное перо, — задают немало загадок биографам. Однако некоторые стратфордианцы не только не испытывают никаких сомнений в отношении этих автографов, но и считают возможным на их основании производить идентификацию рукописных текстов елизаветинской эпохи! Так, в рукописи пьесы «Томас Мор», написанной шестью различными почерками, не пропущенной цензором и пролежавшей в английских архивах два с половиной столетия (она была найдена только в 1844 г.), три страницы некоторые учёные считают написанными рукой Шекспира. Основание? Якобы сходство почерка на этих трёх страницах с почерком (почерками?) пресловутых шести подписей Шекспира (то есть Шакспера). Ну а обнаружить сходство орфографии автора этих трёх страниц «Томаса Мора» с орфографией произведений Великого Барда было ещё «легче». Конечно, можно понять горячее стремление всех почитателей Шекспира обрести наконец хотя бы одну — пусть и не стопроцентно подтверждённую — рукопись великого драматурга, но притянутые за волосы наукообразные «идентификации» — неплодотворный путь для такого обретения.

Шесть автографов Уильяма Шакспера — чрезвычайно важные реалии, они хорошо согласуются с другими относящимися к стратфордцу фактами, дополняют и подтверждают их, помогая увидеть, что в действительности представлял из себя оборотистый пайщик лондонской актёрской труппы.

Узнав из постепенно найденных подлинных документов немало об Уильяме Шакспере из Стратфорда, о его занятиях, о всех членах его семьи, о его домах, сараях и участках земли, прочитав его духовное завещание и изучив подписи на нём, мы обнаруживаем, что не знаем и не понимаем, какое отношение всё это имеет к литературе, поэзии, творчеству. Ничто пока не говорит о том, что этот человек был писателем, драматургом, поэтом; более того, некоторые факты прямо противоречат такому допущению (отсутствие образования, примитивный характер завещания, отсутствие книг и рукописей, странности автографов). Но, может быть, в обстоятельствах появления шекспировских произведений, в откликах на них современников, в их дневниках и письмах содержатся какие-то конкретные указания на личность Великого Барда?

Обратимся к фактам литературной и театральной жизни того времени, имеющим отношение к пьесам, поэмам и сонетам Уильяма Шекспира — Потрясающего Копьём.

Как мы уже знаем, имя Шекспира появилось в литературе в 1593 году, когда печатник Ричард Филд зарегистрировал и издал форматом кварто изысканную поэму на сюжет, взятый из «Метаморфоз» Овидия, о любовных томлениях богини Венеры, воспылавшей страстью к невинному юноше. Поэма называлась «Венера и Адонис»; книга была отпечатана весьма тщательно, почти без опечаток и других типографских погрешностей, на прекрасной бумаге. Имя автора на титульном листе указано не было; зато присутствовал латинский эпиграф, тоже из Овидия: «Пусть помышляющие о низком любуются низкопробным. Меня же прекрасный Аполлон ведёт к источнику муз». Имя автора появляется только в посвящении книги графу Саутгемптону:

Поэма сразу привлекла внимание как своей эротической темой, красочными картинами плотских соблазнов (хотя формально поэт утверждал превосходство возвышенной платонической любви), так и высоким поэтическим мастерством автора; в последующие годы она неоднократно переиздаётся. Но сегодняшние шекспироведы в этой книге — первой, где появилось имя Потрясающего Копьём, — больше всего обращают внимание на посвящение. Во-первых, оказывается, Уильям Шакспер, о котором после его исчезновения из Стратфорда ничего не было слышно, объявляется в Лондоне, где обретает патроном одного из самых блестящих и влиятельных представителей английской титулованной аристократии — графа Саутгемптона. Во-вторых, почти все биографы в той или иной степени согласны с некоторой необычностью тона посвящения: в нём совершенно не чувствуется огромная разница в социальном положении автора и того, к кому он обращается. Тон посвящения — почтительный, даже изощрённо любезный, но автор говорит с могущественным лордом, не роняя своего достоинства, его любезность и почтительность не переходят в раболепие, уничижительную сервильность, характерную для обращений тогдашних литераторов к своим высоким покровителям.