Известно также, что большое количество документов, книг и рукописей погибло в Уилтон Хаузе при пожаре в 1627 году, через шесть лет после смерти хозяйки дома. Если к этому добавить пожар театра «Глобус» в 1613 году, сгоревшие в 1623 году кабинет и библиотеку Бена Джонсона и, наконец, Великий лондонский пожар 1666 года, то список невозвратимо утраченных исторических свидетельств, вероятно, займёт немало места.
В конце XIX века Комиссия по историческим рукописям исследовала старинные документы, сохранившиеся в замке Бельвуар в графстве Лейстер. Замок в течение четырёх предшествующих веков являлся резиденцией графов Рэтлендов из рода Мэннерсов. Было обнаружено много чрезвычайно важных документов и записей различного рода, особый интерес представляли документы елизаветинско-якобианской эпохи. И вот среди хозяйственных записей дворецкого, учитывавшего произведённые расходы, оказалась и такая: «31 марта 1613 года Мистеру Шекспиру[77] за импрессу моего Лорда золотом 44 шиллинга; Ричарду Бербеджу за раскрашивание и изготовление её золотом 44 шиллинга. — Всего 3 фунта 16 шиллингов». Ричард Бербедж — ведущий актёр, трагик и пайщик труппы «слуг Его Величества»; случай выполнения им и Шакспером подобной не имеющей отношения к театру работы, да ещё далеко от Лондона — уникальный. К тому же, Шакспер к этому времени был уже довольно состоятельным человеком[78]…
Как и каждая находка, имеющая отношение к Шекспиру и Шаксперу, эта запись привлекла к себе внимание, была воспроизведена в отчёте Комиссии и прокомментирована в статье Сидни Ли, опубликованной в 1906 году. Полагают, что речь шла об изготовлении актёрами красочного щита в связи с предстоявшим при дворе рыцарским турниром, в котором хозяин Бельвуара Фрэнсис Мэннерс, граф Рэтленд, собирался принять участие. Фрэнсис стал 6-м графом Рэтлендом за восемь месяцев до этого, после смерти старшего брата, Роджера, 5-го графа Рэтленда. По мнению Ли, именно Роджер Мэннерс в своё время выхлопотал через Герольдию герб для Шекспира (то есть Шакспера из Стратфорда).
Первым связал имя Роджера Мэннерса с «шекспировским вопросом» нью-йоркский адвокат Глисон Цейглер, опубликовавший в 1893 году статью, в которой обратился к этой странной фигуре, всегда оказывавшейся там, где мог бы оказаться и Великий Бард, и вместе с тем всегда старавшейся оставаться в тени. Родство и дружба с Эссексом, Саутгемптоном, активное участие в неудачном эссексовском мятеже и суровое наказание, понесённое за это, учёба в Кембридже, Оксфорде и Падуанском университете в Италии, туманные намёки Бена Джонсона, хорошо его знавшего, смерть в 1612 году, точно совпадающая с прекращением шекспировского творчества, и другие открытые к концу XIX века факты привели Цейглера к заключению, что именно Роджер Мэннерс, 5-й граф Рэтленд, был тем человеком, который скрывался за псевдонимом-маской «Уильям Шекспир». Эта гипотеза не осталась незамеченной — она была подхвачена в Америке и Германии Л. Бостельманом, Петером Альвором, К. Блейбтреу.
Особенно много сделал для изучения биографии Роджера Мэннерса, для обоснования и развития рэтлендианской гипотезы бельгийский историк Селестен Демблон. Сам Демблон связывал начало своих изысканий со статьей Сидни Ли относительно записи дворецкого Бельвуара. До этого в поисках следов Шекспира Демблон изучал жизнь графа Саутгемптона, Уолтера Рэли, поэта Ричарда Барнфилда и других современников шекспировского творчества; эти исследования расширили и углубили его знание истории и литературы эпохи. Выдающимся открытием Демблона было обнаружение в архиве Падуанского университета в Италии старых списков студентов, где значились студенты из Дании Розенкранц и Гильденстерн. Демблон исследовал также обстоятельства почётной миссии Рэтленда в Данию в 1603 году и их отражение во втором издании (второе кварто) «Гамлета», появившемся в 1604—1605 годах. Книги Демблона{56}, опубликованные перед Первой мировой войной во Франции, знаменовали собой новый этап в развитии шекспироведения. В дальнейшем Демблон ожидал найти окончательные документальные доказательства авторства Рэтленда, но таких материалов, которые бы могли триумфально завершить проделанную им огромную работу, исследователь тогда не обнаружил. Доводы Демблона и открытые им факты доказывали безусловную причастность Рэтленда к «шекспировской тайне» и к созданию шекспировских произведений, но характер и степень этой причастности могли оспариваться; кроме того, существовало много трудных вопросов (в основном связанных с датировкой первых шекспировских пьес), на которые ещё надо было дать обоснованные ответы. Нужны были новые и новые исследования; на всё это требовалось время.
Рэтлендианская гипотеза после Демблона получила развитие в работах К. Шнейдера (Германия), К. Сайкса (Англия) и русского профессора П. Пороховщикова, эмигрировавшего в США после нашей Гражданской войны. Исследуя обнаруженный ещё в конце XIX века в Бельвуаре рукописный вариант песни из «Двенадцатой ночи», Пороховщиков определил, что он является первоначальным и написан рукой Рэтленда.
В 20-х годах рэтлендианская гипотеза получает распространение в нашей стране (в отличие от бэконианства, которое, похоже, никогда в России не имело сторонников). В 1924 году вышла в свет книга Ф. Шипулинского «Шекспир — маска Рэтленда. Трёхвековая конспиративная тайна истории». Шипулинский изложил историю «шекспировского вопроса» и основные положения рэтлендианской гипотезы (почерпнутые у Демблона), убеждённым сторонником и пропагандистом которой он был. Однако автор увлекательно написанной книги отдал в ней дань вульгарному социологизму в духе того перенасыщенного революционной идеологией времени. Шипулинский относился к графу Рэтленду как к революционеру, борцу с самодержавием (нечто вроде русских декабристов) и даже отстаивал своё право называть его «товарищем Рэтлендом». Такая «модернизация» приносила только вред самой же защищаемой автором гипотезе, запутывая и ослабляя серьёзную, основанную на большом фактическом материале аргументацию. Впрочем, как мы увидим дальше, и со стороны его оппонентов, наших сторонников стратфордианской традиции, в те годы и позже не было недостатка в вульгарно-социологических вывихах и упрощениях.
Шипулинский не жалел резких слов в адрес Шакспера из Стратфорда и авторов стратфордианских биографий: «Чтобы отождествлять неграмотного мясника, торговца, кулака и ростовщика с автором «Гамлета» и «Бури», мало быть слепым: надо ещё не понимать, не чувствовать Шекспира».
Видный тогда литературовед-марксист В. Фриче поддержал рэтлендианскую гипотезу, так как «она удовлетворительнее традиционной, ортодоксальной точки зрения позволяет истолковать происхождение и дух шекспировских творений… в ней нет того зияющего противоречия». В своей небольшой книге о Шекспире Фриче почти не приводит новых по сравнению с Шипулинским данных фактического порядка, но отмечает многочисленные элементы аристократического мировосприятия в произведениях Великого Барда.
А.В. Луначарский, чей авторитет в вопросах культуры в 20-е годы был ещё высок, считал рэтлендианскую гипотезу наиболее вероятным решением вопроса о личности Уильяма Шекспира. В статье «Шекспир и его век», являющейся шестой лекцией из курса по истории западноевропейской литературы, читавшегося Луначарским в те годы, он отмечал чрезвычайно странные и многочисленные совпадения биографических данных Рэтленда с «жизнью автора пьес, как мы могли бы её представить… Это совпадение необычайно велико». Луначарский отмечал также, что рэтлендианская гипотеза даёт наконец объяснение казавшихся ранее непонятными социальных воззрений Шекспира, а также выбора им среды, в которой происходит действие всех его произведений.
«Так много совпадений нельзя объяснить иначе, как тем, что автором являлся Рэтленд… тут почти невозможно спорить», — считал Луначарский. Отвечая некоторым своим оппонентам, уже тогда высказывавшим «недовольство» аристократическим происхождением Роджера Мэннерса, красный нарком просвещения писал: «Нам было бы приятнее, может быть, чтобы этот величайший в мире писатель был не из аристократии, а из низов… Но приходится признать, что Шекспир и Рэтленд, по-видимому, одно и то же лицо»{57}.
