Рванувшись вперед, Вера стиснула Пуаро в объятиях и поцеловала его со славянским пылом. Мистер Хиггз с одобрением смотрел на них. Пес Цербер бил хвостом по полу.

Эту радостную сцену прервал резкий звонок в дверь.

– Джепп! – воскликнул Пуаро, вырываясь из объятий графини.

– Вероятно, будет лучше, если я выйду в соседнюю комнату, – сказала та.

Вера выскользнула в дверь. Пуаро двинулся к двери в прихожую.

– Начальник, – встревоженно просипел мистер Хиггз, – лучше бы вам взглянуть на себя в зеркало, а?

Пуаро так и сделал – и отшатнулся. Его лицо украшали фантастические узоры из туши и губной помады.

– Если это мистер Джепп из Скотланд-Ярда, он наверняка подумает самое плохое, – заметил мистер Хиггз. И прибавил, так как звонок зазвонил опять, пока Пуаро лихорадочно пытался стереть жирную красную помаду с кончиков своих усов: – Что я должен, по-вашему, сделать? Тоже уйти? А как насчет этого «адского пса»?

– Если я правильно помню, – ответил Эркюль Пуаро, – Цербер вернулся в ад.

– Как пожелаете, – сказал мистер Хиггз. – Собственно говоря, я даже привязался к нему… Но это не та порода, которую мне нравится похищать, разве что иногда. Он слишком заметный, если вы меня понимаете. И стоить подумать о том, во что бы он мне обошелся, если подсчитать расходы на говядину и конину! Ест столько, сколько молодой лев, я думаю.

– От немейского льва до укрощения Цербера, – пробормотал Пуаро. – Круг замкнулся.

Через неделю мисс Лемон принесла своему работодателю счет.

– Простите, месье Пуаро. Я должна это оплатить? Леонора, цветочница. Красные розы. Одиннадцать фунтов восемь шиллингов и шесть пенсов. Отправлены графине Вере Русаковой, «Ад», Энд-стрит, тринадцать.

Щеки Эркюля Пуаро приобрели цвет красных роз. Он густо покраснел до корней волос.

– Конечно, должны, мисс Лемон. Небольшое… э-э… подношение по одному поводу. Сын графини только что обручился в Америке – с дочерью своего работодателя, стального магната. Красные розы, кажется, если я правильно помню, ее любимые цветы.

– В самом деле, – сказала мисс Лемон. – Они очень дорого стоят в это время года.

Эркюль Пуаро выпрямился.

– Бывают моменты, – произнес он, – когда нельзя экономить.

Напевая какую-то мелодию, он вышел из дома. Походка его была легкой, почти пружинистой. Мисс Лемон изумленно смотрела ему вслед. Она забыла о своей системе регистрации документов. Все ее женские инстинкты проснулись.

– Боже милостивый, – пробормотала она. – Интересно… В самом деле – в его возрасте! Не может быть…

Старик Лэнскомб ковылял из комнаты в комнату, поднимая шторы. Время от времени он поглядывал на улицу прищуренными и слезящимися глазами.

Скоро все они вернутся с похорон. Он зашаркал быстрее. В этом доме так много окон!

Эндерби-холл был громадным особняком, построенным в Викторианскую эпоху в готическом стиле. Шторы в комнатах были сделаны из когда-то роскошных, а ныне поблекших парчи и бархата, а на некоторых стенах все еще оставались куски выцветшего обивочного шелка. В зеленой гостиной старый дворецкий посмотрел на портрет Корнелиуса Эбернети, висящий над камином. Именно он и построил Эндерби-холл. Каштановая борода Корнелиуса агрессивно торчала вперед, а рука его лежала на глобусе – причем было ли это желание самого Эбернети или фантазия художника, сказать было сложно.

Агрессивный это был джентльмен, всегда думал про себя старый Лэнскомб и каждый раз радовался, что ему не довелось знать первого хозяина Эндерби-холла лично. Вот сэр Ричард был совсем другое дело! Отличный хозяин. И так неожиданно ушел, хотя доктор и лечил его – правда, совсем недолго… Конечно, хозяин так и не смог пережить смерть молодого мистера Мортимера. Старик покачал головой и прошаркал в Белый будуар. Это было совершенно ужасно – настоящая катастрофа. Такой прекрасный молодой джентльмен, такой здоровый и сильный… Невозможно было представить себе, что с ним может случиться нечто подобное. Жаль, очень жаль. И мистера Гордона убили на войне. Все одно к одному. Так все в нынешнее время и происходит. Вот для хозяина это и оказалось чересчур. И все-таки еще неделю назад с ним все было в порядке…

Штора на третьем окне в Белом будуаре не хотела полностью подниматься. Она застряла. Пружины ослабли, не иначе, – шторы были слишком старыми, как и все в этом доме. А эти старые вещи в нынешние времена никто не умеет чинить. Все говорят, что они слишком старомодные, да еще и качают головами с видом глупого превосходства – как будто старые вещи не были гораздо надежнее, чем вся эта современная ерунда! Уж ему-то, Лэнскомбу, это хорошо известно! Обыкновенная мишура, сделанная на скорую руку, – разваливается прямо у тебя в руках. И материал не тот, да и мастера уже не те. Да уж, это ему хорошо известно…

Со шторой ничего не сделаешь – придется идти за лестницей. А нынче взбираться по лестнице ему уже тяжело – голова сильно кружится. В любом случае сейчас не время заниматься ремонтом. Большого значения это не имеет, ведь окна Белого будуара не будут видны, когда машины возвратятся с кладбища, – а комнату в наши дни все равно никто не использует. Это ведь была женская комната, а женщин в Эндерби-холле не было уже давным-давно. Жаль, что мистер Мортимер не успел жениться. Все время мотался в Норвегию на рыбалку, в Шотландию на охоту или в Швейцарию покататься на лыжах – вместо того чтобы жениться на какой-нибудь достойной девушке и завести наконец детей. Детей в этом доме тоже давно уже не было.

И Лэнскомб задумался о тех временах, которые так и стояли у него перед глазами, – их он помнил гораздо лучше, чем последние двадцать лет, которые были для него как в дымке. Он уже не мог разобраться, кто за эти годы появлялся в доме, а кто покидал его и как выглядели все эти люди. А вот старые времена помнил отлично.

Мистер Ричард всегда был для своих младших братьев и сестер как отец. Его-то отец умер, когда ему было всего двадцать четыре года, так что ему пришлось сразу же заняться семейным делом и каждый божий день, как по часам, отправляться в контору, чтобы содержать этот дом в достойном его порядке. А ведь это был счастливый дом, со множеством молодых людей и девушек, заполнявших его… Конечно, время от времени случались и ссоры, и вот тогда этим гувернанткам крепко доставалось! Лэнскомб никогда не любил гувернанток, считая их малодушными существами. Зато у молодых хозяек духу хватало сверх меры. Особенно у мисс Джеральдины. И у мисс Коры, хотя она и была намного моложе. А сейчас мистер Лео уже давно мертв, и мисс Лаура тоже. Мистер Тимоти превратился в настоящего инвалида, а мисс Джеральдина умерла где-то за границей. И мистера Гордона убили на войне. Хотя он и был самым старшим, мистер Ричард оказался самым крепким из них. Пережил их всех, хотя и не совсем – мистер Тимоти все еще жив, и мисс Кора, которая вышла за того неприятного молодца. Дворецкий не видел ее уже двадцать пять лет, а ведь в те годы, когда она уехала с тем парнем, мисс Кора была очень хорошенькой. А теперь ее и не узнаешь – такая плотная и так вычурно одета! Ведь ее муж был французом или наполовину французом – а женитьба на них никому еще не приносила счастья! Но мисс Кора всегда была, как говорят в деревне, слегка простоватой. В каждой семье есть такая.

А вот она его сразу же вспомнила. «Да это же старина Лэнскомб!» – сказала мисс Кора, и было видно, что ей приятно его видеть. В старые времена они все его любили, и каждый раз, когда в доме устраивался званый обед, все они собирались около буфетной, а он скармливал им остатки желе и шарлотки по-русски, которые выносили из столовой. Тогда все они знали старину Лэнскомба, а сейчас уже мало кто остался из тех, кто помнил те денечки. Только молодежь, которую он никогда по-настоящему не понимал и которая думала о нем как о простом дворецком, который живет в этом доме уже целую вечность. Слишком много чужих людей, подумал старик, слишком много их приехало на похороны, и выглядели они все довольно жалко!