Другой говорил:

— Нет, можно обойтись и без таких крайностей. Вот что я скажу: военные — это другое дело, а лучше бы подать жалобу тому, кто носит одежду с длинными рукавами! Надо сначала составить жалобу и ему преподнести. Так будет лучше всего. Вот только никто из нас по-письменному не умеет, и, как эту жалобу писать, мы тоже не знаем, и попросить нам некого. Что будем делать? — так рассуждал и печалился он, когда как раз проходил Иккю с чашкой для подаяния.

— Господин монах, напишите нам жалобу! — попросили они.

Иккю, услышав это, спросил, в чём дело, а они рассказали, так, мол, и так.

— Да ну, для такого дела и жалобы никакой не нужно! Вот возьмите это и отнесите господину Рокудзё! — сказал он, написал стихотворение и вручил им.

Такое стихотворение он сложил и отдал крестьянам, а они ему:

— Даже не знаем, что из этого может получиться!

Иккю им сказал:

— Непременно подайте это! — с тем и ушёл к себе.

Судили-рядили они, что делать, но были они чумазые крестьяне, только и знающие, как надрываться в поле, — как ни рассуждали, ничего толкового придумать не смогли, делать было нечего, и они поднесли те стихи. Господин Рокудзё, прочитав, сказал:

— Удивительная жалоба! Крестьянам такого вовек не придумать. Наверняка ведь попросили кого-то, а он вам так написал. Рассказывайте всё как есть! А солжёте — накажу.

Они отвечали:

— Нам это написал Иккю.

— Ах вон оно что! В нашем мире не найдётся другого шутника, который бы эдакое сочинил! — подивился он и, говорят, стал относиться к крестьянам с заботой.

^{Крестьяне поднесли господину стихи. Господин Рокудзё, прочитав, сказал: «Удивительная жалоба! Крестьянам такого вовек не придумать. Наверняка ведь попросили кого-то, а он вам написал. Рассказывайте всё как есть!»}

В северной части Сага живёт Нихон[199] Саэмон, первый в Японии мастер позлословить, скорый на язык. Дошли до него разные разговоры о сметливости Иккю. «Пойду-ка к нему как-нибудь, придумаю какую-нибудь строчку позаковыристее, чтоб он продолжил, посмотрю, как он выкрутится!» — так всё собирался он, потом вдруг решился и пошёл к Иккю.

Иккю к нему вышел:

— Хорошо, что пожаловали! — стал его угощать.

Говорил ему Иккю:

— Наверное, нет другого такого человека с таким именем! — а тот ему:

— Точно, такого большого имени ни у кого быть не может!

— Что вы, бывает ещё большее, есть ведь Танский Саэмон[200], так что ваше имя ещё так себе.

Тот человек ему говорил:

— Вот ещё что, преподобный. Я давеча придумал скороговорку. Господин преподобный сам скор на выдумки, однако же тут про мирские дела, не связанные с буддийским учением!

Иккю тогда спросил:

— И что же это за скороговорка? Сначала скажите, а потом я скажу что-нибудь об этом.

Тогда тот человек сказал:

— Сейчас скажу!

«Вначале, как водится в мире, солнечный свет освещает[201] горы. Перевозчик веслом движет лодку, и птицелов хватает добычу. Веером в танце машут налево и направо, колют иглой, чтобы пустить кровь больной лошади, иглой протыкают чирьи и нарывы. Служанка прокалывает ткань, когда шьёт носки».

Так он продолжал говорить свою скороговорку.

Иккю сказал:

— Ясно!

«Итак, когда протекает крыша, её латают[202] досками. От дождя закрываются зонтом. Цветы ставят в вазу. Разные вещи промасливают. Наливают немного сакэ в еду. Мешают делать что-то. Показывают пальцем. Закрывают дверь. Шьют циновки. Хозяин рисовой лавки взвешивает рис. Книга с пьесами Но указывает тон голоса. Самшитовый гребень втыкают в причёску» — так он сложил. — Кстати, вот ещё что сложилось:

Так он ответил, а тот человек подумал: «Надо же, удивительный монах! Я этим занимаюсь каждый день, а так сразу найтись с ответом не смог бы, а он, хоть и не ожидал такого, на одном дыхании ответил, — такой он один нынче, да и до конца времён вряд ли появится подобный!» — и сказал:

— Нет, не переговорить мне такого скорого на язык монаха, а если вы меня что-то такое же спросите, не оберусь позора, так что вернусь-ка скорее к себе, пока ещё не стемнело и видно дорогу.

С такими словами он подвернул полы кимоно за пояс и убежал.

Когда Иккю было двенадцать или тринадцать лет, наставник-монах принёс горшок с патокой, но ни капли не дал своему единственному послушнику, говоря:

— Тебе такого даже пробовать нельзя! Если ребёнок это съест, то тут же отравится и умрёт! — поел в одиночку и спрятал горшок.

Иккю думал: «Что же, даже если это отрава, хоть умру, но попробую, как наставник уйдёт!» — и принялся ждать, и вот наставник отлучился по каким-то делам.

Иккю наконец-то смог достать горшок, но пока снимал его с полки, то облил и голову, и одежду. «Как же мне хотелось это попробовать!» — думал он и съел две-три чашки, а потом тот горшок, который наставник так тщательно прятал, разбил на мелкие кусочки.

Потом наставник вернулся и застал Иккю обливающимся слезами. Он спросил:

— Что случилось?

— Так вышло, что я разбил ваш бесценный горшок! Зная, что вы будете спрашивать, как это случилось, я думал, что буду вам отвечать, и решил, что не стоит дальше влачить мою жизнь. Вы говорили, что ребёнок умрёт, если это съест, и я съел одну чашку этого, но не умер, съел и две, и три чашки, но умереть не получилось. Намазал на голову и на одежду, очень хотел умереть, но так ничего и не вышло!

Наставник не мог ничего сказать, лишь расхохотался.

Один человек на досуге зашёл к Иккю и спросил:

— Преподобный, я очень осторожен в словах, уклоняюсь от споров с людьми, но вот в торговых делах, чуть что, начинаю спорить. Всё потому, что считаю, что я прав, а собеседник неправ. Может, лучше считать, что собеседник хорош, а я пытаюсь спорить из вредности, тогда и спорить не буду?

Иккю выслушал и сказал:

— Действительно, лучше всего думать именно так. В любом случае важнее всего понимать так: «Из-за того, что считаю себя правым, собеседник оказывается неправ» или «Если я хорош, то собеседник не может быть нехорош». Если подумали, что произошла ошибка, то, пока она ещё мала, нужно сразу подумать: «Это может быть важно!» — остерегаться попасть в стыдное положение и исправить её. Например, маленькая искра летит, попадает на что-нибудь и поджигает, а от этого сгорает огромный дом. Тогда уже и хотел бы, да не потушишь. А как легко было бы потушить, когда это была лишь маленькая искорка! Воистину, «совершив ошибку, не бойся её исправить!»[203] Редко встречаются люди, которые считают неправыми себя, и скажу об этом так: