Не претендуя на исчерпывающую классификацию рассказов, можно отметить, что очень многие из них обыгрывают небольшое количество мотивов.

К основной группе рассказов относятся те, которые повествуют о находчивости Иккю. Такова самая первая история «Рассказов об Иккю», где он, будучи ещё юным послушником, остроумно отвечает на вопросы прихожанина. В истории используется игра с омонимами: слово «хаси» может значить не только «мост», но также и «край», и Иккю объясняет, что запрет проходить по «краю» можно обойти, пройдя посередине моста. Вообще говоря, игра слов, широко использующаяся в японской поэтике, встречается в рассказах об Иккю очень часто, её можно назвать «фирменным стилем» Иккю. К этой же группе можно отнести и рассказы о разгадывании загадок, когда некто, желая проверить, так ли находчив Иккю, как о нём рассказывают, говорит загадками, но Иккю сразу же понимает, о чём идёт речь. В другом варианте таких рассказов он помогает кому-либо определить смысл написанного.

Другую группу составляют более «серьёзные» истории, посвящённые проповеди буддизма, — например, описание дзэнских бесед, в которых часто фигурирует друг Иккю, Нинагава Синъуэмон. Сюда же можно включить описания посмертных проповедей, которые проводил Иккю. В таких рассказах могут присутствовать и шутки, в том числе основанные на игре слов, но они здесь являются скорее вспомогательным средством, подчёркивающим философское содержание проповеди. Пожалуй, к этой же группе можно отнести и рассказы, критикующие веру в чудесное. Иккю с неприязнью относился к «чудесам», которые считались признаком святости тех, кто их сотворяет, и не упускал случая высмеять как «святых», так и те чудесные явления, которые они якобы могли вызвать. Как написано в «Рассказах об Иккю», «в истинном учении чудес не бывает», и в тексте «Рассказов» можно видеть примеры такого его отношения к чудесам (см., например, «Рассказы об Иккю», св. 2 «7. Как монах-ямабуси спорил с Иккю о чудесах, а также о молитве, утихомирившей лающего пса»; «Продолжение рассказов об Иккю», св. 3 «8. О том, как Иккю написал китайские стихи, посвятив их рыбе в стеклянной бутыли»). Когда же о нём самом стали говорить как о живом Будде и что он якобы способен оживить приготовленную рыбу, попавшую к нему в рот, Иккю собрал толпу на зрелище, наелся рыбы и извинился, что не получается изрыгнуть её назад, а потому придётся ждать, когда она выйдет естественным путём («Рассказы об Иккю», св. 1 «9. Как Иккю объявил о том, что он будет есть рыбу»).

Третья группа рассказов описывает чудесные способности Иккю. Несмотря на все его усилия по искоренению суеверий, вера в чудесное глубоко укоренилась в народном восприятии буддизма, и некоторые из историй повествуют об усмирении призраков, способности Иккю вызвать дождь и т. п. Таких рассказов немного, и они, возможно, в большинстве как раз заимствованы из более ранних сборников сэцува.

Более подробная и формальная классификация рассказов представляется вполне осуществимой и она могла бы иметь применение в исследованиях средневековой японской прозы. К сожалению, эти рассказы пока не привлекают особого внимания литературоведов.

Несмотря на тот огромный вклад, который Иккю Содзюн внёс в формирование японской культуры, исследований его жизни и деятельности довольно мало. Из русскоязычных исследований можно назвать лишь работу Е. С. Штейнера [Штейнер 2006]. В современной же японской культуре он продолжает оставаться одним из любимых фольклорных героев, ему посвящены серии мультфильмов, и нет, пожалуй, японца, который бы не знал его имени и истории о «мосте» и «крае», о которой мы упоминали выше.

Представляемые четыре сборника рассказов об Иккю ранее на иностранные языки, насколько нам известно, не переводились.

Перевод выполнен по изданиям «Канадзо:сисю:» («Собрание записок канадзо:си»), редакция и комментарии М. Таниваки, К. Иноуэ, М. Ока. — «Нихон котэн бунгаку дзэнсю:» («Полное собрание японской классической литературы») Т. 64. — Токио: Сёгаккан, 1999 и «Иккю: банаси» («Рассказы об Иккю»), редакция и комментарии Х. Иидзука. — «Иккю: о:сё: дзэнсю:» («Полное собрание сочинений преподобного Иккю») Т. 5. — Токио: Сюндзюся, 2010.

Выражаем благодарность за помощь и поддержку в осуществлении перевода профессорам университета Тохоку Сато Сэкико и Сакура Ёсиясу. За неоценимую помощь в прошлом благодарим Нагамацу Синъя, священника храма Синнёдзи г. Сэннан округа Осака. Также хочется поблагодарить работников библиотеки университета Васэда за предоставленные иллюстрации из первых изданий переведенных памятников.

本書を書き上げるにあたって、東北大学佐藤勢紀子先生、佐倉由泰先生のご協力とご支援に心から感謝し、深く御礼申し上げます。

尚、大阪府泉南市の宗教法人真如寺代表役員長松眞也に過去の御支援について心から深く感謝申し上げます。

更に、早稲田大学図書館特別資料室のデータベースを利用させていただきました。皆様に御礼申し上げます。

2013年12月10日

オニスチェンコ，ヴャチェスラヴ

РАССКАЗЫ ОБ ИККЮ

Дожив до преклонных лет, поселился я в самой глуши Курусуно. Собирал нижние ветви кустарника, чтоб затыкать протекающую крышу от дождя, а листьями бамбука затыкал щели, чтоб не продувал ветер, ел чашку каши, запивая супом из дикого шпината, так и дремал себе, а как-то осенью, когда вечера длиной в тысячу лет, хотел уснуть — да всё не мог, и надумал пойти в храм, что недалеко от моей хижины. Пусть не ворковали голуби: «Тосиёри кой» — «Приходите, старики», — но взял я палку с набалдашником в виде голубя[3], поковылял туда и устроился возле длинной печи у трапезной храма. Прихожане и послушники, подавая мне чай, упрашивали:

— Расскажите какую-нибудь старую сказку!

Думал я рассказать сказки, что слышал от своих деда и бабки, и ответил:

— Сейчас расскажу! — «Он ходил в горы стирать, а она — на реку за хворостом…»[4] — начал я.

— Что за старьё! Давай-ка расскажи-ка что-то забавное о почившем учителе Иккю, что жил в этом храме! — И наперебой стали о нём рассказывать, так что не только мне, но и другим было трудно всё это запомнить. «Как интересно! Удивительно!» — подумал я, стал подбирать бумажные носовые платки, разглаживал и записывал услышанное, а когда вернулся в хижину и перечитывал, то не мог сдержать смех. Снова ходил туда, слушал и понемногу, как мышь лижет соль, запоминал, а вернувшись, по многу раз, как кошка точит когти, переписывал услышанное. Когда набралось два-три свитка, назвал это «Рассказами об Иккю», да и спрятал. А как-то раз, когда ходил в храм, спросил у мальчишек-служек:

— А что он был за монах — этот преподобный Иккю, которого знают и мальчишки, что гоняют собак, и мужики, что погоняют волов? — а они говорили:

— Преподобный Иккю был вторым принцем, сыном государя-инока Го-Комацу. В песнях простых людей тоже говорится о втором отпрыске Второго Комацу[5]. Будучи сыном что ни на есть высочайшего дома, он отбросил ранг, вышел из дворца в народ, окинул зорким взглядом учения десяти школ[6], стал на стезю учения Бодхидхармы[7], и девять лет созерцания стены[8] были ему нужны не более, чем палка, брошенная грабителем после налёта. Свою жизнь он ценил меньше, чем стебли конопли, с которых ободрали кору на пеньку, а этот изменчивый мир был для него легче тыквы-горлянки. В сердце его не прорастали заблуждения, а ясное различение его можно уподобить тому, как надвое рассекают бамбук. Любой прохожий это вам скажет, когда придёт охота язык почесать.