— Чую, кто-то залез в моё ухо! Кто ты? Вылезай оттуда сейчас же! — и отвечала в испуге креветка:

— Я — креветка, что веками живёт на дне Южного моря, ко мне прилетала птица, и я сама направилась к южным пределам, но нет дороге конца, и решила я здесь отдохнуть. Но кто же ты, чьё ухо — вот эта пещера? — И отовсюду раздался голос, прокатилось по всей великой тысяче миров:

— Я — черепаха, живу в этом море с тех пор, как разделились небо и земля! Такой мелюзге, как ты, ни за что не добраться до южного края! Похвально, что ты на это решилась, но оставь этот замысел и плыви-ка домой! — Этот голос был слышен в небе и на земле. Так ничего не вышло и у креветки, и вернулась она домой ни с чем.

Слышал я, что после этого поплыла черепаха на юг посмотреть на южный предел, но ещё не вернулась, и, само собой, неизвестно, когда вернётся!

Такой поразительный рассказ поведал Иккю.

^{Даже Великая Пэн устаёт, так что села она на ветку дерева, чтобы дать отдых крыльям, когда снизу раздался громоподобный голос: «Кто это там без спросу сел на мой ус?»}

Один столичный богач справлял пышные похороны и раздумывал, кого бы из монахов пригласить для проповеди. И так прикидывал, и эдак, а потом решил, что хоть и много известных и мудрых монахов, но никто не сравнится с преподобным Иккю из Мурасакино. Поминки были назначены на завтра, а потому он тут же послал кого-то к нему. Иккю тогда как раз прибирался — подметал хижину и наводил порядок во дворе, но был он лёгок на подъём и сразу же согласился.

После этого он переменил облик и стал выглядеть как нищий — вымазал руки и ноги грязью, напялил какое-то неприглядное рубище, как будто в нём ночевал на отбросах, пошёл к тому дому и стал вопить как попрошайка:

— Подайте на пропитание! Выкажите милость! — и так он кричал на все лады, а бессердечный хозяин разозлился и приказал:

— Что за урод! Выкиньте этого подонка отсюда!

Выбежали двое-трое слуг и принялись его пребольно бить, приговаривая: «Подавать будут завтра, а ты припёрся сегодня! Не смей кричать тут!» — само собой, не знали они, кто перед ними. Надавали ему тумаков, повалили, истоптали и ушли в дом. Иккю едва спасся, и вернулся в Мурасакино, размышляя о той жестокости.

А на следующий день он вновь принял прежний облик — чисто вымылся, отряхнул пыль с одежды, надел парадное облачение, накинул парчовое оплечье-кэса и стал выглядеть нарядно. Как пришёл он в дом того богача, тот очень обрадовался и стал приглашать его в покои, к алтарю. Но Иккю не делал дальше ни шага:

— Нет, дальше я не пойду! Я здесь побуду.

С тем и стоял, уподобившись каменной ступе[104]. Хозяин растерялся:

— Что же это такое? Нехорошо, там ведь место для слуг! Пожалуйте внутрь! — и тянул Иккю за руку, а тот посмотрел на него и сказал:

— Угощать-то ты должен эту одежду! А меня угощать не нужно, — и прочитал стихи:

А потом сказал:

— И нищий, и монах — все мы состоим из огня и воды. Вчера отходили палками, а сегодня угощают, — верно, потому, что красиво блестят одежды! — сбросил парадное одеяние и ушёл к себе.

Повсюду говорили, что Иккю — живой Будда, и один человек, желая восхвалить Иккю, говорил:

— Недавно заходил к Иккю, слышу, он говорит: «Хорошо, что пришёл!» — а сам восседает в воздухе, примостившись на веточке сосны, что растёт во дворе, и наслаждается прохладой. Удивительно!

Так он говорил не раз и не два, и люди говорили: «Враньё это! Разве возможно такое для того, кто рождён в человеческом теле?»

Дошло это и до ушей Иккю, и на перекрёстке Первого проспекта он установил табличку с надписью:

«Занимаясь буддийской практикой, я постиг Путь и обрёл всеведение. Захочу — буду сидеть в воздухе, не захочу — не буду. Обрёл я сверхспособности. Если кто сомневается — приходите смотреть».

Среди тех, кто это видел, были и такие, что говорили: «С недавних пор ходят о нём такие слухи, но разве можно сомневаться, раз уж он сам так написал? Хотя раньше он писал, что будет есть рыбу и изрыгать её живой, — может, и сейчас то же самое?»

А двое-трое рассудили: «Нет, в этот раз должно быть по-другому!» — и пошли в келью к Иккю.

— Мы не сомневаемся, что всё так и есть, как вы на табличке написали, но пришли к вам, чтоб своими глазами это увидеть!

Иккю вышел к ним и изволил сказать:

— Да, так и есть! Обрёл я сверхъестественные способности-сиддхи!

Самый нахальный из тех людей тогда выступил вперёд и сказал:

— Думаю, вы врёте. Не могу представить, чтоб человек в воздухе висел. Вот встаньте на кончик моего веера!

— Это очень легко сделать! Только вот настроение нужно, будет настроение — встану на кончик веера. А с самого утра настроения такого нет. И в воздух поднимусь, как будет настроение. А не будет — не стану подниматься. Вы заходите ещё! Если появится настроение, поднимусь для вас в воздух.

Так они и вернулись ни с чем, и один из них сказал:

— Что бы там ни было, Иккю — он Иккю и есть. Стали его повсюду восхвалять, что он, дескать, обрёл сверхъестественные способности, вот он и подшутил надо всеми, чтоб привести их в разум!

Так он сказал, и, умудрённые, они разошлись.

Как-то раз один мирянин пришёл к преподобному Иккю и сказал:

— Я хожу в этот храм, и люди меня спрашивают: «Ну как, прояснилось хоть что-то для тебя в учении?» — так потешаются над моей глупостью, и оттого мне очень неловко. Не сжалитесь ли, расскажите мне что-нибудь? — так просил он, и Иккю отвечал:

— Мне это несложно! Так что спрашивай!

— Спрашивать о чём?

— Да о чём угодно, что тебе непонятно на Пути Будды.

— Слушаюсь! — отвечал тот и умчался к павильону Будды.

Иккю это показалось странным, но он делал вид, что ничего необычного не видит. Мига не прошло, а тот мирянин прибежал назад.

— Где ты был? — спросил Иккю.

— Вы спрашивали, что мне непонятно на Пути Будды. «Путь Будды», как я понимаю, это дорога к павильону Будды, и вот я сбегал посмотреть, и точно: есть одно, что мне непонятно. На сосне у храмовых ворот есть гнездо, и непонятно, чьё. Оно большое, так что я думаю, это гнездо цапли, но точно не знаю.

— Не может быть, в это время вороны гнездятся! — отвечал Иккю.

— Но всё-таки, сжальтесь и научите меня чему-нибудь!

— Ну, раз так, — сказал Иккю, — принеси-ка лестницу да залезай наверх! — И тот человек влез наверх и заглянул в гнездо, а в нём не увидел ни яиц, ничего.

— Ну, что там? — спросил Иккю.

— В гнезде ничего нет! — А Иккю на это сказал: