Но внутренний вид самолета в этом плане не слишком обнадеживал.

Во-первых, в нем не оказалось сидений. То есть они там были, но не кресла, какие вы предполагаете увидеть в салоне, а простые металлические штуковины, привинченные к обеим внутренним стенкам и оснащенные пружинами, чтобы их можно было убрать за ненадобностью или если бы нам вздумалось встать и поразмяться. Большую часть пространства занимали длинные решетчатые коробки и металлические ящики, притянутые толстой проволокой к крепительным уткам в полу. Самолет стоял на самом солнцепеке, и даже Кинк, опустившись на металлическое сиденье, сразу подскочил.

— Ничего, в воздухе станет довольно прохладно, — заметил он. — А сейчас бросьте куда-нибудь вещи и устраивайтесь.

Мы скрючились на сиденьях — изгиб фюзеляжа не позволял выпрямить спину, да еще с подбородка все время тек пот. Рядом со мной сидел Уилленс, а дальше — его жена. Я уловил, как он сказал ей по-английски: «Эта посудина — „СИ-47“, урожая Второй мировой войны, с первозданным набором стальных сидений. Надеюсь, летчики знают свое дело».

Наконец один из членов экипажа, бледнолицый парень в зеленых шортах, захлопнул люк, и двигатели загудели. С этой минуты нормально разговаривать стало невозможно. Самолет не был ни звуконепроницаем, ни герметизирован. Не знаю, на какой высоте летают такие галоши, но, по мне, этой высоты было явно недостаточно. Иногда мы тащились над самыми вершинами гор, едва не задевая их брюхом. К счастью, из иллюминатора не много увидишь, вдобавок машину так трясло, что мы не отстегивали ремни, а потому выглянуть, не свернув себе шею, было невозможно. Как и обещал Кинк, скоро всерьез похолодало.

Через час-другой стало немного потеплее. Нам раздали коробки с ленчем, где оказались фрукты, сыр и черствый хлеб, а к ним — бутылки с вином и с водой. Ели все неохотно, но вино исчезло в мгновение ока. Признаюсь, мне просто было необходимо выпить, и не только потому, что я боялся полета.

Скорчившись на жестком сиденье и упираясь локтями в колени, я мог видеть только лежащий передо мной груз. Кое-где виднелись надписи, хотя ближние ко мне ящики, наклейки на которых я мог бы с легкостью прочитать, были поставлены вверх дном. От нечего делать я принялся лениво разбирать буквы и цифры.

Первое слово, которое мне удалось разобрать, было «УЗИ» с черточкой и цифрой 4. Одно это должно было многое мне открыть, но я решил, что это инициалы. Надпись на соседнем ящике, на мой взгляд, определенно не могла быть ничем, кроме инициалов, поскольку между буквами стояли точки: «Ф.Н.-М.А.Дж-7.62». Больше всего меня заинтересовали тяжелые металлические ящики (среди груза их было несколько штук). На верхней стороне ближайшего ко мне виднелась трафаретная надпись: «MORT».[8] Само по себе это слово наводило на невеселые мысли, но, судя по расположению букв, они были только частью целого. Нагнувшись и сделав вид, будто подтягиваю шнурок на ботинке, я увидел недостающие буквы. Все вместе читалось как «Миномет»,[9] а дальше стояли какие-то цифры и еще несколько букв, но я даже и пытаться не стал их расшифровывать. Слова «миномет» и этих цифр хватило с лихвой. И мне оставалось только гадать, почему группа офицеров-охранников, направляющаяся к месту коммерческой службы где-то в Экваториальной Африке, везет с собой несколько 82-миллиметровых минометов.

У меня часы давно остановились, но, по мере того как шло время, Уилленс все чаще посматривал на свои, и ему явно все меньше нравилось то, что он видит. Наконец мой сосед вытащил листок бумаги и карандаш, сделал какие-то вычисления и результаты протянул Кинку. Они принялись что-то кричать друг другу на ухо, но я уразумел лишь, что, если мы вскоре не приземлимся, у нас выйдет горючее. Кинк сходил в кабину потолковать с экипажем. Вернулся он, размахивая руками и знаками показывая, что минут через десять мы сядем на землю.

Уилленс опять скособочился на сиденье, но продолжал опасливо наблюдать за минутной стрелкой. Затем самолет слегка «нырнул», и у меня тотчас заложило уши — мы быстро теряли высоту.

Город, где мы в тот день сделали посадку, называется Джуба и расположен на берегу Белого Нила в Южном Судане. Пассажиры провели ночь в гостинице аэропорта, но команда осталась в самолете — видимо, охраняла груз.

В тот вечер Кинку впервые изменила обычная самоуверенность.

Уилленс, по-видимому, все еще размышлял о длительности нашего полета. Почти несъедобный обед тоже вполне мог способствовать недовольству и раздражительности. В общем, едва мы начали пить кофе, как разгорелся этот спор.

Уилленс, с отвращением оттолкнув чашку, вперил взгляд в сидевшего напротив Кинка.

— Нельзя ли нам поточнее узнать о запланированном на завтра полете? — довольно воинственно спросил он.

Кинк улыбнулся:

— Конечно. Отсюда мы летим в Форт-Аршамбо в Чаде.

— А где будем дозаправляться?

— Нигде. Никаких посадок не предусмотрено.

— А вам известно, какое максимальное расстояние способен преодолеть «СИ-47» при нормальной скорости?

— Это известно пилоту.

— Мне тоже. Так вот, оно составляет чуть больше двух тысяч километров.

— До Аршамбо не так уж далеко.

— Возможно, и, слава богу, нам уже не придется так часто увиливать от горных пиков, как сегодня, но что, если задует встречный ветер и мы собьемся с курса? У нашего самолета не самое современное оборудование.

— Зато экипаж экстра-класса.

— Я не говорю, что они новички. Но в подобной местности и на этих высотах ошибиться способен даже самый опытный штурман. Это необходимо иметь в виду. У нас должно быть время, чтобы исправить возможные погрешности в расчете курса.

В разговор вмешалась миссис Уилленс, высокая, привлекательная брюнетка лет тридцати, с веселыми умными глазами и чувственным ртом. Судя по произношению, она была австралийкой.

— Мой муж налетал на этих самолетах четыреста часов, — заметила она, — и знает, что говорит.

По-французски миссис Уилленс изъяснялась лучше супруга.

Кинк галантно улыбнулся:

— Я в этом не сомневаюсь, мадам. Но уверен также, мы все знаем, что говорим. Во всяком случае, я.

— Если мы заправимся в Ялинге, то наверняка долетим без проблем, — настаивал Уилленс.

— Мы преспокойно долетим и прямым рейсом.

Уилленс обратился за поддержкой к Гутару:

— Что скажете, Гутар? Вы разбираетесь в самолетах.

— Только в том, что касается прыжков с парашютом, — подмигнул, усмехаясь, француз.

Мадам Барьер, невысокая толстушка с озорным лицом, громко рассмеялась, немного разрядив обстановку. Кинк не преминул этим воспользоваться.

— Тем, кто боится лететь, мы охотно выдадим парашюты, — шутливо бросил он.

Уилленс и его жена не поддержали легкомысленный тон. Я же засмеялся, несмотря на то что мои симпатии были на стороне Уилленса. А тот упрямо гнул свое:

— По правде сказать, я предпочел бы вынужденную посадку в буше. — Он снова поглядел Кинку в глаза: — А что нам мешает остановиться на дозаправку?

— В этом просто нет необходимости.

— По-вашему.

— Да! — Лицо Кинка окаменело. — Но именно мое мнение решает дело. Могу лишь добавить, что, будь нужда дозаправиться в Ялинге или где-то еще, мы не следовали бы к месту назначения через Аршамбо.

— А кстати, как называется место нашего назначения? — полюбопытствовал Барьер. — К чему такая таинственность? Рано или поздно мы все равно это узнаем.

— Я предпочитаю, чтобы это произошло позднее, когда возникнет такая необходимость. — Кинк строго оглядел нас всех. — Офицерам безопасности незачем объяснять, какой вред наносит неосмотрительное поведение, но я вынужден напомнить вам, что в дисциплинированных военных отрядах приказы не обсуждаются. — Он встал. — Мы вылетаем завтра на рассвете. Полагаю, всем надо хорошенько выспаться. Спокойной ночи.

И Кинк, слегка поклонившись дамам, вышел.