Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
* * *

Способность русских фамилий видоизменяться, адаптируясь к той или иной социальной норме, не может вызывать удивления, если иметь в виду, что фамилии в России представляют собой относительно новое явление. Об этом в какой-то мере свидетельствует, между прочим, иностранное происхождение самого слова фамилия: это слово было заимствовано в XVII в., причем первоначально оно означало род, семью (в соответствии со значением латинского или польского слова familia); значение наименования выкристаллизовывается к 30‑м годам XVIII в., но окончательно закрепляется за этим словом только в конце XVIII — начале XIX в.[123] Показательно, что до XVIII в. в русском языке не было средства для адекватного выражения соответствующего понятия (такие слова, как прозвище, прозвание могли недифференцировано обозначать как родовое, так и индивидуальное наименование).

Процесс образования фамилий, начавшийся в XVI в., закончился во второй половине XIX в.; при этом распространению фамилий, несомненно, способствовали культурные процессы XVII—XVIII вв. — ориентация на Польшу, а затем на Западную Европу. Будучи связан с бюрократическими потребностями Российской империи, процесс этот имел до некоторой степени искусственный характер. О его искусственности может говорить, между прочим, тот факт, что в русских деревнях крестьяне, не считающие себя родственниками, очень часто носят одну и ту же фамилию; обычны случаи, когда вся деревня или значительная ее часть носит одну фамилию. Вместе с тем, наряду с официальными фамилиями у крестьян могут бытовать неофициальные, «уличные» фамилии, которые достаточно разнообразны и способны выполнять дифференцирующую функцию — разнообразие «уличных» фамилий в значительной мере компенсирует униформность фамилий официальных[124]. Не будучи формально фиксированы, «уличные» фамилии гораздо менее стабильны, чем фамилии официальные: они могут меняться от поколения к поколению и, тем самым, напоминают скорее прозвища — или, точнее говоря, так называемые «прозвищные отчества»[125], — чем фамилии в собственном смысле. Все это, по-видимому, говорит о том, что стихийный процесс образования фамилий в крестьянской среде мог не иметь никакого отношения к их официальному наименованию[126]. Отсюда же объясняется и смена фамилий, которая наблюдается еще и в нашем столетии[127].

Итак, еще относительно недавно целые слои населения в России были лишены фамилий. В первую очередь это относится к крестьянам. Однако, и в духовной среде употребление фамилий было настолько своеобразным, что мы вправе задаться вопросом: в какой мере соответствующие наименования могут рассматриваться как фамилии?

В самом деле, в духовном сословии фамилии, строго говоря, не были родовым наименованием, т. е. они не обязательно наследовались от отца к сыну. Американский путешественник, посетивший Россию в XIX в., с удивлением отмечал, что русские священники не носят фамилии своих отцов[128]. Действительно, до середины XIX в. это было обычным явлением. Образование в духовной среде с петровского времени приобретает сословный характер, т. е. сыновья духовных лиц получали, как правило, духовное образование[129]. Именно при поступлении в училище или семинарию они получали обычно новую фамилию. Вот как вспоминает об этом известный историк церкви академик Е. Е. Голубинский: «Когда мне исполнилось семь лет, отец начал помышлять о том, чтобы отвести меня в училище. Первым вопросом для него при этом было: какую дать мне фамилию. В то время фамилии у духовенства еще не были обязательно наследственными. Отец носил такую фамилию, а сыну мог дать, какую хотел, другую, а если имел несколько сыновей, то каждому свою особую (костромской архиерей Платон прозывался Фивейским, а братья его — один Казанским, другой Боголюбским, третий Невским). Дедушка, отцов отец, прозывался Беляевым, а отцу, в честь какого-то своего хорошего знакомого, представлявшего из себя маленькую знаменитость, дал фамилию Пескова. Но отцу фамилия Песков не нравилась (подозреваю, потому, что, учившись в училище и семинарии очень не бойко, он слыхал от учителей комплимент, что у тебя-де, брат, голова набита песком), и он хотел дать мне новую фамилию, и именно — фамилию какого-нибудь знаменитого в духовном мире человека. Бывало, зимним вечером ляжем с отцом на печь сумерничать, и он начнет перебирать: Голубинский, Делицин (который был известен как цензор духовных книг), Терновский (разумел отец знаменитого в свое время законоучителя Московского университета, доктора богословия единственного после митроп. Филарета), Павский, Сахаров (разумел отец нашего костромича и своего сверстника Евгения Сахарова, бывшего ректором Московской Духовной Академии и скончавшегося в сане епископа симбирского…), заканчивая свое перечисление вопросом ко мне: „какая фамилия тебе более нравится?“ После долгого раздумывания отец остановился наконец на фамилии Голубинский. Кроме того, что Федор Александрович Голубинский, наш костромич, был самый знаменитый человек из всех перечисленных выше, выбор отца, как думаю, условливался еще и тем, что брат Федора Александровича, Евгений Александрович, был не только товарищем отцу по семинарии, но и был его приятелем и собутыльником…»[130]. Как видим, изменение фамилии воспринимается как нечто вполне естественное и неизбежное. В дальнейшем фамилия могла меняться еще несколько раз: при переходе из училища в семинарию, из семинарии в Академию, при переходе из класса в класс и даже несколько раз в течение курса[131]. В подобных случаях фамилия давалась ректором или же архиереем: в этих случаях, как правило, семинаристу не давалась фамилия какого-то другого лица (как это имело место в случае с Е. Е. Голубинским), но он получал искусственно образованную фамилию[132]. Отличительным признаком типичных семинарских фамилий является вообще их искусственность, которая может проявляться, между прочим, и в чисто формальном аспекте: ср., например, наличие форманта ‑ов там, где по словообразовательной структуре ожидается ‑ин, в таких характерных семинарских фамилиях, как Розов, а также Палладов, Авроров и т. п.[133]

Эта практика имеет достаточно устойчивую традицию; возникновение этой традиции несомненно, обусловлено тем, что лица, поступающие в духовные училища, в свое время вообще не имели фамилий. Б. Унбегаун считает, что одна из первых фамилий такого типа была фамилия Леонтия Магницкого (1669—1739), учившегося в московской Славяно-греко-латинской академии в конце XVII в.[134] Во всяком случае в XVIII в. рассматриваемое явление становится вполне обычным. Так, Тихон Задонский (1724—1783) родился в семье дьячка Савелия Кириллова и, видимо, фамилии не имел; при поступлении в училище в 1738 г. он получил фамилию Соколовский[135]. Поэт Василий Петров (1736—1799) был сыном священника Петра Поспелова[136]; фамилия Петров восходит, видимо, к его отчеству, но характерно, что он не унаследовал фамилии отца. М. М. Сперанский до поступления в семинарию по отцу звался Михайловым; фамилию Сперанский он получил в семинарии как подающий надежды[137] (ср. лат. sperans ‘надеющийся’). Происхождение фамилии Г. Н. Теплова (ум. в 1779 г.) объясняется тем, что он был сыном истопника; можно предположить, что он получил эту фамилию при поступлении в школу Феофана Прокоповича в Петербурге[138]. Ср. еще стихотворение Г. Р. Державина «Привратнику» (1808 г.), поводом для которого послужило то обстоятельство, что у поэта оказался однофамилец священник И. С. Державин; в стихотворении подчеркивается разница в происхождении их фамилий:

вернуться

123

См.: Биржакова Е. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Л., 1972, с. 130.

По свидетельству П. П. Вяземского, «в каком-то губернском городе дворянство представлялось императору Александру… Не расслышав порядочно имени одного из представлявшихся дворян, обратился он к нему: „Позвольте спросить, ваша фамилия?“ „Осталась в деревне, ваше величество, — отвечает он, — но, если прикажете, сейчас пошлю за нею“» (Вяземский П. Старая записная книжка. Л., 1929, с. 165); Е. П. Карнович приводит аналогичный анекдот, однако вместо Александра I фигурирует Николай I, а вместо дворянина — купец (Карнович Е. П. Указ. соч., с. 90). Независимо от исторической достоверности данного эпизода, сама возможность подобного недоразумения еще и в XIX в. не вызывает сомнения.

Характерен, вместе с тем, юридический казус, имевший место в 1818 г., когда после смерти Г. Р. Державина рассматривалось его духовное завещание. Державин, не имевший потомства, завещал свое родовое имение двоюродному племяннику П. Н. Миллеру. Сенат, рассматривавший дело, признал завещание противным закону от 23 марта 1714 г., «заключая, что закон сей дозволяет бездетному отдавать родовое имение свое одному только фамилии своей, кому похочет» и исходя из того, что «Миллер к фамилии Державина не принадлежит». За разногласием в Сенате дело это перешло в Государственный Совет, который определил, что употребленное здесь слово фамилия «нельзя иначе понимать…, как семья или род (familia), а не прозвище или прозвание (nomen)…, которое ныне по неправильному употреблению иностраннаго речения понимается иными под словом фамилия» (Полное собрание законов Российской империи [собрание 1‑е], т. XXXV. СПб., 1830, с. 434—435, №21468). Как видим, если в 1714 г. слово фамилия означало ‘семья, род’, то в 1818 г. оно означает прежде всего ‘родовое наименование’.

вернуться

124

См.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 7; Симина Г. Я. Фамилия и прозвище. — В сб.: Ономастика. М., 1969, с. 31—32. «Уличные» фамилии бытовали и в городах. М. М. Пришвин вспоминал, например: «В Ельце, моем родном городе, все старинные купеческие фамилии были двойные: первое имя, хотя бы наше, Пришвин, было имя родовое и официальное, а второе имя считалось „уличным“: наше уличное имя было Алпатовы. И так точно было у всех: Лавровы, Ростовцевы, Горшковы, Хренниковы, Романовы, Заусайловы, Лагутины — у всех решительно были вторые „уличные“ имена» (Пришвин М. М. Кащеева цепь. — В изд.: Пришвин М. Собр. соч. в 6‑ти тт., т. 1. М., 1956, с. 25). Соответственно, у Достоевского в «Братьях Карамазовых» Федор Павлович говорит Ивану о купце из Чермашни: «Он Горсткин, только он не Горсткин, а Лягавый, так ты ему не говори, что он Лягавый, обидится» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., т. XIV. Л., 1976, с. 253).

В некоторых случаях неофициальные фамилии могли иметь особые функции. Так, П. И. Мельников писал о старообрядцах: «…замечены у них не без особой цели встречающиеся беспрестанно двойные фамилии, например: Строгальщиков он же и Корчагин, Панин он же и Овчинников, Мухин он же и Тюрин. Правда, есть у русского народа обыкновение кроме родового прозвания давать людям личные прозвища, которые вскоре от повсеместного употребления делаются другою фамилиею того лица и часто совершенно заменяют прежнюю родовую, которая впоследствии и забывается. Но у раскольников при употреблении двойных фамилий есть какая-то особая цель: у них двойные фамилии даются непременно людям богатым, коноводам раскола, людям, ведущим сектаторскую переписку с разными местами империи, раскольникам, занимающим какое-либо важное место в сектаторском отношении … Двойные фамилии таких раскольников переходят от отца к сыну через несколько поколений, и одна из них употребляется во всех случаях официальных, … другая же назначается исключительно для надобностей сектаторских» (Мельников П. И. Отчет о современном состоянии раскола 1854 года. — В кн.: Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Сб., т. IX. Нижний Новгород, 1910, с. 10—11.

вернуться

125

О «прозвищных отчествах» см.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 54—62, 71—91.

вернуться

126

Характерно, что в старообрядческом (беспоповском) Выговском общежительстве, существовавшем на русском Севере с конца XVII в. до середины XIX в. фамилии вообще не были приняты. Это относилось даже к князьям Мышецким, Андрею и Семену Денисовичам, которые в первой половине XVIII в. возглавляли это общежительство, — они именовались, соответственно, Андрей Денисов и Семен Денисов.

вернуться

127

См. об этом явлении: Селищев А. М. Смена фамилий и личных имен. — В сб.: Труды по знаковым системам, V. Тарту, 1971 (= Ученые записки Тартуского университета, вып. 284); Успенский Б. А. Мена имен в России…

вернуться

128

См.: Макензи Уоллес. Россия (перевод с англ.), т. I. М., 1880, с. 61. «Я знаю один случай, — пишет здесь Уоллес, — когда архиерей выбрал для фамилии два иностранных слова. Он хотел назвать мальчика Великосельским по месту его рождения „Великое Село“, но так как в семинарии оказался уже один Великосельский, то он, будучи в этот день в веселом расположении духа, назвал новичка Грандвилажеским», т. е. перевел название «Великое Село» на французский язык и образовал фамилию от французского названия «grand village».

вернуться

129

См.: Владимирский-Буданов М. Государство и народное образование в России XVIII‑го века, ч. I. Ярославль 1874.

вернуться

130

Голубинский Е. Е. Воспоминания. Кострома, 1923, с. 3—4, (воспоминания Е. Е. Голубинского записаны с его слов его учеником и преемником по кафедре в Московской духовной академии проф. С. И. Смирновым, однако первая глава, которую мы цитируем, написана непосредственно самим мемуаристом). Ф. А. Голубинский, в честь которого был назван Е. Е. Голубинский, был профессором философии в Московской духовной академии. Что же касается брата Ф. А. Голубинского, Е. А. Голубинского, то он был дьяконом при одной из приходских церквей Костромы. Как видим, в данном случае братья носят одну фамилию; это отнюдь не обязательно в духовном сословии. См. еще: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 78—79; Unbegaun В.‑О. Les noms de famille du clergé russe, p. 42—45; Рассказы и заметки сельского священника. — Русская старина, 1879, март, с. 556—557; Малеин И. М. Мои воспоминания. Тверь, 1910, с. 3.

вернуться

131

См.: Шерметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 79—80.

вернуться

132

О принципах образования семинарских фамилий см.: Шереметевский В. В. Указ. соч.: Unbegaun В.‑О. Op. cit; ср. также наст. изд., с. 169181. Н. С. Лесков в романе «Некуда» говорит (от лица одного из героев), что фамилии в духовном сословии подразделяются на шесть категорий: «Первое, …фамилии по праздникам: Рождественский, Благовещенский, Богоявленский; второе, по высоким свойствам духа: Любомудров, Остромысленский; третье, по древним мужам: Демосфенов, Мильтиадский, Платонов; четвертое, по латинским качествам: Сапиентов, Аморов; пятое, по помещикам: помещик села, положим, Говоров, дьячок сына назовет Говоровский; помещик будет Красин, ну дьячков сын Красинский… А то, шестое, уж по владычней милости: Мольеров, Рассинов, Мильтонов, Боссюэтов» (Лесков Н. С. Собр. соч., в 11‑ти тт., т. II. М., 1956, с. 178). Ср. в рассказе С. Н. Сергеева-Ценского «Счастливица»: «Есть такое предание о древнем московском академическом начальстве, как оно перекрещивало бурсаков. Кто был тихого поведения и громких успехов, тот … получал фамилию от праздников, — например, Рождественский, Богоявленский, Успенский, Троицкий или Вознесенский … Кто был тихого поведения и тихих успехов, — этим скромникам, в тиши процветавшим, давали фамилию от цветов… Вот тогда-то и пошли все Розовы, Туберозовы, Гиацинтовы, Фиалковы … Но были еще и такие, что успехов-то тихих, а зато поведения громкого, — эти получали прозвище от язычества: Аполлонов, Посейдонов, Архитриклинов, Илионский, Амфитеатров и прочее, и прочее. Так говорит семинарское предание…» (Сергеев-Ценский С. Н. Собр. соч. в 10‑ти тт., т. II. М., 1955, с. 470). Это сообщение вполне достоверно, хотя описываемая здесь традиция явно не была повсеместной.

Что касается фамилий, образованных от названий цветов (Розов, Гиацинтов, Тюльпанов, Ландышев и т. п.), то, как утверждает П. М. Бицилли, они могут быть только семинарского происхождения — постольку, поскольку для русской народной ономастики прозвания по растениям нехарактерны (см.: Бицилли П. Из наблюдений над русской ономастикой как культурно-историческим источником. — В кн.: Šišićev zbornik. Mélanges Šišić. Zagreb, 1929, p. 597, примеч. 20). Ср., впрочем, некоторые примеры древнерусских прозвищ из области растительного мира: Веселовский С. Б. Ономастикон. М., 1974, с. 6).

вернуться

133

См.: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 83; Unbegaun В.‑О. Op. cit., р. 53, 61; ср. наст. изд., с. 18, 170. Как отмечает Е. П. Карнович, подобное явление встречается также в русифицированных фамилиях поляков; чиновники из поляков русифицировали фамилии, не соображаясь со свойствами русского языка: «оттого в Западном крае вместо прозвания, например, Фомин явился Фомов, а вместо Семенов — Семенин» (Карнович Е. П. Указ. соч., с. 130). В любом случае нарушение словообразовательной закономерности указывает на искусственное происхождение фамилии.

вернуться

134

Unbegaun B.‑O. Op. cit., p. 61. Л. Ф. Магницкий был великорусом (родом из окрестностей Осташкова) и первоначально носил фамилию Теляшин; фамилию Магницкий он во всяком случае имеет в 1701 г., и можно предположить, что он получил ее в Славяно-греко-латинской академии (см.: Криницкий Н. А. Леонтий Филиппович Магницкий (1669—1739). — В кн.: Труды второго областного тверского археологического съезда 1903 года 10—20 августа. Тверь, 1906, с. 435—439; Бородин А. В. Московская гражданская типография и библиотекари Киприановы. — В кн.: Труды Института книги, документа, письма [АН СССР], V. М.—Л., 1936, с. 56). Существует предание, что новую фамилию дал ему Петр I, который был так восхищен его познаниями в математических науках, «что называл его магнитом и приказал писаться Магнитским» (Берх В. Жизнеописания первых российских адмиралов или опыт истории российского флота, ч. I, СПб., 1831, с. 50, ср. с. 53).

вернуться

135

См.: Лебедев А. Святитель Тихон Задонский и всея России чудотворец (его жизнь, писания и прославление). СПб., 1865, с. 14.

вернуться

136

См.: Саитов В. Петров Василий Петрович. — Русский биографический словарь, том «Павел — Петр». СПб., 1902, с. 667.

вернуться

137

См.: [Корф М.] Жизнь графа Сперанского, т. 1, СПб., 1861, с. 3—5.

вернуться

138

См.: Васильчиков А. А. Указ. соч., с. 272. Ср. реплику Свидригайлова о Разумихине в «Преступлении и наказании» Достоевского: «Он малый, говорят, рассудительный (что и фамилия его показывает, семинарист должно быть)…» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., Т. VI. Л., 1973, с. 365). Характерно, что сам Разумихин, говоря о своем дворянском происхождении, подчеркивает, что у него другая фамилия: «Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин, как меня все величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын…» (там же, с. 93).

133
{"b":"559988","o":1}