‑ычев 77, 86

‑ышев 67, 128

‑ышин 69

‑ы́шкин 100

‑ю́гин 76, 122

‑ю́ев 126

‑ю́к 207—208, 211, 220, 227, 234, 237, 238

‑ю́кин 63

‑юко́в 63, 122

‑ю́лев 78

‑ю́лин 125

‑ю́нас 277

‑ю́нин 73

‑ю́нкин 66

‑ю́пин 79

‑ю́ра 209

‑ю́рин 78

‑ю́тин 76

‑ю́хин 70—71, 129

‑юхов 70

‑юшев 67

‑ю́шин 69

‑юшкин 64

‑юшков 64

‑я́вин 79

‑я́гин 76, 123

‑я́ев 73, 126

‑я́к 208, 211, 216, 220, 241

‑я́кин 61, 122

‑яко́в 61, 98, 111, 121

‑я́лин 78

‑я́н 241, 285—288

‑я́нен 282

‑я́нин 72

‑янинов 107—108

‑я́нкин 66

‑я́нов 53, 108, 141

‑яно́к 233

‑я́нц 286, 288

‑я́пин 79

‑ярёв 97

‑яров 98

‑я́сов 75

‑я́т 209—210

‑я́тин 76

‑я́ткин 66

‑я́хин 70

‑я́чев 144

‑я́шев 67, 128

‑я́шин 69

‑я́шкин 64

‑яшо́в 67, 128

Различие между русским и западноевропейскими языками в отношении того, каким образом индивидуальное имя становится родовым, т. е. фамилией, существенно глубже. Дело в том, что в России на протяжении практически всей ее истории сосуществовали две принципиально отличные антропонимические модели: одна модель являлась частью живой ономастической системы, другая — искусственной структурой, применявшейся для официального нормализованного обозначения индивидуума в документе, причем именно вторая модель претерпела значительное историческое развитие и легла в основу современной русской фамилии, Предметом книги Б. О. Унбегауна является фамилия как часть второй модели, хотя для анализа этого явления автор и использует факты, которые следует отнести к естественной, не нормализованной стороне русской ономастики. Если принять указанное разграничение, то различия между русской и западноевропейской фамилией будут лежать не в плане противопоставления основных словообразовательных моделей, а в плане, так сказать, антропонимистической ситуации. В России фамилия с исторической точки зрения является частью обозначения человека в документе, т. е. частью искусственно нормализованной системы, тогда как в западноевропейских языках фамилия является частью естественной антропонимической модели.

В России существовала и по сей день существует естественная антропонимическая модель, которая практически не отличается от антропонимической модели, лежащей в основе официальной (вполне тождественной народной) западноевропейской системы фамилий. Эта древняя русская система характеризовалась наличием у всякого индивидуума (по крайней мере, мужского пола) имени, присваемого ему родителями, и прозвища, присваемого ему его социумом, например: Упирь Лихой, священник (1047, — здесь и далее в скобках указывается год письменной фиксации имени, а сами имена даются в современной орфографии); Добрыня Долгой, ростовский боярин (1177); Корман Постник, псковский посадник (1343); Язык Мошна, послух (до 1427); Палка Мотовило, Палка Мяско, оба крестьяне (1495, если только Палка — не уменьш. форма от Павел); Тонкой Скоморох, новгородский крестьянин (1539); Ждан Попка, боярский человек (1552); Субота Осетр, новгородец (1572); Семерый Наливайко, казацкий старшина (1597); Нечай Ряб, сотский (1598); Неустройко, прозвище Четыре Здоровья, волжский казак (1607) и т. п. (Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. — Записки Отделения русской и славянской археологии имп. Русского археологического об‑ва, т. 6. СПб., 1903, с. 74, 75, 314, 320, 332). Имя и прозвище внешне (морфологически) ничем не различаются, можно лишь утверждать, что одни антропонимы предпочитались в качестве имени, как то: Бажен, Бакун, Безсон, Беляй, Богдан, Боголеп, Булгак, Верещага, Верига, Вешняк, Воин, Волк, Волос, Воробей, Ворона, Ворон, Второй, Гневаш, Голова, Голубь, Горяин, Губа, Девятой, Добрыня, Дрозд, Дружина, Дубина, Ждан, Жила, Жук, Замятня, Заяц, Злоба, Истома, Калина, Китай, Козарин, Козел, Комар, Конь, Копос, Корова, Кот, Кривой, Курбат, Кур, Лапа, Лисица, Любим, Май, Малой, Меньшой, Молчан, Мороз, Мышь, Найден, Невежа, Неждан, Неклюд, Некрас, Нелюб, Немир, Неупокой, Неустрой, Нечай, Новик, Овсяник, Одинец, Олух, Онтоман, Первой, Плохой, Поздей, Постник, Поспел, Прибыток, Путило, Путята, Пятой, Ратман, Рудак, Русак, Русин, Салтан, Семой, Скурат, Смирной, Соловей, Старой, Субота, Сувор, Суморок, Сухан, Сухой, Томило, Третьяк, Тур, Угрим, Ушак, Хомяк, Худяк, Чудин, Шадра, Шарап, Шемяка, Шестой, Шило, Ширяй, Шумило (имена Бакун, Калина, Китай, Кур, Онтоман, возможно являются уменьш. формами соответственно от Аввакум (Амбакум), Каллиник, Тит, Кир, Автоном); несколько иной список, включающий и менее употребительные имена см. Тупиков Н. М. Указ. соч., с. 65, 66. Напротив, другие антропонимы, по-видимому, предпочитались в качестве прозвища: Баран, Башмак, Безсчастной, Белой, Бобр, Болдырь, Большой, Борода, Бурой, Бык, Внук, Вошко, Гладкой, Голова, Долгой, Зеленой, Зубатой, Зуб, Казак, Короткой, Косой, Костырь, Кошель, Кошка, Кузнец, Литвин, Лобан, Лях, Нос, Немой, Образец, Овчина, Орел, Погожей, Приходец, Пешей, Рагоза, Рудой, Серой, Собака, Соболь, Сокол, Сорока, Соха, Татарин, Толстой, Ус, Хорош, Хромой, Чермной, Черной, Шишка, Щека, Щербина, Щука. Антропонимы обеих групп, т. е. и имена, и прозвища, имели в принципе одинаковые шансы стать родовым именем, т. е. фамилией (при этом фамилии могли оформляться специальным суффиксом или сохранять форму антропонима. Отсюда, между прочим, следует, что для большой части фамилий в силу формального неразличения имени и прозвища остается непонятным, от имени или от прозвища образована фамилия, хотя при этом ясно, что такие фамилии, как, например, Бессо́нов, Во́лков, Воро́нин, За́йцев, Исто́мин, Ма́йко́в, Неклю́дов, Некра́сов, Но́вико́в, Пути́лов, Томи́лин, Шуми́лов, естественнее рассматривать как произведенные от имен (т. е. точно так же, как Ива́но́в, Никола́ев и т. п.), а не от прозвищ.