А в 1741 году отправил отчим старшего своего пасынка в Москву, где и начал тот учиться в Заиконоспасской академии.

Там, кроме всех необходимых предметов, предусмотренных программой, выучился Фёдор очень хорошо играть на скрипке, пению по нотам, прекрасно рисовал и писал акварели, из которых особенно удачны были пейзажи. Кроме того, он с удовольствием играл в духовных драмах, представляемых на Святках, и в пьесах Мольера, переведённых им самим полуцерковно-славянским языком, чего требовали законы постановки духовных, православных пьес.

Досрочно закончив обучение в Академии, Волков — безусловно лучший из слушателей — был послан в Петербург, в Немецкую контору, для приобретения навыков в бухгалтерии и коммерции, чему был необычайно рад его отчим, видевший в юноше своего преемника.

Однажды бухгалтер-немец, у которого Волков учился премудростям коммерции, взял Фёдора в Придворный театр, так юноша впервые в жизни оказался в опере. Это зрелище потрясло Фёдора, и он начал готовить себя к театральной карьере. Узнав о существовании театра в Кадетском корпусе, Волков однажды проник за кулисы и с замиранием сердца стал следить за ходом спектакля. Впоследствии Фёдор Григорьевич так рассказывал об этом знаменитому актёру Ивану Афанасьевичу Дмитревскому: «Увидя Никиту Афанасьевича Бекетова в роли Синава, я пришёл в такое восхищение, что не знал, где был: на земле или на небесах? Тут родилась во мне мысль завести свой театр в Ярославле». Уехав из Петербурга в Ярославль, Волков создал там драматический театр, где сам был режиссёром и первым актёром, а труппа состояла из «людей всякого звания» — преимущественно купеческих детей, мелких дворян и чиновников-разночинцев.

Вскоре весть о русском драматическом театре в Ярославле донеслась и до Петербурга, и повелением Елизаветы Петровны ярославских лицедеев привезли в столицу. Это произошло в январе 1752 года. Императрица удостоила актёров аудиенции и изволила посетить первый спектакль. Ярославцы играли «Покаяние грешного человека» — духовную пьесу Дмитрия Ростовского.

Уже в этом спектакле выявились пробелы в образовании актёров и недостатки в «политесе», из-за чего большинство актёров были зачислены в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, дабы сии недочёты исправить. Через два года в корпус были зачислены и Фёдор Волков и его брат Григорий, до того сопровождавшие двор, выезжавший в Москву. Братья Волковы и их земляки в корпусе занимались сценическим искусством под руководством офицеров Мелиссино, Остервальде и Свистунова, ранее игравших в спектаклях на придворной сцене. Присутствие в корпусе полутора десятков актёров-ярославцев возродило кадетский театр и трансформировало его в профессиональный драматический. 30 августа 1756 года он был официально признан Указом императрицы и его руководителем был назначен Сумароков. А Волков, сохранив реноме первого актёра нового театра, стал ближайшим помощником Сумарокова.

После 30 августа 1756 года в Императорском театре были поставлены мольеровские пьесы: «Гарпагон», «Лекарь поневоле», «Мещанин во дворянстве», «Тартюф» и другие.

В это же время зрительницей театра становится великая княгиня Екатерина Алексеевна, рано обнаружившая интерес к зрелищам, а затем и к драматургии. Узкий круг людей науки, литературы и искусства позволял любому, даже самому малозначительному художнику, поэту, актёру, скульптору или архитектору получить доступ к молодому двору и особенно к великой княгине Екатерине Алексеевне, которая всей душой стремилась к прекрасному и одной из главных своих задач считала постижение своей новой родины и её народа. Это и привело Екатерину к знакомству с Сумароковым и братьями Волковыми. Вскоре Фёдор Волков стал одним из её собеседников, а потом и одним из наиболее доверенных «конфидентов».

Во время романа с Бекетовым у Елизаветы продолжали оставаться фаворитами и Разумовский и Шувалов, а также, как свидетельствуют осведомлённые в жизни двора современники, ещё один мимолётный любовник — некий певчий Каченовский.

Однако как только Бекетов исчез из её поля зрения, императрица тут же вернулась к своему самому любимому мужчине — Ивану Шувалову. Правда, и после всего случившегося у императрицы появляется то один, то другой «человек случая», но Иван Шувалов, по большому счёту, остаётся вне конкуренции. То, что привязанность Елизаветы к нему с годами не ослабевала, объясняется и тем, что Шувалов, отличаясь добрым нравом, полным пренебрежением к богатствам и наградам, со временем завоевал незыблемую репутацию глубоко порядочного человека, подлинного отчизнолюбца-патриота и убеждённого сторонника отечественного просвещения. Этому способствовала его дружба с Михаилом Васильевичем Ломоносовым, активнейшее участие в создании Московского университета, Академии художеств, твёрдая патриотическая позиция во внешней политике.

Указ о создании Московского университета был подписан Елизаветой Петровной 12 января 1755 года в день именин матери Ивана Шувалова — Татьяны Семёновны. Именно поэтому Татьянин день до сих пор отмечается в Московском университете как студенческий праздник.

В связи с продолжительным, серьёзным и прочным союзом Ивана Ивановича Шувалова с Елизаветой Петровной нельзя пройти мимо сюжета, до сих пор окончательно не разгаданного нашей исторической наукой.

Около 1753 года в Петербурге начали распространяться слухи, что Елизавета Петровна родила дочь. Отцом девочки называли то Ивана Шувалова, то Алексея Разумовского. Желая скрыть её истинное происхождение, девочку выдали за дочь одной из камер-фрау императрицы, итальянки по имени Талия, которая после этого стала гофмейстериной.

Говорили, что, когда девочка была совсем маленькой, Талия увезла её на свою родину, но там девочка, со временем превратившаяся в прелестную девушку, не задержалась и отправилась в странствия по Европе, выдавая себя то за польку, то за турчанку, то за русскую, чему способствовало отличное знание ею многих языков.

К этому сюжету мы вернёмся, когда придёт время, а придёт оно через четверть века, в середине 70-х годов, тогда во всей Европе и даже за её пределами услышат дотоле не очень известное имя — княжна Тараканова...

Пока Елизавета Петровна занималась государственными и личными делами, к великой княгине Екатерине Алексеевне пришла, если верить ей, первая настоящая любовь...

Её первым любовником стал камергер Петра Фёдоровича Сергей Васильевич Салтыков (некоторые историки полагают, что первым её талантом был Андрей Черкасов, но достоверных сведений на этот счёт у нас не имеется. Сама Екатерина, во всяком случае, писала, что с Черкасовым её связывала чистая юношеская дружба).

Салтыков был двумя годами старше Екатерины. Он принадлежал к старшей линии знаменитого рода Салтыковых, ведших свой род с XIII века. Его отец — граф и генерал-аншеф Василий Фёдорович Салтыков был родным братом царицы Прасковьи Фёдоровны, жены царя Ивана Алексеевича и таким образом был дядей императрицы Анны Ивановны, а Елизавете Петровне приходился двоюродным дядей. Немаловажно и то, что Василий Фёдорович Салтыков был женат на княжне Марии Алексеевне Голицыной, чьи многочисленные родственники были весьма популярны в гвардейских полках, и немалое число их оказалось во время дворцового переворота на стороне новой императрицы.

В 1750 году двадцатичетырёхлетний Сергей Васильевич Салтыков женился на фрейлине императрицы Матрёне Павловне Балк — племяннице уже известных нам Балков и Монсов. Из-за всего этого, а также благодаря своей редкой красоте, Салтыков, назначенный камергером великого князя Петра Фёдоровича, одновременно стал душой «малого», или, как его называли, «молодого» двора. Он не пропускал повода постоянно появляться возле Екатерины.

Однажды «Сергей Салтыков, — пишет Екатерина, — дал мне понять, какая была причина его частых посещений... Я продолжала его слушать; он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приёмов, какие дают большой свет и особенно двор. Ему было 25 лет; вообще и по рождению и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся... Я не поддавалась всю весну и часть лета».