Нестор увидел всех молящихся, но остановился взором на одном из них — своём ровеснике, старце Олимпии, который написал добрую половину всех икон в храме, ибо был лучшим иконописцем обители.

И образы Кирилла и Мефодия, стоящих под большим крестом с книгами в руках, тоже были написаны им же. Нестор подошёл к Олимпию и опустился на колени рядом с ним.

Отстояв до конца обедни и не только не перемолвившись, но и не переглянувшись друг с другом, старцы в один и тот же миг поднялись с колен и вышли из храма.

На паперти они поцеловали друг другу руки, и Олимпий спросил:

   — О чём ныне писал, отче Нестор?

   — Об Ольге, — ответил летописец.

И Олимпий сказал:

   — Надо бы образ её написать, тем более что нет его в нашей обители.

Олимпий был не только отменный иконописец, но и вельми книжистый инок. Да и как могло быть иначе? Перо летописца и кисть живописца всегда были рядом друг с другом, так же, как соседствовали на образах строки Писания с ликами святых, а в житиях и летописях между письменами располагались изображения того, о чём они сообщали. И не случайно это было, но во всём изначально угадывался промысл Божий, ведь известно, что Писание заповедали нам четыре апостола, коих речей и доныне «евангелистами», и среди них был и Лука, оставивший христианам и первый живописный лик Богоматери, созданный им, отцом иконописи ещё при жизни Святой Девы. И с тех пор шли христианские писатели и богомазы об руку друг с другом, каждый по-своему славя Господа и его угодников.

И Нестор, вроде бы неожиданно, но на самом деле совсем не вдруг, потому что вопрос этот давно сидел в уме у него, спросил Олимпия:

   — А что знаешь ты о том, откуда и какого рода-племени была Ольга? Да и насчёт того, как звали её до крещения, я тоже не добре ведаю.

Сколько же разных слухов, порой прямо противоположных один другому, ходило об Ольге, но достоверных сведений не было. Нестор слышал, что Ольга якобы носила славянское имя — Прекраса и была болгарской царевной из города Плескова. Её забрал оттуда знаменитый воевода, князь Олег, правая рука отца Игоря — Рюрика. Взял, чтобы привезти её в Новгород и сделать невестой Игоря, а потом и женой. Прекраса приехала на Русь, но столь сильно любила свою родную Болгарию, что дала имя Плесков новому, срубленному по её воле городу.

Встал второй Плесков на реке Великой, сразу же прослыв младшим братом Новгорода и его боевым оплечьем.

Вскоре появилось у города и другое имя — Псков, а уже через много лет после смерти Ольги стали считать Псков её родиной, говоря, что не поставила она сей град, а родилась в нём.

Олимпий, услышав вопрос, сам спросил Нестора:

   — А что ведомо об этом тебе?

И летописец рассказал иконописцу то, что знал.

Олимпий же, выслушав его, добавил:

   — Многое свидетельствует о том, что была Ольга болгаркой. Как я слышал, близким её человеком был болгарский монах Григорий, что прибыл вместе с нею на Русь, а потом поехал вместе с нею в Константинополь, где Ольга крестилась, получив имя Елены. За то же говорит и другое, — сын её, Святослав, по крови наполовину болгарин, хотел сделать своим стольным городом Переяславец на Дунае, сказав: «Не хочу жить в Киеве, а в Переяславце, ибо здесь середина земли моей».

   — Про это и я слышал, — ответил Нестор, — но слышал и кое-что ещё: говорят, что была она до того, как приехала в Новгород, невестой Константина Багрянородного, а потом, невесть почему, свадьба императора с Ольгой расстроилась, и она поехала с Олегом Вещим на Русь.

   — Я не понимаю многого, — продолжил разговор Олимпий, — но в этом ты должен знать более моего: как случилось, что Ольга, приехав в Новгород, по Рождеству в 903 году, родила единственного своего сына, Святослава, через сорок два года? Ежели было ей даже десять лет, как пишут византийцы, то всё равно выходит, что родила она сына совсем старой, тем более что не в десять же лет стала она женою Игоря.

— Признаюсь, что и мне кажется всё это нелепицей, — ответил Нестор смущённо. — И хотя написал я о том в повести моей, однако же только потому, что так писали наставники мои — Иван и Никон. Сам же я тому совсем не верю.

Вернувшись в келью, выпил Нестор молока, размочив в нём сухари, и, ещё раз перекрестившись, сел работать дальше. Прочитав последние написанные строки, Нестор вывел:

«И поведали Ольге, что пришли древляне. И призвала их Ольга к себе и сказала им: «Добрые гости пришли»; и ответили древляне: «Пришли, княгиня». И сказала им Ольга: «Говорите, зачем пришли сюда?» Ответили же древляне: «Послала нас Деревская земля с такими словами: «Мужа твоего мы убили, так как муж твой, как волк, расхищал и грабил, а наши князья хорошие, потому что ввели порядок в Деревской земле. Пойди замуж за князя нашего за Мала». Сказала же им Ольга: «Любезна мне речь ваша, — мужа моего мне уже не воскресить; но хочу вам завтра воздать честь перед людьми своими, ныне же идите к своей ладье и ложитесь в неё, величаясь. Утром я пошлю за вами, а вы говорите: «Не едем на конях, ни пеши не пойдём, но понесите нас в ладье ». И вознесут вас в ладье».

И отпустили их к ладье. Ольга же приказала выкопать на теремном дворе за городом яму великую и глубокую.

На следующее утро, сидя в тереме, послала Ольга за гостями. И пришли к ним и сказали: «Зовёт вас Ольга для чести великой». Они же ответили: «Не едем ни на конях, ни на возах и пеши не идём, но несите нас в ладье». Ответили киевляне: «Нам неволя, князь наш убит, а княгиня наша хочет за вашего князя». И понесли их в ладье. Они же уселись, величаясь, избоченившись, и в великих нагрудных бляхах. И принесли их на двор к Ольге, и как несли, так и сбросили их вместе с ладьёй в яму. И, приникнув к яме, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?» Они же ответили: «Пуще нам Игоревой смерти». И повелела засыпать их живыми; и засыпали их».

Нестор вспомнил, как у одного старого летописца читал он, что князю Малу приснился перед смертью сон, — будто пришла к нему Ольга с многоценными одеждами, украшенными жемчугом, и с чёрными одеялами, расшитыми зелёными узорами, и указала ему на залитую чёрной смолой ладью, в которой должны были с почётом понести его — жениха — на свадебный пир. Жутко стало Малу от этого сна, ибо в ладье не только носили на торжества, но и хоронили покойников. Однако, подумав, не стал Нестор писать об этом, ещё раз решив сообщать лишь то, в чём был он сам совершенно уверен.

И, взяв перо, продолжил: «И послала Ольга к древлянам, и сказала им: «Если вправду меня просите, то пришлите лучших мужей, чтобы с великою честью пойти за вашего князя, иначе не пустят меня киевские люди». Услышав об этом, древляне избрали лучших мужей, управлявших Деревскою землёй, и прислали за ней. Когда же древляне пришли, Ольга приказала приготовить баню, говоря им так: «Вымывшись, придите ко мне». И растопили баню, и вошли в неё древляне и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь её от двери, и сгорели все.

И послала к древлянам со словами: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие у того города, где убили мужа моего, да поплачусь на могиле его и устрою ему тризну». Они же, услышав об этом, свезли множество медов и заварили их. Ольга же, взяв с собою малую дружину, отправилась налегке, пришла к могиле своего мужа и оплакала его. И повелела людям своим насыпать великую могилу и, когда насыпали, приказала совершать тризну.

После того сели древляне пить, и приказала Ольга отрокам своим прислуживать им. И сказали древляне Ольге: «Где дружина наша, которую послали за тобою?» Она же ответила: «Идут за мною с дружиною мужа моего».

И когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить за их честь, а сама отошла прочь и приказала дружине рубить древлян, и иссекли их 5000. А Ольга вернулась в Киев и собрала войско против оставшихся древлян».

Нестор задумался над тем, как следует продолжить повествование, но не успел додумать до конца, как вдруг кто-то постучал в дверь.