Пётр не оставил без внимания осиротевшую семью и стал любовником одной из дочерей Кассандры — Марии. Сначала новую связь никто из знавших о ней не принимал всерьёз, считая, что это не более чем новое мимолётное увлечение. Однако, чем дальше, тем больше это «мимолётное увлечение» становилось серьёзнее и крепче, перерастая в сильное и глубокое чувство, достигнув апогея к концу жизни Петра. Но об этом — позже.

Ныне же, распрощавшись с Ассамблеями и романами, перейдём к делам государственным. Подобно тому, как 1709-й и 1710 годы ознаменовались решительными победами русских войск на суше — при Лесной, Полтаве и в Прибалтике, 1719-й и 1720-й вошли в историю морскими викториями Петра в Эзельском и Гренгамском сражениях. Развивая этот успех, генералы Петра летом 1721 года провели серию карательных операций на шведской территории, высаживая десанты, которые доходили до окрестностей Стокгольма, уничтожив на своём пути 4 города, 509 деревень, множество помещичьих фольварков и 12 заводов, грабя и вывозя в Россию тысячи пудов хлеба, меди, железа.

Тысячи беженцев появились на улицах Стокгольма, самим фактом своего пребывания склоняя шведских министров к поиску мира.

Шведские дипломаты, то начинавшие, то прерывавшие мирные переговоры с весны 1721 года, наконец 30 августа подписали мирный договор. По имени финского городка, где всё это произошло, договор назвали Ништадтским. По Ништадтскому миру Россия получила Эстляндию с Ревелем (Таллин) и Нарвой, Лифляндию с Ригой, Ингерманландию с Петербургом и Кронштадтом, часть Карелии с Выборгом и Кексгольмом и острова Зэхель и Даго.

Заключение мира со Швецией было подлинным триумфом Петра и отмечалось в Москве и Петербурге с необычайной торжественностью и пышностью.

22 октября 1721 года Сенат поднёс Петру титул «Императора Всероссийского» и «отца Отечества».

Однако мир, пришедший на русскую землю, оказался очень недолгим. Уже на следующее лето Пётр начал войну с Ираном, отправив по Волге в Астрахань и через Каспий к Тереку 274 корабля с двадцатью двумя тысячами солдат и шестью тысячами матросов.

Кроме того, сушей двинулись к Тереку и Дербенту, а затем и к Баку сорок девять тысяч регулярной конницы казаков и калмыков. После взятия Дербента 23 августа 1722 года в Петербурге был подписан мирный договор с Персией, по которому России отходили южное и западное побережье Каспия с городами Дербент и Баку и с провинциями Астрабад, Гилян и Мазендаран.

В тот год, когда Пётр отправился в Персидский поход, ему исполнилось пятьдесят лет. Казалось бы, страсти могли уж если не совсем оставить его, то изрядно поостыть, но не тут-то было. Именно в это время достиг своего апогея многолетний роман императора со всё ещё незамужней и всё ещё молодой Марией Кантемир. Летом 1722 года она была беременна, и срок беременности перешёл за половину. Отцом будущего ребёнка был Пётр. В это время он настолько привязался к Марии, что не захотел оставлять её в Петербурге даже на время похода и потому велел княгине отправляться на войну вместе с ним. Екатерина, как и всегда, тоже отправилась в поход вместе с мужем и новой соперницей. Что пережила и перечувствовала при этом Екатерина Алексеевна, о том рассказывать нет нужды, — каждый хорошо поймёт это.

Однако из-за своего состояния Мария, ожидая родов, осталась в Астрахани, а Пётр и Екатерина отправились дальше.

Следует иметь в виду, что последний сын Петра — Пётр Петрович, о котором здесь уже рассказывалось, внезапно умер на четвёртом году жизни 25 апреля 1719 года, а после него царица родила и последнюю дочь — Наталью, ни с какой точки зрения не подходившую на роль кронпринцессы.

Император же страстно хотел иметь мальчика и потому с беременностью Марии Кантемир связывал свою последнюю надежду на сына. Говорили, что если Мария родит Петру сына, то он так же решительно избавится от Екатерины, как за двадцать лет перед тем избавился от Евдокии.

Однако у Марии произошёл выкидыш — уверяли, что это было подстроено придворными врачами — друзьями Екатерины, но доказательств не было, и надеждам Петра не суждено было сбыться. Пётр по-прежнему любил молдавскую княжну, но о женитьбе на ней уже не могло быть и речи.

А теперь необходимо вспомнить, что между завершением войны со Швецией и началом войны с Персией Пётр — 5 февраля 1722 года — обнародовал «Устав о наследии престола», по которому наследником мог быть объявши любой человек, пригодный, по мысли Петра, к исполнению этой должности. Однако время шло, а кандидата на трон император не называл. И только через двадцать месяцев, 15 ноября 1723 года, появился Манифест, в котором сообщалось с предстоящей коронации императорской короной Екатерины. И хотя в Манифесте не говорилось, что именно Екатерина становится наследницей престола, всё же без этого было ясно, что Пётр тем самым делает важный шаг на пути к реализации «Устава о наследии престола» в пользу своей жены.

И когда в мае 1724 года в главном храме России, Успенском соборе Московского Кремля состоялась коронация Екатерины, то французский посол Кампредон особо отметил следующее: «Над царицей совершён был, против обыкновения, обряд помазания так, что этим она признана правительницей и государыней после смерти императора, своего супруга». Особо отмечалось также и то, что императорскую корону на голову Екатерины возложил сам Пётр.

Казалось, что в семье Петра царствуют покой и стабильность и ничто не предвещает никаких неожиданностей, как вдруг вечером 8 ноября совершенно внезапно был арестован камергер двора императрицы Виллим Иванович Моне...

А теперь нам предстоит познакомиться с одним из трёх братьев давно уже скончавшейся Анны Моне, Виллимом Ивановичем, — новым героем нашего повествования. Следует сразу же заметить, что опала старшей сестры никак не отразилась на его собственной карьере. Пётр с самого начала полюбил Виллима и сильно доверял ему.

Моне вступил в военную службу волонтёром двадцати лет, в 1708 году. Затем его зачислили в Преображенский полк, откуда забрал его к себе адъютантом генерал Родион Христианович Боур, поступивший на службу к Петру ещё до начала Северной войны.

А через три года Боур свёл Монса с Петром, адъютантом которого он и стал в 1711 году. С этих пор Виллим Моне — неутомимый в делах красавец и весельчак, чем-то напоминавший царю покойного Франца Лефорта, всё время находился при Петре, выполняя самые разные его поручения. Виллим проявил себя храбрым и расторопным офицером и в сражении при Лесной, которую Пётр называл «матерью полтавской победы», и под Полтавой, и под Фридрихштадтом. Монсу давались и дипломатические поручения в Польше и Дании, и вообще, при малейшей надобности он всегда оказывался под рукой у государя.

Благодаря тому что Пётр хорошо знал семейство Монсов, а придворные тем более хорошо понимали, что всё это значит и для царя и для его «генеральс-адъютанта», как стали вскоре именовать Виллима Ивановича, карьера Монса круто пошла вверх.

Разумеется, он с самого начала хорошо знал и государыню-царицу Екатерину Алексеевну. Виллим и Екатерина сразу же понравились друг другу, и через пять лет после начала службы у Петра, в 1716 году, Моне стал камер-юнкером при дворе Екатерины. В то время ему было 28 лет, Екатерине — 30, а её августейшему супругу — 44 года.

Став камер-юнкером, Моне начал играть при дворе царицы первую роль. Он ведал финансами и вообще всем дворцовым хозяйством, закупал всё, что было необходимо, держал в руках десятки управляющих, экономов, служителей, следил за жизнью монастырей, которым Екатерина покровительствовала, и, наконец, организовывал и обеспечивал частые и дорогостоящие праздники и гуляния, до которых царица всегда была весьма и весьма охоча.

Он сопровождал Екатерину в поездках по России и за границей, руководя и конюхами, и гайдуками, и поварами, хлопоча об удобствах в пути и о размещении в гостиницах; допуская к царице челобитчиков и извлекая немалый профит из своего посредничества.