19 ноября 1729 года в присутствии всех членов Верховного Тайного совета и генералитета, собравшихся в Москве, в Лефортовском дворце, Пётр объявил о своём намерении жениться на княжне Долгоруковой, а ещё через десять дней обручился с нею. При этом присутствовали кроме всех важнейших сановников Евдокия Фёдоровна Лопухина, Елизавета Петровна, одиннадцатилетняя внучка царя Ивана Алексеевича — Анна Леопольдовна, чья мать — Екатерина Ивановна была в 1718 году выдана за владетельного германского князя Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского.

Сразу же после обручения Петра с княжной Долгоруковой решил жениться и фаворит юного императора, его новоиспечённый шурин — князь Иван Алексеевич Долгоруков, в распутстве превосходивший всех своих друзей и подруг.

Его выбор пал на одну из самых красивых и богатых невест России — дочь фельдмаршала и графа Бориса Петровича Шереметева — Наталью. Было решено, что две свадьбы — императора и его друга будут сыграны в один день и два жениха с двумя невестами будут сидеть за общим пиршественным столом. Свадьбу назначили на 19 января 1730 года. Но ей не суждено было состояться — 7 января Пётр сильно простудился, одновременно заболев оспой, и 18 января умер, не приходя в сознание и потому не подписав никакого завещания.

В момент смерти Петра II возле него, в Лефортовском дворце, кроме родственников находились шесть человек: трое Долгоруковых — Алексей Григорьевич, Василий Лукич и Михаил Владимирович, барон Андрей Иванович Остерман, князь Дмитрий Михайлович Голицын и генерал-адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин — брат царицы Марфы, жены царя Фёдора Алексеевича. Посоветовавшись друг с другом, они решили пригласить для обсуждения создавшейся ситуации ещё и трёх фельдмаршалов — князей Василия Владимировича Долгорукова, Михаила Михайловича Голицына и Ивана Юрьевича Трубецкого, а также морганатического мужа царевны Прасковьи Ивановны, сенатора и генерал-поручика Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова.

Первым заговорил Дмитрий Голицын, прямо заявивший, что дети Екатерины I не более чем выблядки Петра I и никаких прав на престол не имеют. Он же первым назвал в качестве претендентки на престол курляндскую герцогиню Анну Ивановну. 19 января в десять часов утра Сенат, Синод и генералитет единогласно подтвердили принятое решение. После этого семь членов Верховного Тайного совета выработали условия, так называемые «Кондиции», которые, по их мысли, должна была принять Анна Ивановна, прежде чем станет императрицей. По этим «Кондициям» Анна Ивановна обязывалась: править страной вместе с Верховным Тайным советом; без его согласия не начинать войны и не заключать мира; передать в подчинение Верховному Тайному совету командование гвардией; не присваивать своей властью никаких чинов выше полковничьего; не употреблять государственные доходы для собственного пользования; не казнить никого из дворян без суда, по собственному произволу; не выходить замуж и не назначать себе преемника без согласия Верховного Тайного совета.

«Кондиции» завершались фразой: «А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны Российской».

Добавив к «Кондициям» письмо о том, что всё это одобрено Сенатом, Синодом и генералитетом, чего на самом деле не было, Василий Лукич Долгоруков по поручению всех других членов Верховного Тайного совета поехал в Митаву к Анне Ивановне.

Нам уже известно, что в 1727 году, сразу после смерти Екатерины I, один из её любовников, граф Рейнгольд-Густав Левенвольде уехал на свою родину — в Ливонию. Брат же его — граф Карл-Густав Левенвольде остался в Петербурге и сделал после смерти Екатерины неплохую карьеру. Карл-Густав стал камергером при Петре II и в связи с этим имел доступ ко многим государственным тайнам. Был он осведомлён и о замысле верховников ограничить самодержавную власть Анны Ивановны.

Как только Карл-Густав узнал об этом намерении, он тотчас же написал письмо Рейнгольду-Густаву, жившему под Ригой, и отправил послание с быстроконным нарочным, который примчался к адресату, на сутки обогнав медленно ехавших в каретах представителей «верховников».

Рейнгольд-Густав ознакомился с письмом и тоже, не теряя ни минуты, понёсся в Митаву к Анне Ивановне, чтобы вовремя предупредить её о коварных планах Долгоруковых со товарищи.

Заодно он посоветовал Анне Ивановне подписать «Кондиции», не показав вида, что она знает о чём-либо, а потом, в Петербурге, уничтожить эту бумагу. Услуги братьев Левенвольде были оплачены щедро: как только Анна стала императрицей, она произвела Рейнгольда-Густава в обер-гофмаршалы, а Карла-Густава в генерал-поручики и генерал-адъютанты.

А до этого Анна Ивановна в точности последовала совету Рейнгольда-Густава. 28 января 1730 года она подписала «Кондиции» и на следующий день выехала из Митавы в Москву. 10 февраля она прибыла в Москву, объявленную покойным Петром II единственной столицей России.

Встретившие Анну Ивановну «верховники» с удовлетворением отметили, что Бирон не приехал с нею вместе, о чём специально просил её Василий Лукич Долгоруков. Зато её сопровождали жена Бирона и его дети, и это показалось сановникам, встречавшим новую императрицу, дурным предзнаменованием — вслед за женой в Москве мог появиться и муж.

На следующий день, 11 февраля 1730 года, состоялись похороны Петра II, которые откладывались в ожидании Анны Ивановны.

Когда похоронная процессия стала выстраиваться за гробом Петра II, его невесту Екатерину Долгорукову просто-напросто не подпустили к покойному, и порушенная невеста, как стали её называть, осталась вся в слезах во дворце, а потом уехала к себе. Брат её, князь Иван, был поставлен в середину процессии, хотя как ближайший друг покойного порывался идти сразу за гробом. Всё это красноречиво свидетельствовало о том, что звезда Долгоруковых закатилась.

20 февраля в Успенском соборе Кремля Анна приняла присягу высших сановников империи и князей церкви, а 25 февраля при большом стечении московских дворян и гвардейских офицеров на клочки изорвала «Кондиции». После этого она милостиво пригласила «верховников» вместе со своими сторонниками к пиршественному столу, накрытому в Грановитой палате. Во главе стола был поставлен малый императорский трон, и пока собравшиеся устраивались на своих местах, императрица вдруг встала и сошла к князю Василию Лукичу Долгорукову. Приблизившись к нему вплотную, Анна Ивановна взяла князя двумя пальцами за большой нос и повела вокруг опорного столба, поддерживавшего своды Грановитой палаты.

Обведя Долгорукова вокруг столба, Анна Ивановна остановила его против портрета Ивана Грозного и спросила:

   — Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?

   — Знаю, государыня. Царя Ивана Васильевича.

   — Ну так знай, что я, хотя и баба, но такая же буду, как и он. Вы, семеро дураков, собирались водить меня за нос, да прежде-то я тебя провела.

Через десять дней специальным Манифестом Анна Ивановна и формально упразднила Верховный Тайный совет, а с течением времени все его члены оказались либо в ссылке, либо на плахе.

Сделавший более прочих для укрепления самодержавной власти офицер-преображенец Семён Андреевич Салтыков — двоюродный брат императрицы по линии матери, Прасковьи Салтыковой, на следующий же день после переворота стал генерал-лейтенантом, а вскоре и генерал-аншефом. Кроме того, он получил придворный чин гофмейстера и имение с десятью тысячами душ.

Теперь и Бирон мог приехать к своей возлюбленной, что он вскоре и сделал. Анна Ивановна снова перенесла столицу в Петербург и со всем двором переехала на берега Невы, оставив Салтыкова генерал-губернатором и главнокомандующим Москвы, а также первоприсутствующим в московской конторе Сената. 9 февраля 1732 года она пожаловала ему ещё и титул графа.

И всё же Салтыков не стал первым сановником империи. Им несомненно являлся обер-камергер Анны Ивановны Эрнст-Иоганн Бирон, пока ещё остававшийся Бюреном.