И всё это видела Евдокия.

В первый день допроса после трёхкратной пытки в протоколе против первого вопроса появилась запись: «Запирается».

И такая запись стоит против всех заданных Глебову вопросов. А было их шестнадцать. И каждый из этих вопросов касался участия Глебова, Евдокий и её родственников в заговоре, направленном против Петра и в пользу того, чтобы на престоле оказался царевич Алексей. Следователи во что бы то ни стало хотели представить Евдокию государственной преступницей, злоумышлявшей против государя и государства. Но Глебов отрицал всё и не дал палачам ни малейшей возможности обвинить Евдокию в чём-либо, кроме очевидного греха — блуд одеяния.

После трёхсуточного розыска Глебова отнесли в подвал и положили на шипы, которыми был усеян пол и стены камеры. А потом снова повели на правеж, но так ничего и не добились.

И тогда в дело вмешались врачи. Они вступились за Глебова, предупреждая, что он почти при смерти и может скончаться в течение ближайших суток, так и не дотянув до казни.

Вняв их предупреждению, 14 марта Глебову был вынесен приговор, в котором не говорилось, как он будет казнён, но указывалось: «Учинить жестокую смертную казнь».

О казни Глебова и его сообщников — Досифея, Фёдора Пустынника и других, знавших о его любовной связи с Евдокией, сохранилось свидетельство австрийского посланника Плейера императору Карлу VI.

Плейер писал, что Глебова привезли на Красную площадь в три часа дня 15 марта. Стоял тридцатиградусный мороз и, чтобы наблюдать длительную и мучительную казнь до конца, Пётр приехал в тёплой карете и остановился напротив места казни. Рядом стояла телега, на которой сидела Евдокия, а возле неё находились два солдата. Солдаты должны были держать её за голову и не давать ей закрывать глаза.

Глебова раздели донага и посадили на кол.

Здесь автор приносит извинения за то, что должен будет пояснять вещи, относящиеся к инфернальной, то есть адской, сфере.

Кол мог быть любых размеров. Мог быть гладко обструганным, а мог быть и шершавым, с занозами, мог иметь очень острый и не очень острый конец. Мог быть смазанным жиром и, наконец, мог быть либо достаточно тонким или же толстым.

И если кол был острым, гладким и тонким, да к тому же смазанным жиром, то палач, должным образом повернув жертву, мог сделать так, что кол за несколько мгновений пронзал казнимого и входил ему в сердце. А могло быть и всё наоборот — казнь могла затянуться на продолжительное время. И всё же то, что здесь было сказано, относилось к колу «турецкому». А был ещё и кол «персидский». Последний отличался тем, что рядом с колом с двух сторон аккуратными столбиками были сложены тонкие дощечки, достигавшие почти до конца кола.

Приговорённого сначала подводили к столбу, заводили руки назад и сковывали их наручниками. Потом приподнимали и сажали на кол, но кол входил неглубоко, и тогда через несколько минут палачи убирали две верхних дощечки, после чего кол входил глубже. Так, убирая дощечки одну за другой, палачи опускали жертву всё ниже и ниже. Опытные искусники-виртуозы следили при этом, чтобы остриё проходило в теле, минуя жизненно важные центры, и не давали казнимому умереть как можно дольше.

По отношению к Глебову Преображенские каты сделали всё, что только было можно. Его посадили на неструганный персидский кол, а чтобы он не замёрз, надели на него шубу, шапку и сапоги. Причём одежду дал им Пётр, наблюдавший за казнью Глебова до самого конца. А умер Глебов в шестом часу утра 16 марта, оставаясь живым пятнадцать часов.

Но и после смерти Глебова Пётр не уехал. Он велел колесовать и четвертовать и всех сообщников его и Евдокии, после чего их ещё трепещущие тела подняли на специально сооружённый перед тем помост вышиной в три метра и посадили в кружок, поместив в середине скрюченный чёрный труп Глебова.

Плейер писал, что эта жуткая картина напоминала собеседников, сосредоточенно внимавших сидящему в центре Глебову.

Однако и этого Петру оказалось мало. После смерти Глебова он велел предать своего несчастного соперника анафеме и поминать его рядом с расколоучителями, еретиками и бунтовщиками наивысшей пробы — протопопом Аввакумом, Тимошкой Анкудиновым и Стенькой Разиным.

А Евдокию Фёдоровну собор священнослужителей приговорил к наказанию кнутом. Её били, обнажив догола, публично, в присутствии всех участников собора и затем отослали в северный Успенский монастырь на Ладоге, а потом в Шлиссельбургскую тюрьму. И всё же, пережив и Глебова и Петра, и смертельно ненавидевших её Екатерину и Меншикова, которых многие считали главными виновниками её несчастья, опальная царица умерла на воле, в почёте и достатке шестидесяти двух лет от роду.

Ограничимся пока сказанным, так как впереди нас ещё ждут встречи с нею.

А теперь снова вернёмся к Алексею с тем, чтобы и проститься с ним.

14 июня царевича привезли из Москвы в Петропавловскую крепость и посадили в Трубецкой бастион. 19 июня его начали пытать и за неделю пытали пять раз, а потом убили. Больной, слабый духом и смертельно напуганный Алексей признавался и в том, чего не было, стараясь, чтобы пытки прекратились как можно скорее. Он даже сознался, что хотел добыть престол вооружённым путём, используя и армию императора.

24 июня Верховный суд, состоявший из ста двадцати семи человек, единогласно постановил предать царевича смерти. А то, каким образом следует его умертвить, суд отдал на усмотрение отца.

Уже после вынесения смертного приговора Пётр приехал в Трубецкой бастион, чтобы ещё раз пытать сына. По одним данным, при последней пытке были Пётр, Меншиков и другие сановники. По другим — только Пётр и его особо доверенный человек, генерал-аншеф Адам Адамович Вейде.

Немец Вейде начал карьеру в России в первом потешном полку — Преображенском. Он сразу же был замечен Петром и вошёл к царю в такое доверие, какое не заслужил почти никто другой. Вейде сопровождал Петра почти во всех походах и путешествиях. Он был и в обоих походах под Азов, и под Нарвой, где попал в плен к шведам.

В 1710 году его обменяли на шведского генерала Штремберга, а в 1711 году Вейде уже участвовал в Прутском походе во главе дивизии. В 1714 году Вейде командовал галерой в сражении при Гангуте. На этой галере был и сам Пётр, наградивший Адама Адамовича орденом Андрея Первозванного.

В 1718 году Вейде стал Президентом Военной коллегии и принял деятельное участие в процессе царевича Алексея, присутствуя при всех его допросах и пытках. Иной раз Вейде был единственным кроме палачей, кто находился в застенке во время пытки.

Существовала версия, что Вейде присоветовал Петру отравить царевича. Пётр согласился, и Вейде заказал аптекарю очень сильный яд. Но тот отказался вручать отраву генералу, а согласился передать её только самому царю. Вейде привёл аптекаря к Петру, и они вместе отнесли яд Алексею, но царевич наотрез отказался принимать снадобье. Тогда они повалили Алексея на пол, оторвали половицу, чтобы кровь могла стекать под пол, и топором обезглавили упавшего в обморок, истощённого мучениями и страхом царевича.

И всё же трагедия на этом не окончилась: на авансцене истории появился ещё один персонаж — Анна Ивановна Крамер, которая была облечена Петром не меньшим доверием, чем генерал Вейде.

Анна Ивановна Крамер, дочь купца, члена Нарвского магистрата, в 1704 году была увезена в Казань, где стала любовницей местного воеводы. Затем воевода перевёз её в Петербург и там ввёл её в дом генерала Балка — мужа Матрёны Ивановны Моне, сестры Анны Моне. Однако и здесь Анна Крамер задержалась ненадолго, перейдя в дом фрейлины Гамильтон. Тут-то и увидел её Пётр, очаровался ею и, чтобы видеть Анну и беседовать с нею, определил её камер-юнгферой Екатерины.

Анна была в особом кредите у Петра. Он доверял ей то, чего не мог доверить никому другому. Именно Анна Крамер приехала вместе с Петром и Вейде в Петропавловскую крепость, где облачила тело царевича в приличествующий случаю камзол, штаны и башмаки и затем ловко пришила к туловищу его отрубленную голову, искусно замаскировав страшную линию большим галстуком. Но это — лишь одна из версий.