В коридоре Лили с Люпином сразу же принялись обсуждать, как именно будут составлять дневники. Ворон же только морщился. Эта сторона научной деятельности его совершенно не привлекала.

— О чем задумался? – Ворон вздрогнул и взглянул на Люпина.

— Да так, ни о чем, — Ворон зевнул. – Скоро отбой, нужно в свои гостиные возвращаться. Мне еще эссе по трансфигурации заканчивать.

— Тебе помочь? – вдруг спросила Лили. – Мне трансфигурация нравится.

— Нет, не надо. Ничего там сложного нет, мне просто времени не хватило, — и Ворон направился к лестнице, ведущей глубже в подземелья к гостиной факультета.

До помещений Слизерина он не дошел, внезапно остановившись и вглядываясь в идущего ему навстречу человека.

Альбус Дамблдор неторопливо шел по коридору, заложив руки за спину. Ворон впервые видел директора так близко. Он отметил, что, несмотря на покрытое морщинами лицо и седые волосы, двигался директор очень легкой походкой.

— Добрый вечер, — Ворон поздоровался и слегка подвинулся, чтобы дать Дамблдору пройти.

— Добрый вечер, — директор улыбнулся. – А я как раз тебя ищу, Северус.

— Зачем? – Ворон занервничал. Его совершенно не радовало, что директор его искал.

— Хотелось бы поговорить с виновником нарушения спокойствия Хогвартса, — хмыкнул Дамблдор.

— Ну что вы, какой из меня виновник, — пробормотал Ворон.

— Пойдем-ка, Северус, проводишь старика до его кабинета, заодно и поговорим по дороге.

Глава 18

Ворон настороженно посматривал на директора Дамблдора, который шел по коридору впереди него, заложив руки за спину.

Он не знал, что это за человек, и не мог составить о нем никакого представления.

Некоторое время они шли молча, и только когда показалась лестница, ведущая из подземелий, Дамблдор нарушил молчание.

— Я довольно долго уже живу на этом свете и считаюсь неплохим магом, — он замолчал, а потом, вздохнув, продолжил: – В своей жизни я встречал только одного человека, несшего в себе зерно разрушения. Нет, даже не так. Хаос нельзя назвать разрушением в чистом виде, он просто… Мерлин, я впервые не знаю, как четко сформулировать свою мысль. Тот человек, она не смогла справиться с тем, что несла в себе.

— Она? – не удержался Ворон.

— Она. Она была всего лишь маленькой девочкой, когда Хаос вырвался на свободу. Она не могла его удержать, не могла контролировать, а мы все… Мы не знали, с чем имеем дело, и не сумели ей помочь. Тогда погибли люди. Очень… нехорошо погибли. Я не знаю, что спровоцировало выброс, скорее всего, ее действительно оскорбили или пытались обидеть физически… Я не знаю. После этого, после того как она увидела последствия… Она уже не была прежней. Ее отец взял вину на себя. Веритасерум тогда не был изобретен, а применить легилименцию к себе он не позволил. Мало кто знает о том, что для удачного применения легилименции требуется своеобразное согласие того, чьи скрытые помыслы хотят увидеть. Пусть бессознательно, но человек разрешает, грубо говоря, «копаться в своей голове». Он не разрешил.

— Что с ними стало? — нарушил затянувшуюся паузу Ворон.

— Он был заключен в Азкабан и там умер весьма скоро. А она… Она стала не совсем вменяемой. Но главное не это. Главное - то, что пока та девочка была жива, она одним своим присутствием могла влиять на окружающих. Часто не лучшим образом. После ее гибели я изучал все, что могло натолкнуть меня на понимание ее проблемы. На заметки о Хаосе я наткнулся случайно. По этому… этой… я так и не понял, что это - информации слишком мало. Собирая по крохам знания и опираясь на собственный опыт, я смог составить некоторое представление об этой силе. Иногда мне кажется, что Хаос живой и мыслящий.

— Почему вы мне все это рассказываете, директор? – осторожно спросил Ворон.

— Я, наверное, являюсь единственным в нашем мире разумным, кто может почувствовать и распознать зачатки этой силы в ком-то. Почувствовав ее в тебе, я сначала испугался. Но последующие события позволили мне убедиться, что ты прекрасно уживаешься с той искрой Хаоса, что бурлит в твоей крови.

— Директор, — Ворон остановился. – Я не понимаю, зачем вы все это мне говорите. Мне всего двенадцать лет, — осторожно напомнил он.

— Я тесно общался с девочкой, процент Хаоса в крови которой превышал твой в несколько раз. Дети этой стихии никогда не взрослеют в том понимании, к которому мы все привыкли. Но… Они никогда не бывают детьми - обычными детьми. Уже очень рано они становятся мудрыми. Не умными, не энциклопедически начитанными, а именно мудрыми. Все-таки сила, которая питает их кровь, слишком древняя, чтобы позволять носителю медленно расти. С другой стороны – это вечные дети, которым до конца жизни будет не хватать острых ощущений. Так что ты прекрасно можешь понять все, что я хочу тебе сказать. Как ты воспримешь мои слова – это уже совершенно другой вопрос, но понять, ты поймешь.

Директор возобновил свой путь. Поднявшись по лестнице и выйдя в главный коридор, он внезапно свернул в неприметную нишу, в которой обнаружилась дверь. Альбус открыл ее и взмахом руки пригласил Ворона войти внутрь.

Помещение оказалось классом. Парты, кафедра преподавателя, доска… Кабинет был настолько безликим, что определить, какой именно предмет здесь преподавался, не представлялось возможным.

Ворон осторожно устроился за партой.

Дамблдор сел рядом с ним.

— Удивительно, я не был в этом классе с тех самых пор, когда сам учился в Хогвартсе. Иногда приятно почувствовать себя снова учеником, — задумчиво произнес он.

— Вы злитесь на меня? – Ворон покосился на сидящего рядом с ним старика.

— За что? Я же сказал, что дети Хаоса могут влиять на окружающих и на развитие событий одним своим существованием. Ты же не виноват в том, что такой.