– Он икает с тех самых пор, как мы сдвинулись с того праздника на этот, – пояснил дон Гомес. – А теперь ему еще вдобавок стала мерещиться его славянка.

– Пусть Гульяли и Дита не таращатся по сторонам, а получше приласкают своего господина, – сердито сказал Мухаммед, обращаясь по-чагатайски к наложницам, которые и впрямь совсем забыли о доне Гонсалесе в отличие от Гириджи и Афсанэ, ни на шаг не отходящих от дона Гомеса и дона Альфонсо.

Покинув ненадолго своих испанцев, Мухаммед решил протиснуться поближе к тому месту, где восседал сам Тамерлан, но это оказалось не так-то просто – дастархан был велик и тесен, теперь уже все внуки съехались кроме самого старшего, Пир-Мухаммеда, наместника Индии, и все военачальники, за исключением лишь Гийасаддин-Тархана, Али-Султана Таваджи да еще двух-трех. С трудом Мухаммед пробрался в такую точку, из которой худо-бедно был виден престол с восседающим на нем грозным правителем. Тамерлан был в ослепительном чекмене[89] из аксамита, в чалме, увенчанной изумрудом величиной с кулак ребенка и павлиньим пером. Даже издалека заметно было, что брови его хмуро сдвинуты.

Перед хазретом, приникнув лицом к земле, распластался какой-то важный сановник, тоже в очень нарядных одеждах. Он явно молил о пощаде. Но кто это, Мухаммед никак не мог рассмотреть.

– Мухаммед Аль-Кааги! Мухаммед Аль-Кааги! – услышал Мухаммед голоса, оглянулся и увидел, что его разыскивают.

– Он здесь! Он здесь! – закричали люди, находящиеся поблизости с ним.

Двое могучих нукеров быстро очутились подле Мухаммеда и схватили его под руки.

– В чем дело? – выпалил бедняга, ни жив ни мертв.

– Меч справедливости приказал доставить вас к нему, – отвечали нукеры.

Узнав о разгроме Тохтамыша и падении его столиц, вся Русь вострепетала, ожидая прихода Тамерлана в свои богатые владения. И причина для страха крепка была, ибо войско злодея не ослабло в битвах с противником, а только еще более закалилось, пополнилось хорошими перебежчиками и готово было идти на новые завоевания. Я сам слышал речи Тамерлановых витязей о том, что ни одна из завоеванных доселе стран не сравнится богатством с Русью. Хищные взоры разбойников алкали русского злата и серебра, тканей аксамитных, шкур бобровых сверкающих, мехов рысиных, беличьих, куньих, соболиных и горностаевых, коими Русская земля изобильно богата, а также лисицами и зайцами, несметными жеребцами, но главное – женами и девами, краше которых не сыщешь во всей вселенной.

И се, погоняв отрепья Тохтамышевы по берегам Итиля – Волги, замыслил поганый идти с походом на Русь. Первоначально послал он передовое войско свое под десницею эмира Османа на Днепр, который разбил неподалеку от Киева рать Бек-Ярык-Оглана, темника Тохтамышева. Сам же Бек-Ярык-Оглан с семьею бежал на Русь, где и нашел прибежище в граде Ельце. Князь Феодор Карачевский владел тогда сим градом, стоящим на реке Сосне, которая бежит к Дону и впадает в него. И был князь Феодор данником рязанского князя Олега. А Осман-эмир, вернувшись к Тамерлану, праздновавшему свои победы на брегах Итиля, сообщил ему о том, что недобитки Тохтамышевы нашли приют свой в землях русских. Сие дало повод свирепому хищнику простреть свою руку вперед и повелеть темникам вести рати на Русь.

В Москве тогда княжил сын Димитрия, того самого, что побил Мамая на донских притоках. Он же и ныне на Москве княжит, и зовут его Васильем Димитриевичем. Узнав о том, что великий Тамерлан приблизился к пределам Руси и уже идет дорогою эмира Мамая, Василий возгорелся мыслью повторить успех своего доблестного отца, встретить несметную рать завоевателя мира в тех же местах и разгромить Тамерлана. Наивная душа! Разве можно сравнить Мамая с Тамерланом? Разве можно соизмерять разрозненное войско Мамаевых наймитов, коих было сто пятьдесят тысяч, с плотным и единым воинством чагатайским, насчитывающим около четырехсот тысяч лютых храбрецов разбойников? Выведя ополчение свое из Москвы и двигаясь навстречу Тамерлану, Василий двигался в пасть несомненной гибели. Он, должно быть, и догадывался об этом, но желание повторить отцову славу жгло его сильнее страха.

Рати двух гордецов, московского и самаркандского, сближались. Тамерлан быстрым приступом овладел Ельцом, сокрушив сей град, яко скорлупку, подобно тому как медведь, алчущий меда, разрушает страшною лапой дуплявый пень, не страшась укусов обитающих в нем пчел. Несчастных жителей елецких, увы, ожидала участь хорезмийцев и гератцев, испаганцев и багдадцев. Воды Сосны-реки понесли в Дон обильно пролитую кровь ельчан. Князь Василий тем временем спускался вдоль берега Москвы-реки в сторону Коломны. Он послал письмо митрополиту Московскому с просьбой отправить людей во Владимир-град и принести в Москву первоикону Божией Матери, писанную самим апостолом Лукой-живописцем, чтобы с этой священной реликвией обходить вкруг Москвы крестным ходом, да оградит Пресвятая Дева Мария стольный град Москву от неминучей погибели.

Можно ли было столь твердо увериться, что в случае успеха Тамерлан двинет свою победоносную рать на Москву, а не на Рязань, не на Владимир? Не на Тулу, не на Смоленск? Однако же князь Василий пекся о Москве лишь. Не потому ли, что беглый Бек-Ярык-Оглан у него в столице скрывался? Ибо, когда Елец разоряли, его там не нашли. А князь Феодор, плененный, указывал на Москву.

Аз, грешный раб Божий Александр, был и тогда при Тамерлане-демоне и видел его лютое свирепство, когда он, аки воду, проливал кровь русичей, соплеменников моих. И страдая в сердце своем, я ждал случая, чтобы обнажить лезвие кинжала и вонзить в грудь лютого ворога. Однако же и мысль моя двоилась, когда думал я так: ежели Тамерлан одолеет Василья и разорит Москву, то моей милой Рязани будет польза великая, а ежели, одолев князя Московского, пойдет злодей на Рязань, тогда и исполню свой замысел. Душа моя терзалась, когда из отрубленных голов елецких складывали Тамерлановы волки башню на берегу Сосны-речки. Сердце мое вопило ко Господу, да покарает Господь злодея кровожадного, но не слышал Господь молитвы мои, отступника от веры православной, приявшего веру антихристову. Тамерлан же, не доверяя мне теперь, не подпускал меня к себе близко, зная, что я, аки урус по-ихнему, опасен.

Разорив и разрушив Елец, умертвив жителей его и лишь взяв из них аманатов[90], включая и самого князя Феодора со боярами его, Тамерлан двинулся вдоль берега Сосны-речки, дошел до того места, где она впадает в Дон, а по-чагатайски – Тан, и дальше повел тумены свои вверх по берегу Дона, стремясь к Куликову полю, на котором пятнадцать лет до него князь Димитрий Московский разгромил Мамая. Места там хорошие, и вдоль реки много богатых селений было, но изверг и новый Ирод приказывал все эти селения безжалостно разрушать, а жителей истреблять, именуя их неверными, уклоняющимися от веры в Магомета.

Наступил праздник Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. И в ту самую ночь, когда много веков назад Спаситель в сиянии и силе явился трем ученикам своим на горе Фаворе, Тамерлану во сне привиделся снова тот сеид, который во всю его жизнь много раз снился ему. Но был сеид не седовлас и не стар, а молод и великолепен. Он сказал Тамерлану во сне: «Ты ищеши язычников на поругание? Их здесь нет. Ты ищеши новой славы себе? Ты не найдешь ее здесь». Проснувшись поутру, Тамерлан созвал совет из своих мудрецов и гадателей. Три дня они гадали по звездам и толковали видение. Наконец главный толкователь Нигманьдин сказал Тамерлану: «Се не мусульманский, а Бог назранский являлся тебе во сне, государь, Бог, которому поклоняются урусы, и не следует внимать Его словам». На это разбойник махнул рукой и ответил: «Я так и думал». Сел на коня и повел свои злобные тумены дальше по берегу Дона, к истокам реки сей.

Князь Василий Димитриевич тем временем расположился станом под Коломною, и ежедневно к нему стекались витязи русские. Были средь них и те, кто под знаменами Димитрия сражался с Мамаем, было много и молодых отважных богатырей. Всем им уготована была судьба печальная и смерть лютая, если бы только Царица Небесная не отвела от Руси несметную рать Тамерланову.