Тут уж обе от души расхохотались.

– А Мираншах? – спросила Зумрад, отсмеявшись.

– Этот придурошный? – фыркнула Севин-бей. – Хотя нет, вру. Поначалу, когда Джехангир ушел в мир иной и свекор выдал меня за своего третьего сына, мне нравился Мираншах. В нем тогда было свое обаяние. Но потом он стал спиваться, потом свихиваться, то и дело лупил меня, наконец, после падения с лошади, когда он здорово припечатался затылком об землю и чуть не помер, жить с ним стало невмоготу. Он все время подозревал меня, что я люблю не его, а покойного Джехангира, а я не могла сказать ему, что ненавидела его брата, ведь Джехангир был для всех идеалом. Своими подозрениями он чуть было меня не свел с ума. Вот была бы достойная парочка! Как я горжусь собой, что в один прекрасный день набралась смелости и сбежала от мужа к свекру. И свекор принял меня, распахнув объятья.

– Я слышала эту историю, – сказала Зумрад. – Мы тогда с отцом жили в Балхе. Отец только что вернулся из похода в Индию.

– А когда я была женой Мираншаха, у меня тоже был один человек, которого я ужасно любила, – продолжала Севин-бей. – Так-то вот и прожила я свою жизнь – любила одних, а детей рожала другим. Ну, тебе-то это не грозит. Я имею в виду – не грозит рожать детей от Тамерлана. Напрасно он думает, что в Китае омолодится и вновь станет полноценным мужчиной. Полагаю, что это всего лишь бредни. А ведь тебе едва ли хотелось бы, чтобы он омолодился, а? Ну, скажи, Лолагуль, ведь едва ли!

Зумрад молча кивнула и смеющимися глазами посмотрела на Севин-бей. Какая она славная, эта любимая невестка Тамерлана! Так и хочется выложить ей всю свою душу. Так и просится с языка поэма о любви к Мухаммеду Аль-Кааги.

Еще несколько минут разговора, и Зумрад выложила бы Севин-бей все. Ну, пусть не все, пусть только то, что ей «до чертиков» нравится царский дипломат, побывавший аж на краю земли, на острове франков. Она бы, конечно, не осмелилась поведать ей о своих свиданиях с Мухаммедом и о том, что… Нет-нет, ни за что не осмелилась бы!..

Но она не успела даже и заикнуться о своем возлюбленном, поскольку пришли люди с сообщением о том, что дастарханы накрыты, гости собрались и только что прибыла сама биби-ханым.

– Прекрасно! – воскликнула Севин-бей. – Ты уже пивала винцо, Лолагуль?

– Нет, я только пробовала его. От него делается муторно, будто в чем-то сильно провинился, но ничуть в этом не раскаиваешься, – ответила Зумрад.

– А ведь точно, так оно и есть, – рассмеялась Севин-бей. – Давненько я ни в чем таком не провинялась, за что не хочется чувствовать себя виноватой.

– А мы будем праздновать свадьбу царевича Искендера? – спросила Зумрад.

– Нет, – сказала Севин-бей. – На свадьбу мы должны явиться уже пьяные. А сейчас будем отмечать пятилетие моей свободной жизни в Самарканде. К тому же я выдаю замуж племянницу.

Личный поверенный Тамерлана в государствах франков, носитель пайцзы Мухаммед Аль-Кааги прибыл на праздник Севин-бей, препровождая послов короля Кастилии и Леона, с которыми уселся на небольшом возвышении под красочным навесом перед богато накрытым дастарханом. Напротив них, на более высоком помосте, накрытом великим множеством ковров и подушек, в тени, под навесом, отороченным соболями, восседала сама невестка Тамерлана, затеявшая выдать замуж свою племянницу в один и тот же день со свадьбой царевича Искендера. Едва только бросив взгляд в ту сторону, Мухаммед оторопел – рядом с толстой и грузной Севин-бей, слева, сидела хрупкая и изящная Зумрад, его милая Зумрад, жена Тамерлана, с недавних пор именуемая Яугуя-ага.

Поклонившись Севин-бей и восседающей подле нее справа главной жене властелина Сарай-Мульк, Мухаммед укололся взглядом о встречный взгляд своей возлюбленной. Она улыбнулась ему и тотчас продолжила какой-то разговор, причем довольно оживленный, с Севин-бей. Дальше, по левую и правую руку от невестки Тамерлана, сидели многочисленные родственники великого эмира и даже двое внуков – Улугбек и Ибрахим-Султан. Среди них не сразу можно было разглядеть жениха, молодого багатура Шир-Апая, бойкого и красивого барласа, славящегося непревзойденным владением копьем. Сегодня он собирался сам ловить обручальное кольцо, не доверяя исполнение этого обычая никому другому.

То, что Севин-бей усадила по правую руку от себя великую биби-ханым, а по левую самую юную обитательницу Тамерланова гарема, было, конечно, заметной вольностью, но Тамерлан позволял своей любимой невестке разные шалости, в том числе и нарушения установленного этикета.

Винопитие уже шло полным ходом, и новоприбывшим гостям поспешили подать большие кубки с вином. Осушив кубок, Мухаммед снова взглянул на Зумрад и заметил, что она пьяна. Девушка от души веселилась, рассказывая что-то Севин-бей, а когда Мухаммед посмотрел на нее, она, лукаво улыбнувшись, зашептала что-то Севин-бей на ухо, и та тотчас тоже устремила свой взор на Мухаммеда. Приподняла свою чашу и качнула ею, показывая, что пьет за него. От этого мурашки поползли по спине царского дипломата. Ну, конечно, ведь Зумрад никогда не пила вина на больших самаркандских дастарханах, она запьянела и тут же проболталась своей новой подруге. А что, если Севин-бей получила от Тамерлана задание?..

Делать было нечего, и Мухаммед поднял бокал, показывая жене Мираншаха и вдове Джехангира, что пьет за ее здоровье. Севин-бей, кивая, что-то ответила Зумрад. Нетрудно догадаться – а он очень даже ничего, хорош собой, строен, мужествен…

Ну, теперь оставалось только надеяться, что Тамерлан сегодня наконец напьется так, что последует за недавно усопшим сеидом Ласифом аль-Хакком.

Биби-ханым сидит и не шелохнется, только попивает из своей чаши. А что, если Зумрад шепчет слишком громко и Сарай-Мульк все слышит?..

Не позавидуешь бедняге Мухаммеду – он сидел как на иголках, в то время как свадебное представление и всеобщее веселье были в полном разгаре. Когда окончились все обряды, сопровождающие вход невесты на дастархан, с осыпанием ее монетами и лепестками роз, с многочисленными поклонами и снятиями легких покровов, под коими оказывались другие покровы, племянницу Севин-бей усадили на отдельном помосте в окружении музыкантов, которые игрой на дутарах, флейтах и бубнах услаждали ее слух. Тем временем жених, покинув свое место, сел на арабского скакуна барсовой масти с жемчужными нитями, вплетенными в гриву, взял копье и изготовился. Один из родственников встал на видном месте, держа в руке обручальное кольцо. По чагатайскому обычаю нужно было на полном скаку поймать кольцо на острие копья и затем только передать невесте. Для этого на свадьбу обычно приглашались копейщики, искусные в своем деле. Если им не удавалось подхватить летящее в воздухе кольцо – плохая примета, брак не будет удачным. Но такое случалось редко. Чагатаи, а особенно барласы, были в этом искусстве непревзойденными ловкачами.

Отъехав на некоторое расстояние, Шир-Апай пришпорил коня и стал разгоняться. Родственник с кольцом приготовился, слегка наклонившись, все замерли, волнуясь за жениха и невесту – вдруг не получится фокуса. И вот сверкнуло, взлетев в воздух, обручальное колечко, прогрохотали копыта коня, просвистело длинное копье, и молодой барлас, торжествуя, натянул поводья, задирая вверх острие копья, – кольцо было на пике! Конь заржал и, топая, нервно приблизился к помосту, на котором сидела невеста. Медленно опустилось копье, двигаясь острием к взволнованной девушке. Наконец она сняла с острия ловко пойманное женихом кольцо и под всеобщие крики радости и восхищения надела его на палец. Отныне она уже считалась женой. Шир-Апай спрыгнул с коня, взял ее за руку и повел на помост, где пировали Севин-бей, биби-ханым, Зумрад и другие ближние Тамерлана.

Подали еще вина и легких закусок. Выпили за новобрачных, коих вскоре повели в свадебный шатер. Мухаммед нехотя объяснял испанцам происходящее. Они никак не могли поверить, что можно и впрямь поймать кольцо на острие копья, упрашивали Мухаммеда признаться, что это лишь ловкий обман зрения. Когда же он клятвенно заверил их, что никакого обмана нет, а есть подлинное искусство владения копьем, дон Альфонсо все равно не поверил, дон Гонсалес готов был упасть в обморок от восхищения, а дон Гомес искренне расстроился, что как копейщики чагатаи – боги, а франки им и в подметки после этого не годятся.