– Позавчера.

– Что новенького он тебе сообщил?

– Сказал, что вы здорово продвинулись в написании «Тамерлан-намэ» и дошли до описания самаркандской моровой язвы в семьсот семидесятом году хиджры.

– Я не об этом.

В конце одна тысяча триста девяностого года от Рождества Христова, как раз когда все благочестивые христиане празднуют сей великий праздник появления на свет Спасителя, злочестивый и безбожный властелин Мавераннахра двинул свою рать чагатайскую в полуночные земли, в бескрайние степи улуса Джучиева. Перезимовав в граде Ташкенте, он повел войско из двадцати туменов дальше и по пути на огромной скале велел сделать надпись, что такого-то числа и такого-то года здесь проходила рать туранского султана Тимура, идущего лить кровь хакана Тохтамыша. Следуя дальше, кровожадный воитель походя приказал перерезать до единого человека перехожее племя кемберменов за то только, что Тамерлан счел народ сей решительно бесполезным для истории. Так племя кемберменов, существовавшее доселе лет триста, навеки прекратило свое бытие. Из отсеченных голов несчастных сынов сего племени Тамерлан, по своему изуверскому обычаю, приказал выстроить башню, тоже в память о походе на Тохтамыш-хана.

Так, уча воинов своих необузданной жестокости и настраивая их на многажды многое кровопролитие, Тамерлан провел рать огромную сквозь Джучи-улус дорогою Батыя и, не доходя нескольких верст до Булгара, встретился с ратью Тохтамыша в широкой местности, именуемой Кундузча, и сеча великая разгорелась здесь между двумя псами, алчущими крови друг друга. С утра до вечера бились полки ордынского хана с туменами царя самаркандского, тысячи и тысячи мертвых тел пали на сухую землю, орошая ее своей горячей кровью, но за одного чагатая падали два ордынца, и рать Тохтамыша дрогнула, бежала с поля битвы, кровоточа и посылая проклятья врагу, имевшему большее воинское счастье. Жирная добыча досталась победителям, но, прогнав соперника за Итиль – Волгу, Тамерлан не видел в войске своем силы двигаться далее, повернул вспять и к осени возвратился в град свой стольный.

По возвращении Тамерлан узнал о страшном злодействе, учиненном в его отсутствие, – Кабул-Шах, потомок Чингисхана, возведенный в ханском достоинстве на чагатайский трон, пал жертвою заговора и был зарезан. Важные сановные люди Самарканда оказались замешанными в том деле, и, желая, чтобы и Самарканд вспомнил, как выглядят реки крови человеческой, Тамерлан устроил жестокое судилище, казнил и виноватого и невинного, довел число обезглавленных до трех тысяч, хотя по здравому разумению единственными истинными злоумышленниками были эмиры Зельдуз и Зеттех. Но, ослепленный бесовской жаждою до кровопролития, Тамерлан инно возлюбленного своего воеводу Аббаса обвинил в участии в заговоре, забыв, что Аббас вместе с ним ходил бить Тохтамыша. И лишь когда безвинная Аббасова голова подкатилась к ногам смертоносца, тут только он одумался и стал оплакивать безвинную кончину своего преданного соратника.

Явив столице своей воочию, каков ее правитель, Тамерлан спустя некоторое время отправился на свершение новых злодейств, на сей раз в земли Фарсийские, где возвысился и блистал силой и доблестью шах Мансур, властитель Шираза. Дойдя до Мазандерана, страны, обильной пышными лесами и являющей собою рай на земле, Тамерлан остался тут на зимовку, а шаху Мансуру писал письма: «Доколе ты, поганый пес, будешь обижать возлюбленных мною жителей улуса Гулагу? Доколе Испагань и Шираз будут рыдать под твоим невыносимым гнетом? Доколе творенье Аллаха, человек, будет бесправен в подвластных тебе землях? Берегись, нечестивец, ибо когда я принесу угнетенным тобою свободу и счастье, твоя участь окажется печальнее их нынешней судьбы». Будучи одним из писарей в свите Тамерлана, аз грешный сам записывал сие послание Мансуру и посему столь явственно помню лживые слова моего государя. Он говорил о свободе и счастье для жителей Шираза и Испагани! Недолго оставалось ждать им, чтобы увидеть, каковы эта свобода и это счастие!

Зимними месяцами того года, который у магометан исчисляется как семьсот девяносто пятый, а у христиан как одна тысяча триста девяносто третий, Тамерлан устремился, ведя свои злобные тумены, в земли полуденные, в направлении на Кум, Испагань и Шираз. Отважный шах Мансур с войском, десятикратно меньшим, нежели рать Тамерлана, храбро выступил навстречу врагу и сражался до тех пор, покуда все его воины не полегли у стен Шираза, защищаясь от воинственных чагатаев. Последним остался сам шах Мансур. Раненый, он бился до последнего вздоха, покуда два нукера Тамерлана не отсекли ему голову.

Когда же некому стало защищать бедных жителей земель Фарсийских, они, яко стадо овец, оказавшееся без пастыря, достались зубам голодной волчьей стаи. Разграбив Шираз, Тамерлан повернул свои войска, возвратился в Испагань и здесь, обвинив жителей сего града в неповиновении, устроил резню невиданную. Каждому своему воину он приказал принести по две отсеченные головы, а кто не принесет, то у того самого – голову с плеч! И все несли, отнимая у людей жизни в страхе потерять жизнь свою. И весь град Испагань стал градом мертвых, а из отсеченных голов воздвигнута была высокая башня. На ту башню Тамерлан заставил взобраться своих мулл, сиречь именуемых так иереев, и чтобы те муллы с высоты той страшной постройки отслужили богу Аллаху благодарственный молебен. Се свобода, се счастие, о коих злодей писал в письмах своих и провозглашал изустно, якобы он несет их покоренным и угнетенным жителям земель Фарсийских! О лицемер! О нечестивец! О исчадие адово! Здравый рассудок мутится и тускнеет при одном только виде отрубленных глав, сложенных в виде высокой башни, да так, чтобы лицами наружу. И аз, писарь грешный, видел все сие собственными очами. Дивлюсь, како не соделался бесноватым от зрелища страшного! Но что же должно быть на душе у того, кто своею волею учинил сие безбожное и кровоточивое злодеяние!

Однако же видел ли я хотя бы раз раскаяние в очах отродия дьявольского, именуемого Тамерланом-царем? Ни разу. Всегда довольный собою, он думал лишь о том, как много на свете остается голов неотрубленных и как много незагубленных жизней. Даже и сам Аллах, взирая на нечестивца, кажется, смутился в сердце своем и перестал наказывать разбойника лютого, готовя ему наказание по заслугам в посмертном чертоге.

Посеяв смерть и ужас в земле Фарсийской, отпрыск Сатаны двинулся в страну Арабского Ирака, где в стольном городе Багдаде царствовал султан Ахмад. Багдад-город по-русски означает «жилище мира», иные же рекут, что се – «Богом данный», яко же и по-русски. Султан Ахмад имел войско многочисленное, крепости сильные, снаряжение богатое, но дух шаткий. Услышав о гибели доблестного Мансур-шаха, вострепетал и, взяв свое имущество и семью, бежал в Аравийскую пустыню. И когда рать Тамерлана приблизилась к Багдаду, жители мирного города сдались на милость завоевателя. Но сие было нелюбезно сердцу смертоносному. Тамерлан искал повода, чтобы учинить расправу над жителями покорного Багдада по подобию казни испаганской. И если ищешь повода для злобы, без труда найдешь его, коли сердце твое – пылающий злобою угль.

Жил некогда в Багдаде праведник-имам по имени Абу-Ханиф. Могила его была в некотором запустении, и, увидев ее, Тамерлан сделал вид, будто горестно страдает и плачет о нерадивости багдадцев. И приказал он построить великую гробницу над могилой праведника Абу-Ханифа, а жителей города строго наказать за то, что они не пекутся о величии мертвых угодников Аллаха. Протекая по местам глинистым, Тигр-река, что в Багдаде, имеет цвет зеленовато-желтый, и такою видел я ее, когда в свите Тамерлановой въезжал в град мира и спокойствия. Но другою суждено было увидеть мне Тигр-реку, когда потоки крови окрасили ее в багрянец – это по приказу Тамерлана секли головы покорным и мирным багдадцам!

Расширив и утвердив свои завоевания до пустынь Аравии и границ сирийских, до Фарсийского моря[78] и Евфрат-реки, Тамерлан замыслил новый поход противу Тохтамыша, на сей раз желая взлететь на горы Кавказские и, спустившись с них, овладеть Хаджи-Тарханом[79] и Сарай-Берке, двумя столицами великой Золотой Орды, иначе именуемой Джучи-улусом. Царство Азербайджанское, покоренное Тамерланом, было отдано во власть Мираншаху, но Тохтамыш стал угрожать завоеванием Азербайджана и даже договорился с грузинским царем Георгием, да пропустит тот татарское войско через ущелье Дарьял. Егда дошла весть о том, что татары великою ратью дошли до реки Куры, Тамерлан немедленно выступил на сближение с противником, но Тохтамыш отступил к Дербенту, не захотев боя, ожидая подкрепления. Тамерлан тоже собирал силы и токмо весною девяносто пятого года накопил их достаточно.