— Я лояльный гражданин, уверяю вас. Я люблю Англию не меньше вас, хотя родился в другой стране. Мне нравятся ваши пригороды, ваша демократия, ваше правосудие…

— Вы еврей.

— Да.

— Среди евреев очень много шпионов.

— Я знаю.

— Поэтому…

— Но я не шпион. Я бизнесмен.

— Лжете?

— Нет…

— Вы часто ездите за границу. Например, в Македонию?

— В Македонию, да. И в — ну, в Бельгию, Голландию, Ассирию…

— Куда?

— То есть в Абиссинию.

— Вы что-то от нас скрываете, — сказал констебль, лицо которого стало красным и потным.

— У меня плохая память, — захныкал Очинек, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то неприятное.

— Вы мне все расскажете.

— Конечно, конечно.

— И если будет необходимость, я выбью у вас признание.

— Я не изменник.

— Я тоже на это надеюсь.

Констебль Воллас быстренько закончил предварительную беседу и, схватив Очинека за воротник, бросил его на пол к своим ногам и со всего размаху кулаком врезал Очинеку в живот. Очинека тотчас же вырвало прямо на форму констебля Волласа.

— Ах, ты грязное животное! — Воллас вышел из камеры.

Очинек, не обращая внимания на то, что на его губах, подбородке и одежде, была рвота, обессиленный сел на кровать.

Он судорожно глотал воздух ртом и плакал, зачем он только позавтракал. Ему следовало предусмотреть подобный поворот. Или он заранее все предчувствовал? И в лучшие времена он никогда не был до конца уверен в том, какую роль он играет, что им движет, а в данный момент он совсем запутался. Он знал только, что, вероятно, в данный момент он является изменником. Ему бы следовало оставаться военным. Это было проще.

В коридоре послышалась автоматная очередь. Крики. Топот сапог. Бряцание оружия. Еще выстрелы. Снаружи отодвинули задвижку. Увидев, что дверь в камеру открывается, Очинек съежился.

В дверном проеме стояла Кэтрин Корнелиус, которая выглядела ну совсем как Уна Перссон в молодые годы, через плечо теплой полушинели был переброшен автомат M16, на золотых кудрях был зеленый шотландский берет.

— Вы тот самый парень, которого нам нужно освободить? — спросила Кэтрин. — Мистер О.?

— Не знаю, — сказал он, он был уверен, что вслед за Кэтрин тотчас же появится Воллас.

— Я обычно не занимаюсь подобными вещами, — объяснила Кэтрин, вытаскивая его из камеры в коридор, в котором было много трупов и покореженного железа. Он увидел Волласа. Автоматная очередь прошила ему красную шею. Он был мертв. Очинек с изумлением уставился на него.

Она провела его мимо трупа к входной двери, выбитой при налете.

— Обычно я работаю медсестрой, но сейчас не хватает людей.

— Кто вы?

— Кэтрин Корнелиус.

— Нет — от кого вы?

— От Бибы.

— На кого вы работаете?

— Я работаю на Англию, мистер Очинек, и за ее свободу. — Сама того не замечая, проходя двор Брикстонской тюрьмы, она держала автомат наперевес, пока они не дошли до ворот. — Нас ждет машина. Я давно не была в южной части Лондона и плохо ориентируюсь. Может быть, вы мне поможете.

Они прошли через ворота и оказались на узкой улочке. На улице стояла машина «дилейдж дайан» с включенным двигателем.

— Это, конечно, напрасный расход энергии, — сказала она извиняющимся тоном, — но для меня целая проблема завести ее.

— Мисс Корнелиус…

— Что, мистер Очинек?

— Я не понимаю…

— Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Борьба различных политических сил во время революции — если это революция — мне абсолютно непонятна. Я только выполняю порученное мне дело.

— Но я не революционер. Я бизнесмен. Я думал, вы знаете больше…

— Правда, я ничего не знаю…

— Может, мне вернуться в тюрьму? Может, это ошибка. — Он стоял рядом с машиной, не решаясь сесть.

— А вы были в Македонии?

— Вы тоже там были?

— Вы были идеалистом. Партизаном.

— Я всегда занимался рекламой. Посредничеством. Организацией концертов.

— Ну, тогда вы именно тот человек, которого мне нужно было освободить. — Она открыла для него дверь машины. — Вас больше никто не будет бить.

— Я устал.

— Я знаю, что вы сейчас ощущаете. — Она села на водительское место и нажала на газ. Казалось, она впервые села за руль этого автомобиля. — Нам предстоит ехать очень долго. — Машина медленно тронулась. — Изменение человеческого типа и тому подобное. Возможно, это вовсе не революция в конце концов.

Очинек заметил выражение страдания на лице Кэтрин. Он начал плакать. Они добрались до шоссе, и, нажав на газ, она повернула машину в сторону Темзы.

— За старую добрую Англию! — сказала миссис Корнелиус, салютуя кружкой пива нарисованному на стеклянной витрине бульдогу.

— О, да вы просто неисправимая оптимистка, миссис К.! — Старина Сэмми стоял в углу комнаты и, широко открыв рот, буквально сотрясался всем телом от громкого хохота. Он поднес ко рту свою кружку пива и влил его в свое распухшее от постоянного пьянства тело.

— Да ладно, ладно. Я именно это и имею в виду, — сказала она. — Англия будет существовать всегда. У нас были свои взлеты и падения, но мы всегда выкручивались.

— Ну, вы-то, может, и выкрутитесь, — сказал Сэмми с горечью в голосе, как только он опустошил свою кружку, его настроение моментально испортилось.

— Еще пива? — предложила она, как бы награждая его за только что высказанный комплимент.

Он подошел с кружкой к стойке, за которой она сидела на высоком в форме седла табурете, ее массивное тело расползлось по табурету, полностью закрыв собою темное дерево, из которого тот был сделан.

— Давненько я вас что-то не видел, — сказал он.

— Да, — согласилась она. — Я уезжала. Ездила в одно место.

— Куда?

— За границу. Навещала своего сына.

— Кого, Фрэнка?

— Нет, Джерри. Он болен.

— Что-нибудь серьезное?

Она фыркнула.

— Они называют это болезнью крови! А я считаю, что это просто какая-то ерунда! — Она оглянулась и посмотрела на входившего в «Портобелло стар» человека.

— А, это ты. Что-то поздновато.

— Извини, дорогая. Меня задержали в эмиграционной службе. — Полковник Пьят был одет в кремового цвета костюм, на руках у него были перчатки бледно-лилового цвета, на ногах — белые носки и темно-коричневые ботинки. Под костюмом виднелась рубашка бледно-голубого цвета и форменный галстук. В руке он держал трость и серую шляпу. Его поведение было очень нерешительным.

— Сэмми, этот полковник — мой муж.

— Здравствуйте, — сказал Пьят.

— Здрасьте. Вы отец Джерри?

Миссис Корнелиус затряслась от смеха.

— Он вполне мог бы им оказаться. Ха-ха-ха!

Полковник Пьят слегка улыбнулся и откашлялся.

— Что вы будете пить, сэр?

— То же самое.

Обращаясь к стоящей за стойкой старой морщинистой женщине, Пьят негромко сказал:

— То же самое в эти две кружки. А мне двойную порцию водки. Неплохое утро.

— Для кого как, — ответила женщина.

Миссис Корнелиус перестала смеяться и нежно похлопала полковника по плечу.

— Не унывай, дорогой. Ты выглядишь так, как будто только что вернулся с фронта! — Она открыла свой бесформенный редикюль. — Я заплачу. — Она обвела взглядом бар. — А где твои сумки?

— Я оставил их в отеле.

— В отеле?

— В отеле «Веню» на Уэстбурн-Гроув. Небольшой симпатичный отель. Очень уютный.

— А, ну, хорошо, хорошо.

— Я не хотел тебя беспокоить.

— А почему? — Она заплатила за выпитое и подала ему рюмку с водкой. — А я, наоборот, думала, что… Первый день дома… Ну и…

— Я совсем не хотел расстраивать тебя, дорогая. — Он взял себя в руки. — Может, пообедаем где-нибудь сегодня вечером. Куда бы ты хотела пойти? А затем попозже мы могли бы придумать что-нибудь еще. Пойти не берег или еще куда-нибудь.

Она успокоилась.

— В Хрустальный дворец, — сказала она. — Я там не была тысячу лет.

— Отлично. — Он проглотил свою порцию водки и заказал еще. — Да здравствует аскетизм! Прощай власть! — Глядя на свое отражение в зеркале, он поднял бокал.