Клаус протянул ей бокал с коньяком и, сев напротив, сказал:

— Выпей, это тебя согреет.

Но прежде чем Хельга взяла из его рук бокал, он добавил:

— Теперь ты должна произнести тост. За что ты хочешь выпить?

Хельга на минуту задумалась: «Чего он ждет от меня? Что я должна сказать?» И вдруг, едва улыбнувшись, она посмотрела на Клауса и сказала:

— За вашу доброту.

Таких слов Хайдель не ожидал и был несколько обескуражен. «Может быть, она решила меня провести? — подумал он, глядя на ее робкую улыбку. — Или она действительно так легко поверила в то, что я здесь пытался изобразить?» Это пока осталось для него загадкой, которая, однако, привнесла еще больше интереса во всю эту историю. И, с любопытством глядя на Хельгу, он спросил:

— Интересно, чего ты сейчас больше всего боишься?

Хельга вздрогнула и, выпив немного коньяка, подумала: «Больше всего я боюсь, что у этого вечера будет продолжение». Но, не решившись высказать свои мысли вслух, она ответила:

— Я боюсь возвращения туда.

«Возможно, это правда, — продолжая рассматривать ее, рассуждал Клаус. — Но интересно, что она думает по поводу этого вечера? Вряд ли она желает его продолжения. А значит… Значит, надо ее отправить спать и в следующий раз повернуть все таким образом, чтобы она сама этого захотела».

И сделав почти безразличное лицо, он сказал:

— Уже очень поздно. Иди спать.

Не веря в свое счастье, Хельга поднялась с кресла и, пройдя несколько шагов в сторону двери, обернулась и замерла.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — спросил Клаус, закуривая сигарету.

— Да, господин Хайдель, — сказала она. — Я хочу поблагодарить вас за этот ужин.

Больше Хельга ничего не решилась добавить, боясь испортить столь благоприятно сложившуюся для нее обстановку, и, пользуясь тем, что он ее отпустил, стремительно вышла за дверь.

«Однако смелости ей не занимать, — усмехнулся про себя Клаус. — Интересно, что она подумала обо всем этом? То, что я очарован ее красотой? Вряд ли. Если бы это было так, я не отпустил бы ее так быстро. Или она решила, что мне просто нужен был собеседник на этот вечер. Да, скорее всего. Ну что ж. Это именно то, чего я добивался. Все идет так, как я хотел. Теперь следующим шагом будет мое временное безразличие к ее персоне».

В следующие четыре дня Клаус возвращался очень поздно и вообще не встречался с Хельгой, однако тянуть так без конца ему показалось скучно, и поэтому, приехав домой в среду, он намеренно оставил внизу сигареты и, уйдя наверх, через некоторое время позвонил.

Хельга, которая все эти вечера только и делала, что прислушивалась к его шагам и смотрела на безмолвный звонок, молниеносно вскочила с кровати и побежала наверх. При этом она не обратила внимания на то, что внутренне немного обрадовалась прозвучавшему сигналу, и по инерции проговаривала про себя изменившиеся с прошлого раза правила поведения, которые не должна была забыть. Она еще не отдавала себе отчета в том, что стала меньше бояться встречи с Хайделем, поскольку их совместный вечер заставил ее посмотреть на него как на человека, а не как на зверя, наделенного неограниченной властью.

Услышав стук в дверь, Клаус сел в кресло и сказал:

— Да, да, заходи.

Он собирался вполне вежливо послать ее вниз за сигаретами, а после этого, когда бы она принесла их, хотел отправить ее к себе. Однако все сложилось немного не так, как он предполагал. Когда Хельга в ответ на его слова зашла в комнату, первое, что бросилось ему в глаза, — это был ее наряд с белым фартуком. Конечно, поразмыслив несколько секунд, Клаус понял, насколько глупо было ожидать, что она будет расхаживать по дому все в том же вечернем платье, но, будучи не в силах преодолеть свое раздражение, зло сказал:

— Что это такое? Откуда у тебя этот наряд?

Хельга замерла на пороге и растерялась. Она не думала, что ее платье станет причиной конфликта, и, разведя в ответ руками, сказала:

— Мне его дал ваш заместитель.

— Идиот, — прошептал Хайдель сквозь зубы, и еще раз взглянув на Хельгу, добавил, — завтра же отправишься в город и купишь себе нормальное платье. Такое, чтобы выглядеть по-человечески. Тебя отвезет шофер, он же даст тебе деньги.

— Хорошо, — сказала Хельга, четко выполняя его последний приказ об отмене лагерных выражений.

Однако сам Клаус о своем распоряжении забыл, а потому посмотрел на Хельгу несколько удивленно. «Что значит «хорошо»?» — подумал он, но, вспомнив о своих словах, решил, что и такой поворот событий ему, в конце концов, на руку. «Пусть, пусть немного расслабится, — решил он. — Когда кот играет с мышью, он тоже иногда делает вид, что отпускает ее на свободу, хуже от этого не будет». И, снова вспомнив о том, для чего он собственно ее вызвал, сказал:

— Я там внизу забыл сигареты. Будь добра, принеси их сюда.

Хельга ушла вниз, поражаясь переменам в его настроении, а Клаус задумался: «Удивительно, но ее присутствие в доме меня совершенно не раздражает. Жаль, что Магда не умеет вести себя точно так же». И, на минуту представив себе Магду в роли служанки, он рассмеялся. «Нет, я пристрелил бы ее в первый же вечер», — подумал он, одновременно вспомнив о том, что завтра собирался пригласить Магду к себе.

Зашедшая в этот момент в комнату Хельга оторвала его от размышлений, кладя на стол сигареты с зажигалкой. Он передернулся, снова увидев ее накрахмаленный наряд.

— Сними этот фартук, — он сделалнервное движение рукой, — я не могу разговаривать с тобой, когда ты одета в эту нелепость.

Хельга, пытаясь как можно быстрее выполнить его приказ, только сильнее затянула узел на завязках и в итоге провозилась с фартуком гораздо дольше, чем ей бы хотелось. «Сейчас он на меня накричит», — подумала она, не обратив внимания на то, что еще пять дней назад боялась не того, что Хайдель может на нее накричать, а того, что он просто ее убьет.

Удовлетворенно отметив про себя, что такая форма одежды его раздражает меньше, Клаус приказал Хельге сесть и, закурив, сказал:

— В городе купи себе сразу все необходимое, чтобы больше не надевать обувь чужого размера. Да, и кстати, скажи мне, неужели те туфли пришлись тебе впору?

— Нет, — ответила Хельга, не понимая, чего можно ждать от этого диалога, — они мне были велики.

— Ладно, иди, — сказал Клаус, решив, что на сегодня общения вполне достаточно.

Вернувшись к себе, Хельга подумала, что Хайдель на самом деле погорячился, приказывая ей поехать в город. «Это был бы слишком щедрый подарок с его стороны, — раздумывала она, забравшись на свою узкую кровать. — Даже если он действительно по какой-то причине так добр ко мне, то все равно столь шикарные жесты вряд ли ему свойственны».

Однако, когда в следующий полдень к дому подъехала машина, Хельге пришлось изменить свое мнение.

Сев на заднее сидение массивного автомобиля, она погрузилась в состояние, близкое к обмороку. «Сейчас я на полтора часа обрету свободу, — думала Хельга, отрешенно наблюдая за тем, как шофер заводит мотор. — Я пойду в магазин, буду покупать себе какие-то вещи, что-то выбирать… Совсем как раньше, перед войной…» Она закрыла глаза и хотела представить себе мирную жизнь, но отчего-то вместо этого Хельга стала думать о Клаусе, и постепенно ее захлестнула волна бесконечной благодарности к этому человеку. «Как жаль, что я не смогу объяснить ему, что он для меня сделал, приказав купить это платье, — думала она. — Я не решусь ему это сказать, пока он не спросит. Хотя… Может быть, ему это безразлично. Ведь вполне возможно, он, как и многие, уверен, что у меня вообще не может быть никаких чувств». Эта мысль немного омрачила ее радость от поездки, и, расстроившись, Хельга стала смотреть в окно.

Мирные пейзажи, представшие ее взору, поражали своей безмятежностью и отстраненностью от того, что происходило за колючей проволокой. «Подумать только, — ужасалась Хельга, — всего полчаса езды на машине, и ты попадаешь в совершенно иной мир. Такое впечатление, что здесь никто даже не предполагает о существовании этого лагеря, в котором ежедневно происходит столько смертей…».