— Ты прекрасно выглядишь. И эта дорогущая куртка тебе идет.

— Спасибо пап, — она улыбнулась и почему-то тяжело вздохнула.

Меня это обеспокоило — может быть она плохо себя чувствует? Я взял ее под руку и повел в сторону скамейки, затененной елочными лапами.

— Давай посидим минутку. Поговорим, — вытащив из кармана сложенную вчетверо газету, я распотрошил ее и расстелил на лавке. — Почему ты такая грустная? У тебя что-нибудь болит?

Она как маленькая уткнулась мне в плечо:

— Душа. У меня все время болит душа. И никто не может мне помочь, даже ты.

— Ну, о чем ты говоришь, солнышко мое? — я обнял ее за плечи. — Разве у такого гармоничного создания могут быть какие-то болезни, плохое настроение? Ведь ты вся светишься, как эти лучи. Марианна? Что же такое с тобой случилось?

— Я не знаю, — она отодвинулась и взлохматила волосы. — Ведь ты считаешься хорошим врачом, правда?

— Хорошим врачом? Конечно, — папа удивленно взглянул на меня.

Я зря задала ему этот вопрос. Вдруг он подумает, что я сомневаюсь в его профессионализме. Надо что-то сказать, чтобы его не обидеть:

— Папуль, я имею ввиду, что ты лечишь самые разные болезни, правда?

— Ну, да. Ты же знаешь.

— Тогда скажи мне, почему ты не можешь исцелить мое бесплодие?

Трудно обсуждать с родным отцом такие вопросы. Но он же самый лучший доктор в этом городе, а может быть и не только в этом.

В ответ он погладил меня по голове:

— Дочка, понимаешь… На это иногда нужно время. Я же даю тебе порошочки. Потом мы проведем с тобой еще один курс. И, может быть, осенью наконец случится то, чего мы все так давно ждем, — он улыбнулся и у меня на душе стало как-то тепло и спокойно.

Он не может ошибаться. Если папа сказал, то так и будет. И зачем я ходила вчера к этому Артису? Да еще напросилась к нему сегодня вечером? Глупо. Очень глупо. Надо перезвонить и все отменить. Я положила голову отцу на плечо. Он чмокнул меня в макушку:

— Пойдем пообедаем в нашей столовой?

— Да… — я кивнула, но продолжала сидеть.

Мне не хотелось вставать с этой лавки. Здесь было так хорошо, под сенью пахучих хвойных веток. И почему Артис сказал, что папа ошибочно считает себя врачом? Наверное, он просто хотел меня шокировать. Кажется, он вообще это любит.

— Пап?

— Что, милая?

— А бывает, что мужчинам нравится эпатировать женщин?

— Конечно, а почему ты спрашиваешь? — я приподнял ее за подбородок. — Кто тебя так взволновал? Твой Макс?

— Нет, что ты… — она потупилась и замолчала.

— Ну, так как? Пойдем, поедим? — я понял, что все ее переживания не более чем облачко, набежавшее в летний полдень на солнце. Что-то видно примерещилось моей дочке, вот она и опечалилась. Встав со скамейки, я подал ей руку, — Идем?

— Да, пап. А то мне еще на работу возвращаться.

Мы вошли в фойе клиники и, поднявшись на второй этаж, пристроились в хвост небольшой очереди. Здесь очень хорошо кормят. Поэтому я стал иногда приглашать Марианну пообедать. Ей здесь совсем недалеко ехать. Каких-то десять минут — и, вот, она уже вместе со мной.

Нагрузив себе полные подносы всякой всячины, мы сели за столик возле искусственной пальмы. Я набросился на куриный бульон и молча поглядывал на дочку, которая как-то с неохотой смотрела в свою тарелку.

— Знаешь, пап… — сказала она, тихо позвякивая ложкой по фарфоровой выщерблине. — Я познакомилась с одним… С одним врачом, который умеет видеть причины. Он тоже обещал мне помочь. Это странный человек. Он рассказал мне такие вещи, о которых никто не мог даже догадаться. Ты в такое веришь?

Я перестал есть. Что еще за человек? Это наивное дитя впуталось в какую-то историю?

— А откуда ты его узнала? Марианна! Объясни-ка мне все по порядку, — я сделал строгое лицо, чтобы она не решилась скрывать от меня подробности.

— Мне рассказала о нем Инна. Помнишь, та девушка, с которой я познакомилась несколько недель назад на одном дне рождения? Ну, я же говорила тебе…

Меня вдруг так расстроило то, что папа совсем ничего не запомнил из моих слов. Как он так мог? Ведь это было совсем недавно.

— Ну, папа… Вспомни, пожалуйста, — я потормошила его за рукав. — Я еще рассказывала тебе о том, какое на ней было красивое платье.

— А… Да, да. Она, кажется, дизайнер интерьеров? — отец кивнул. — Конечно, конечно. Но как ты так поверила ей? Мало ли, кого она тебе рекомендует. Марианна, ты же еще совсем ребенок. Совершенно не знаешь жизнь. Мужчины очень коварный народ. Относись с недоверием ко всему, что тебе говорят.

— А ты? — мне стало смешно. — Ты, папуль, тоже коварный?

— Нет. Я нет. И Максу тоже можно доверять. Ведь он твой муж. Ты же не сомневаешься в нем, правда?

— Безусловно, — я склонилась над своей тарелкой. — Я только хотела тебе сказать, что…

Он почему-то перебил меня:

— Хватит. Отправилась к какому-то шарлатану, наслушалась у него глупостей… Видишь ли, он тебя эпатировал… Ты хоть Максу-то рассказывала об этом?

— Нет. Но обязательно расскажу, — я опешила и удивленно смотрела на него.

Почему он не захотел меня выслушать? Что за странная реакция на мои слова? И эти рассуждения о мужском коварстве…

Я не понимал свою дочь. Меня вообще неприятно поразила вся эта история. Марианна поехала одна к какому-то мужику, который ей наговорил кучу небылиц… Уверил ее в том, что зрит в корень. Чушь! Я много видел на своем веку всяких шарлатанов и целителей, которые не могли ангину отличить от насморка. Это не более чем позерство. Хоть Марианна по возрасту уже и считается взрослой женщиной, на самом деле она только недавно вылупившийся из яйца цыпленок. Как можно отпускать ее одну?

— Хочешь, мы сходим к твоему лекарю вместе? Я поговорю с ним, разберусь, на что он способен?

Она похлопала ресницами и по своей детской привычке стала громко болтать ложкой в тарелке. Значит, ей не понравилось то, что я сказал. И напрасно. Строит из себя очень умную.

— Что ты молчишь, дочка? Разве отец может посоветовать тебе что-то плохое?

— Нет, пап. Просто я вдруг вспомнила, что мне надо зайти еще в одно место перед работой. Ты ешь, а я почему-то ничего не хочу. Спасибо, что повидался со мной.

Она встала и, склонившись над столом, поцеловала меня в щеку. Доедать обед мне пришлось в одиночестве. Ох, дочка… Хоть бы ты не наделала глупостей.

Я вышла на крыльцо клиники и зажмурилась от яркого солнца. В моем характере есть один большой недостаток — я очень сильно реагирую на слова и ту интонацию, с которой они бывают сказаны. Ничего не могу с собой поделать.

Зачем он сказал мне, что все мужчины коварны? Он же ни капельки не выслушал меня! А сразу взялся судить! Разве так можно? Он что, считает меня дурочкой? Тогда мне придется доказать ему, что со мной так нельзя.

Я обязательно поеду к Артису и сама разберусь, шарлатан он или гений. В конце концов, он слишком много всего угадал про меня, так что каким-то бездарным фокусником он уже быть не может.

Запахнув плащ, я побежала к подъехавшему автобусу. Скорее бы пришел вечер и расставил все на свои места.

Мы с мамой сидели на кухне и, доедая вчерашние пироги с сочными яблоками, пили пахучий черный чай. Тихим метрономом капала в раковину вода из бракованного крана. По сердцу распространилось умиротворение и странный ни на что не похожий покой — наступил тот редкий момент, когда одни неприятности уже закончились, а приход следующих отложился на неопределенный срок.

— Представляешь, меня сегодня послали в цыганский салон, — рассмеялась я. — Буду писать заметку о пользе гадания.

Мама от удивления поставила чашку мимо блюдца:

— Надо же! И что же интересного ты там видела?

— Да, ты знаешь, довольно много всего. Их хозяйка — такая колоритная дама неопределенного возраста — взялась мне гадать по какой-то старинной методе…