— Детеныш…
— А? — она улыбнулась и прижалась губами к моей щеке.
— Мне иногда кажется, что ты такая шутница. Придумала себе развлечение дурить старого дядьку, и знай себе потешаешься… Да?
— Нет, — она серьезно замотала головой.
— Ну и хорошо.
Я закрыл глаза от удовольствия. Любовь, утомленная чувственными играми, разлилась во мне океаном и заплескалась мягкими волнами. Мы вдвоем, ночью, и ни одна живая душа нам не мешает. Никто не стоит между нами, и мы не должны друг друга ни с кем делить.
От сознания реальности своего счастья у меня закружилась голова. Я возблагодарил небеса за щедрость.
Утро шагнуло в комнату лучом золотистого света. Умывшись, мы спустились завтракать в накрахмаленный гостиничный ресторан.
— Не желаете ли приобрести глиняных котов? — говоря в нос, спросил нас длинный как Дон Кихот официант, ставя передо мной тарелку с яичницей. — В этот раз коты получились очень милые.
— Нет, нет… — Герард взял из его рук блюдо с сырниками и попытался всем своим видом показать, что мы хотим уединения.
Мне же захотелось узнать, о каких котах речь:
— А почему не собаки? И как они выглядят?
— Разве вы не знаете?! — он не мог скрыть изумления. — Котенок, милый такой, он жил на улице… Помните это кино?
— Нет, что-то не припомню… — не очень хотелось его расстраивать, но мы с Герардом все еще находились во власти своего любовного наркотика и не понимали, о чем идет речь. — Мы не видели…
Официант показал нам аляповатую лубочную картинку с выпуклым глиняным котом:
— Я их сам делаю. Не желаете… Ладно… Пойду… Если передумаете, то зовите… — разочарованно вздохнув, он удалился.
Улыбнувшись, я откусила кусочек пахучего сыра:
— Ты видел? Он обиделся, что мы остались равнодушными к его творчеству. Знаешь, мне его немного жаль.
— Напрасно. Наш отказ — ему наука, — буркнул Герард, намазывая сметану на сырник. — Видит же, что мы не хотим с ним разговаривать, а продолжает стоять и болтать о своих котах.
Я выпила вторую чашку кофе и закинула руки за голову. Мне было хорошо. Хорошо, умиротворенно и спокойно — так хорошо может быть только бездетному человеку, который предается страсти курортного романа. Да… Я сразу вспомнила о Филиппе, маме, обо всех неразрешенных проблемах моей жизни и почувствовала ноющую боль в сердце. Все это только самообман — легкое притворство, которое всего лишь на пару выходных дней превращает меня в какого-то совсем иного человека…
— Когда мы поженимся, ты будешь со мной счастлива, — неожиданно сказал Герард, проведя рукой по своему безымянному пальцу.
— Счастлива? — я нервно рассмеялась. — Я не способна это испытать. Так… Несколько раз что-то подобное со мной случалось, налетало как тайфун, а потом… Счастье и я просто не совместимы…
— Но я бы любил тебя, твоего ребенка… Ты бы перестала болеть. И все было бы хорошо…
Я посмотрела на него, как на безумца. Как он не может понять, что это абсурд? Он, я и масляная семейная пастораль…
В голове назойливо крутились мысли о жене Герарда. Мне вдруг очень захотелось сделать ему больно. Кроме чувства любви я испытывала к нему патологическую ревность, которая отравляла мне жизнь, — мне было невыносимо знать, что у него дома сидит какая-то женщина, которая имеет право прикасаться к нему, целовать… Я ненавидела его дочь, сына, эту Карину, имя которой он постоянно упоминал. Нет, я не имела лично к ним никаких претензий, однако, тот факт, что они были неотъемлемой частью его повседневности, сводил меня с ума.
Отвернувшись к окну, я задумалась. А даже если представить… Так просто, в шутку и на секунду… Вот, он уйдет от них, и мы заживем вместе… И что это будет? Он начнет таскаться к ним точно так же, как сейчас он убегает ко мне. Станет скрывать свои чувства, затоскует… И наверняка, будет жалеть денег на моего ребенка, потихоньку утаивая их для своего. Да и на какие средства, собственно, мы будем существовать? Эта мысль проткнула мое молчание и заставила заговорить:
— Герард, а на что мы будем жить?
— Ну, я получаю… — он назвал сумму всего лишь в полтора раза превышающую мою ежемесячную зарплату. — Половину я буду отдавать Карине, потому что она никогда не работала и ей нужно выращивать Артура. Ну а все остальное в твоем распоряжении…
Меня начало тошнить. Жить с мамой и Филиппом на свои жалкие гроши я могла, но быть обязанной нищетой любимому мужчине — такой роскоши я себе позволить не имела права. Нет уж. Лучше тянуть эту лямку в одиночестве, чем ежедневно выслушивать морали о том, что продукты надо покупать на дешевых ярмарках, одеваться в магазинах списанного тряпья, и влачить вполне благопристойное существование…
Герард улыбнулся и поцеловал меня в ладонь:
— Мы бы жили счастливо, тихо и скромно. Ведь, когда любовь, то роскоши не требуется, правда?
Я снова отвернулась и уставилась за окно на проезжающую мимо гостиницы старую лошадь. Пусть грезит. Пусть тешит себя иллюзиями. А мне мечтать уже не о чем. Да… Кончено… Ведь, любовь я уже получила… А все остальное… Мне вспомнились все мои девичьи фантазии. Здесь, рядом с Герардом они показались мне не более чем плодом горячечного воображения. Пора начинать учиться жить в реальном мире. И может быть, тогда я смогу наконец попробовать стать сама собой.
— Пойдем в номер? — я поднялась и автоматически посмотрела на растопыривших лапы глиняных котов. — А то нам ведь еще ехать к твоей пациентке.
— Да, да… — он встал и торопливо, будто бы испугавшись, схватил меня за руку. — Пойдем, я попробую ей дозвониться…
В комнате, вновь ощутив себя скрытыми от всего мира, мы бросились друг на друга, не в силах сопротивляться искушению. Казалось, что наши тела существовали отдельно от разума и действительности. Желание скручивало нас в жгуты и не отпускало до тех пор, пока мы не выплачивали ему дань.
— Герард? — я лежала, полуприкрывшись мятой простыней. — Ты еще успеваешь на прием?
— Не знаю… — он смотрел на меня и не шевелился. — Наверное, да, — потянувшись к городскому телефону, он достал из кошелька какой-то клочок бумаги и набрал номер. — Здравствуйте… Это из клиники… Салтанат предупреждала… Да, да… Могу прямо сейчас. Скажите только адрес…
— Ну и как? — я оделась и, подойдя к окну, присела на прохладный подоконник.
Повесив телефонную трубку, Герард подошел, чтобы поцеловать меня:
— Давай сделаем так. Она назначила мне на три часа. Мы с тобой погуляем, где-нибудь пообедаем, сходим в эту больницу, а потом потихонечку поедем на вокзал — как раз придет время нашего поезда. Ты согласна?
— Сог-лас-на, — по слогам произнесла я и засмеялась сама не знаю чему.
Мне снова стало недопустимо спокойно. Этот милый город — оплот звенящих колоколами храмов и многочисленных безудержно веселых свадеб — пытался погрузить меня в атмосферу слепого спокойствия. Он будто бы был создан для таких как мы — любовников, скрывающихся от мимолетных взглядов и постороннего любопытства. Должно быть, спустя много-много лет, когда старость сморщит мое лицо в маску мудрости, я буду вспоминать эти удивительные южные дни, насквозь пропитанные нашей безрассудной и украденной у праведности любовью…
Герард прижал меня к себе и спросил:
— О чем ты думаешь, улыбчивый детеныш?
— О том времени, когда мне будет лет семьдесят.
— А… — грустно протянул он.
И я поняла, что ему-то будет далеко за девяносто…
* 39 *
— Марианна!
— Да?
— Как тебе кажется, кто был этот человек из твоих воспоминаний?
Она сидела передо мной совсем как в самом начале нашего знакомства — тихая, со сложенными на коленях руками. Смешная. Мне стало немного жаль, что я так осадил ее при встрече — возможно, все-таки следовало дать ей немного помечтать о безоблачности нашей тупиковой связи. Хоть, впрочем, ладно, пусть знает свое место.
Она подняла глаза к потолку и улыбнулась:
