«Чертова Магда, — мелькнуло в голове у Хайделя, — что она еще тут натворила?»

— Я надеюсь, ты не откликнулась на этот вызов?

— Нет, — Хельга посмотрела на него и закусила губы.

Клаус почувствовал, как в нем медленно начинает закипать раздражение. «Если она мне сейчас же не скажет, в чем дело, это плохо кончится», — подумал он, нервно разминая сигарету.

— Хельга, — он сделал многозначительную паузу. — Ты хочешь проверить, далеко ли простирается граница моего терпения? Или ты решила, что я давал тебе право вести себя со мной подобным образом?

Он посмотрел на нее и, с удовлетворением отметив, что ее глаза приобрели характерный золотистый оттенок, продолжил:

— Ты прекрасно знаешь, чем для тебя может закончиться подобный разговор, но тем не менее сегодня ты впервые меня провоцируешь. Я бы хотел услышать объяснение. Итак, что означают все эти взгляды?

Хельга задрожала и, вцепившись руками в край стола, подумала: «Что мне делать? Я не могу сказать ему правду, потому что не имею права на ревность, но обманывать его я не могу, потому что он видит меня насквозь».

— Пожалуйста, позвольте мне не отвечать, — сказала она, умоляюще глядя на Хайделя.

Неожиданно его озарила догадка. «Да ведь это ревность!» — опешив, подумал он и, внимательно всматриваясь в полные слез Хельгины глаза, почувствовал, что все его раздражение исчезло. «Интересно, что она тут напридумывала себе, пока меня не было?» — стал рассуждать он, закуривая сигарету. Клаус мысленно рассмеялся: «Да, этого я ожидал от нее меньше всего. Я даже не могу за это на нее разозлиться. Она меня любит и вполне нормально реагирует на происходящее. Но интересно все же, что именно послужило причиной проявления столь сильных чувств?»

— Хельга, — еле сдерживая улыбку, сказал Клаус, — я, кажется, начал понимать, что тут вообще происходит.

Он сделал паузу и рассмеялся.

— Из этой ситуации, Хельга, есть только один выход, — Хайдель посмотрел, как в ее глазах промелькнул слабый проблеск надежды, и продолжил: — Рассказать мне все по порядку. А иначе… Но не будем об этом… Итак, я тебя внимательно слушаю, а потом, уже после того как ты подробно мне объяснишь, что к чему, я скажу тебе, что я обо всем этом думаю.

Хельга расплакалась и сквозь слезы сказала:

— Пожалуйста, господин Хайдель, позвольте мне отойти к окну.

— Иди куда хочешь, — Клаус махнул рукой, — стой, где тебе удобно, только прекрати лить слезы и молчать.

Он пересел в кресло и, глядя, как она одиноко стоит у шторы, подумал: «Как я ее все-таки люблю. Удивительно, что я вообще оказался способен на такие чувства. Все то, как я жил, к чему стремился, чем восхищался… Все это кажется таким ничтожным и низменным в сравнении с этим чувством. Странно, но она одним своим присутствием пробуждает во мне лучшие качества… То, что от соприкосновения со всей этой жизнью дремало, спрятанное где-то в самых глубинах моей души… Эта любовь, нежность, желание оградить ее от этого мира… Все это прорывается наружу, когда я остаюсь с ней наедине».

— Хельга! — он повысил голос, желая продемонстрировать свое нетерпение. — Я жду.

Она совершила над собой усилие и, набравшись смелости, сказала:

— Я поднялась в комнату, и там на кровати… Там был жемчуг… Это были жемчужины от бус, которые порвались… — Она приложила руку к губам и, на мгновение замолчав, продолжила, — Я сразу представила себе, как это произошло, и этот звонок среди ночи… И я… — Хельга закрыла лицо руками и замолчала.

«Ночь, полная такой страсти, от которой даже жемчуг порвался», — подумал Клаус и, вспомнив о Магде, мысленно рассмеялся.

— Значит, ты считаешь, что имеешь право меня ревновать? — подытожил он, стараясь выглядеть слегка недовольным.

— Нет… — Хельга в изнеможении осела на пол и, обхватив голову руками, сквозь слезы стала говорить: — Я ни на что не имею права, никогда не начинаю первой разговор, спрашиваю у вас разрешения на каждый свой шаг… Я знаю свое место в вашей жизни и всеми силами стараюсь не выходить за границы дозволенного… Но… но если я вас больше не интересую… То все это бессмысленно… Зачем мне все это, если вас больше нет в моей жизни? Лучше мне умереть…

— Хельга, — сказал Хайдель, подходя к ней и заставляя ее встать, — Хельга, это просто абсурд.

Он обнял ее и, утонув во взгляде ее золотых глаз, продолжил:

— Ты знаешь, что у меня несносный характер. Ты понимаешь, что между нами происходит. Ты чувствуешь, как я к тебе отношусь. Но, Хельга… Эта ревность… Неужели ты совсем не узнала меня за эти месяцы, которые мы общалась? — он рассмеялся. — Это просто невероятно… Ну подумай, в самом деле, после всего того, что происходит между нами… Неужели ты думаешь, что меня может заинтересовать другая женщина? Я понимаю, конечно, что этими словами сейчас распишусь под многими своими недостатками, но они и так для тебя не секрет. Другая женщина… Что она сможет мне предложить? Твое поведение? Твою чуткость? Твою любовь? Твою боязнь потерять меня?.. Это я довел тебя до такого безумия?

Он помолчал немного, дожидаясь, когда она перестанет дрожать, и, снова прижав ее к себе, сказал:

— Хельга, забудь об этих бусах, об этом вечере, о том, что звонил звонок… Забудь обо всем…

И, впервые в жизни ощутив, что чувство любви в нем преобладает над разумом, Клаус взял Хельгу на руки и отнес на второй этаж.

Шли дни. Как-то раз ночью, когда они лежали обнявшись при тусклом свете ночника, Клаус спросил:

— Хельга, я уже очень давно хочу задать тебе один вопрос.

— Какой?

— Как ты ко мне относишься? — Хайдель повернулся и посмотрел на нее. — Нет, я не сомневаюсь в том, что ты меня любишь, но все же… Есть что-то, чего я не знаю…

Хельга закрыла глаза и, помолчав некоторое время, ответила:

— Я… Я знаю, о чем вы меня спрашиваете, но я не знаю, как это объяснить…

— И все же? — Клаус закурил сигарету.

Хельга встала и, накинув халат, подошла к окну.

— Это началось давно… Кажется, в тот день, когда мы второй раз ужинали вместе, — сказала она, задумчиво глядя на мерцающие огни лагеря. — Я помню, очень боялась тогда, что вы прикажете мне остаться… Странно… Я боялась того, чего впоследствии захотела сама…

— И что было дальше?

— Я сидела и проговаривала про себя, что я хочу, чтобы этот вечер так же не имел продолжения, как предыдущий. Да, я говорила это про себя, но так… — Хельга задумалась, подбирая слова, — как говорят слова молитвы.

— В каком смысле? — удивился Клаус.

— Я помню, что думала тогда: «Пожалуйста, пусть сегодня все закончится так же, как в прошлый раз, пожалуйста… Тогда я смогу поверить в вас, пойму, что в вас нет жестокости, злобы… Отпустите меня, и я всегда буду выполнять все ваши желания…» Я… я как будто молилась в тот день, и потом… когда вы отпустили меня к себе…

— Что было тогда?

— Тогда мне показалось, что это удалось…

— Что удалось? — не понял Клаус.

Хельга неожиданно рассмеялась.

— Моя молитва. Она подействовала. И позже, когда вы сказали мне, что отправите меня в лагерь… Вы помните? После этого мы снова ужинали, и я думала, что все кончено… В тот вечер я снова молилась, но уже совсем не так… А как положено…

— То есть как?

Хельга снова рассмеялась и, присев на подоконник, продолжила:

— Вы читали в детстве греческие мифы?

— Конечно, — Хайдель почувствовал, как с каждым ее словом на него все больше накатывает какая-то странная ледяная волна.

— Я тоже их читала. И знаете… Еще тогда, в детстве, я обращала внимание на то, что у обычных земных женщин могли быть в мужьях олимпийские боги. Я… — Хельга на секунду приложила руку к губам, — я завидовала им… Правда, это было просто как игра, но все же… Вы, наверное, не поймете меня до конца, но я постараюсь объяснить… Так вот, в тот вечер я думала: «Пожалуйста, будь сегодня таким же, как и раньше. Пусть все, что произошло вчера, окажется всего лишь недоразумением, которое ты мне давно простил. Пожалуйста, не будь жестоким». Вы поняли, в чем разница?