Прошло почти полтора месяца с тех пор, как я встала на скользкий путь двойной жизни. Недели превратились для меня в десятилетия. Я устала, измоталась, и хотела лишь одного — нормальной семейной жизни. Но именно это и было для меня недостижимой целью — от Макса я с каждым днем все сильнее отдалялась, а у Артиса вообще не было никакой тяги к постоянству. Даже когда мы были с ним вместе, я чувствовала себя одинокой. Это был мой неразрешимый кошмар.

Что касается моих видений абсентового Парижа, то к ним, как и к той странной истории в лагере, Артис за это время ни разу не возвращался. Порой мне даже казалось, что все это была какая-то его хитрая выдумка, хорошо продуманный трюк, с помощью которого он принудил меня сделать шаг в сторону измены. Верил ли он сам в существование прошлых жизней? Действительно ли умел читать по глазам или просто был хорошим психологом? Этого я не знала. Сама же я вспоминала первые дни нашего знакомства, как непрерывный просмотр какого-то странного кино, которое транслировалось из недр моей души. Инерция религиозного воспитания не давала мне до конца поверить в то, что реинкарнации реальны, и для меня все эти видения по-прежнему оставались только забавными картинками, явившимися мне в состоянии гипнотического забытья…

Я привык к Марианне. Эта связь оказалась удобной и не доставляющей хлопот. Будучи человеком с несколько заниженной самооценкой, Марианна позволяла относиться к себе значительно хуже, чем того заслуживала. Она никогда не предъявляла ко мне никаких претензий. Я манипулировал ей и заставлял ее вести себя так, как было нужно мне. Глядя в ее глаза, я понимал, что наш роман, как и ее никчемный брак, причиняет ей немалые страдания. Но именно это и было моей целью — сделать ее существование невозможным, а потом толкнуть в объятья человека, который будет ее по-настоящему любить. Не преврати я ее жизнь в кошмар, она и не задумалась бы о том, что создана для счастья. А этот хаос, который вот уже полтора месяца бушевал у нее душе, должен был рано или поздно стать причиной справедливого бунта.

Порой мне становилось жалко эту несчастную девушку, которая, в сущности, не была нужна ни мне, ни ее мужу, но потом я вспоминал, что медленно, но верно продвигаю Марианну к цели, и муки моей совести затихали. Я был лишь орудием судьбы, я возвращал долги, я тщательно делал свою работу. И хотя я хорошо знал странную, подчас жестокую логику перерождений, меня не переставала удивлять уникальная закономерность событий — мне необходимо было здесь иносказательно убить покалеченную личность Марианны, чтобы не только полностью искупить грех своего двойного лагерного убийства, но и дать ей самой возможность освободиться от собственной ненависти, которая сделала ее бесплодной.

Я видел, что она не воспринимает всерьез увиденные картинки прошлого — для нее они, скорее всего, были плодом моего извращенного воображения, подброшенным в ее мысли. Я прекратил заниматься с ней регрессиями и решил на время оставить эту тему в покое. Результат был и так налицо — Марианна приближалась к разводу.

Вообще, наша связь не была мне в тягость. И хоть особым интеллектом Марианна не отличалась, она была неплохим собеседником и нередко задавала мне оригинальные вопросы. Разумеется, я не мог требовать от нее высшего пилотажа в постели, поскольку она была девушкой строгих взглядов, но кое-чему она позволила себя научить — этого было вполне достаточно для того чтобы я чувствовал себя более-менее комфортно.

Все это было на поверхности. А в глубине души я, как и прежде, не знал покоя. Меня по-прежнему преследовали странные, становившиеся все более ясными, проблески обрывочных воспоминаний и постоянный внутренний стон невысказанной и нерастраченной любви, объект которой я уже почти не надеялся встретить. Эти мучения, как и моя болезнь, постепенно превратились в привычку. Я представлял, какая именно женщина мне нужна, но ничего не мог сделать для того, чтобы ее найти. Единственное, на что я надеялся — это синяя книга Анн, которая наделяла большинство своих читателей огромным потенциалом недостающей энергии. А то, что я относился именно к числу тех, которые могли с помощью этого произведения разрешить собственные проблемы, я ничуть не сомневался. Оставалось только терпеть и ждать, когда волшебство начнет действовать.

Иногда мне очень хотелось увидеться с Анн, чтобы все-таки попытаться перейти с ней к более близкому знакомству. В такие минуты я доставал книгу, рассматривал приведенный на последней странице адрес, почти начинал сочинять письмо, но потом, вспоминая о том, кто стоял за ее спиной, бросал эту идею, понимая, что никогда не смогу стать его конкурентом. В некотором смысле я ему завидовал, потому что он являл собой портрет меня самого, только наделенного многими нечеловеческими полномочиями и талантами. Мне же, увы, в этой жизни выпала роль всего лишь простого смертного…

По возвращении из поездки я несколько дней не могла прийти в себя — сон, в котором я и Герард находились два выходных дня, никак не хотел отпускать меня из своего плена. Это была совершенно никчемная и ненужная любовь — чувство, превращавшее меня в зацикленную сомнамбулу.

Ежеминутно ощущая себя виноватой и перед сыном, и перед мамой, я неимоверно корчилась в муках, однако, не находила в себе даже намека на силу воли, с помощью которой мне удалось бы прервать цепь, сковавшую между собой наши с Герардом сердца. Да, это была позорная любовь — такая, которой приходилось стыдиться.

Я отдавала себе отчет в том, что очень скоро мое очарование этим человеком может пройти, просто взять и испариться. И всем сердцем желая наступления этого момента, я в тоже время ловила каждую минуту близости и растворялась в зыбучих песках наших чувств — чувств бессмысленных, порочных и обреченных на разрыв.

Меня утомляло и нервировало все: и то, что я влюбилась в никчемного старого подкаблучника, и то, что не могу встретить того, о ком на самом деле мечтаю, и то, что я продолжаю безвольно отдаваться своим страстям. Шаг за шагом на смену моей любви приходило негодование. А Герард, казалось, делал все возможное для того, чтобы приводить меня в ярость. Не проходило дня, чтобы он не предлагал мне выйти за него замуж, что на мой взгляд было верхом нечистоплотности — он был столь непорядочен, что опускался до разговоров о нашем браке, будучи женатым на своей пресловутой Карине. Само собой, подобные предложения я оставляла без комментариев.

С меня было довольно. Я решила покориться судьбе и просто испить до дна этот медово-горький подарок фортуны. В конце концов, осуществилась самая заветная мечта моей жизни — я познала взаимную любовь.

Так в борьбе и раздумьях проходила моя жизнь. Что же касается назначенного Герардом лечения, — оно оказалось бесполезным. Не помогли мне и наши магические походы по церквям. Приступы головной боли стали чаще и мощнее. Скорее всего, цыганка наговорила мне чепухи, а тибетские таблетки были не совместимы с моим организмом или вообще являлись узаконенным плацебо для легковерных. Правда, Герард постоянно пытался заверить меня в том, что для действия его порошков нужно больше времени, но я чувствовала, что вопреки чистосердечному желанию мне помочь, он так ничего и не сможет для меня сделать…

После нашего с Еленой импровизированного отпуска мне стало совсем тяжко терпеть необходимость ежедневных расставаний. Более двенадцати часов вдали от нее — без ее взгляда, голоса, поцелуев — превращали меня в полуживого инвалида не способного ни работать, ни мыслить. Как мальчишка я выпрашивал у нее свидания, мчался на метро через весь город, чтобы просто проводить ее с работы домой или посидеть рядом в очередном ресторане, слушая пустые бредни шеф-поваров. Мы держались за руки, смотрели друг на друга, и мне казалось, что время замедляет ход.

Я не мог красть деньги из семейного бюджета, а поскольку скрывать свои доходы от Карины было не в моих правилах, средств на посещение гостиничных номеров у меня не хватало. Дурея от переизбытка желания, я отчаянно целовал Елену на лестничных площадках, в подворотнях и парках, молясь, чтобы ее мать и сын побыстрее переехали за город, освободив квартиру для наших встреч. Мы вели уличный образ жизни, прячась от любопытных прохожих и невозмутимых бродяг.