Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

ОРПИРСКИЙ ЗЛАТОУСТ

© Перевод А. Ахундова

Не путай с златоустом-окропири
Лягушку, надрывающую горло!
Легко узнать и в царственной порфире
Болтунью, выступающую гордо.
Я сам ее воспитанник, наследник,
Поэт Табидзе — сквернослов… О, Боже!
На Рождество, на Пасху и в Сочельник
Я говорю всегда одно и то же.
С амвона церкви, церкви улетевшей,
Читает квакша проповедь, поди ж ты!
Так в казино крупье: «Вот карта ваша!»
Так в баккара: «Все ваши карты биты!»
А прямота какая! А публичность!
(В речах не столько пыла, сколько пыли.)
В поэзии, увы, исчезла личность…
Жива лишь в Рафаэле Эристави!
Вот это праздник! (Если вы читали
Его стихи и чудом не забыли.)
О, если бы поэзию любил я
Или хотя бы Грузию, как, скажем,
Любила моя мать свою корову!
(И ты, кому смешно все это слушать,
Так собственных детей любить не можешь.)
Кому где квакати — судьба, кому где пети…
Еврею Даниэлу — в Имерети,
В Кахети — пети Дедасу Левану…
(Все ждут стихов небесных, словно манну!)
А вот невесты, горлицы мои,
В ночь, страшную для них, поют стихийно?
Стихи Акакия поют, стихи Ильи.
(Я все отдам, чтоб стать хрестоматийным!)
Георгий Саакадзе — снова с нами.
И в небольшом приданом, говорят,
Был непременно «Вепхвисткаосани».
У нас стихами вас благословят.
(Но дадаисты в чохах и папахах!
Джавахишвили Иванэ — в Плутархах!)
Все ходят в гениях. У нас любой — поэт.
(Лишь о Табидзе диссертации все нет!
Воистину, прелестна левизна
В поэзии, где древность — новизна.)
К поэзии огромен интерес.
Иметь единоличного поэта
Всем хочется… И в Грузии он есть!
Да у любой веснушчатой девчонки
Был собственный поэт. В обычьях — это.
Спустись сегодня Богородица с небес,
Боюсь, она б осталась невоспета!
Все квакает орпирский златоуст,
Ораторствует жаба, раздуваясь:
«Кому писать стихи здесь трудно, пусть
Об этом скажет прямо, не смущаясь.
Смелей! Смелей! Воды набрали в рот?
Смешней ваших стихов — смешней вы сами!
В век электрификации и НОТ —
Не человек, кто занят лишь стихами!»
Спросите у любого, кто к вам вхож,
Поэта, тонко знающего дело…
От чьих стихов его охватит дрожь?
Стефана Малларме или еврея Даниэла?
Май 1923

МЕЛИТА («Имя мое — Тициан, — как ни странно…»)

Дадаистический мадригал

© Перевод С. Ботвинник

Имя мое — Тициан, — как ни странно,
Больше всего опозорено
Сравнением с бархатом Тициана
На старинных полотнах разодранных…
Ведь не предвидел, честное слово,
Ты, Тициан, двойника такого!
Мери Шервашидзе висит портрет,
Вырван из журнала Диасамидзе —
Художник писал его несколько лет.
Глядит на мой стих с улыбкою дама,
Лицо Богоматери у нее —
Издревле таким воздвигали храмы…
И сверху глядишь на меня ты, Мери, —
Я из журнала Сандро Канчели
Вырвал этот портрет —
Художник писал его несколько лет…
А ты, Мелита, смотришь на чистое
Небо Тютчева — небо Рима.
В Италии, думаю я, футуристы
Сейчас от тебя в восхищении…
Тбилиси ж идет на убыль незримо,
Всё медлит и медлит землетрясение.
Май 1923

ТБИЛИСИ («О землю посохом ударил Горгасал…»)

Ода

© Перевод Л. Мальцев

О землю посохом ударил Горгасал,
И город мой восстал на горе и на муки.
Он голосами павших лиру мою звал,
Бесчисленных крестов протягивая руки.
Сказаньем песенным хотел бы в высоту
Над Картли взмыть в заоблачные выси.
От смертной жажды изнывая на лету,
Подобно соколу в легенде о Тбилиси.
В Куру потоками стекала кровь с полей,
Врагом растоптанных и кровью напоенных;
Катились наземь купола твоих церквей
В те дни с плеч каменных, как головы казненных.
Меч Саакадзе на врагов за взмахом взмах
Тогда обрушивал разящие удары;
И, как снопы на окровавленных токах,
Детей расплющивали досками татары.
Навек с душой царя Ираклия ушла
Печаль, окутанная сумеречной правдой,
Когда над Картли дымно розовела мгла
От моря крови и от зарев над Марабдой.
О том поэты нам не смеют рассказать,
Листая летопись измученной столицы,
И даже Руставели отводил глаза
От крови, склеившей шафранные страницы.
И если чья-то песнь, как стих Саят-Нова,
Как лебедь, крылья над тобою распростерла,
То знай, что эти полумертвые слова
Текут из насмерть перерезанного горла.
Ты — город-мученик, и вечный твой гранит
Мне стал уже давно источником мучений, —
Певец твой легендарным соколом сгорит
В неопалимости купины поколений…
Так жди, когда, тобой сраженный влет,
Поэт к ногам твоим, как сокол, упадет.
1923

СКВЕРНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

© Перевод С. Ботвинник

Шесть лет собиралась,
А ныне исторгла
Душа моя стихотворенье…
Его назову «Воскресеньем Лафорга», —
Скверней я не знал воскресенья!
Не слышится звона колоколов,
Стоят, как призраки, храмы.
Ах, если бы я не сказал этих слов,
Желчь в сердце б мне хлынула прямо!
Похвастать могу, что даже во сне
Являюсь я истинным богом лени;
А если прибавить, что вижу в вине
Родную стихию, исток вдохновенья, —
То в Грузии нашей могу при этом
Самым великим прослыть поэтом!
Теперь сюда, пожалуйста, гляньте:
Котэ Марджанишвили,
Шалва Дадиани,
Ушанги Чхеидзе,
Сандро Ахметели
Восседают в цирке братьев Танти
На юбилее Кула Глданели.
У карачохелов сих, в самом деле,
Откуда такой темперамент возник?
Стоит на арене бедняга Глданели,
Как прогоревший купец-оптовик;
А перед нами — его прежний портрет,
Но силы железной — в помине нет.
Как самоубийцы, бредут по проспекту
Гаприндашвили и Надирадзе, поэты…
Потом — от жары шумит в голове —
Задыхаемся мы на «Веселой вдове».
Описано в этом стихотворенье
Одно упраздненное воскресенье.
Потом — ведь время летит вперед —
Уж так не смогу развлекаться я…
Пора настает, начало берет
Стиха электрификация.
Июль 1924 Тбилиси
94
{"b":"551238","o":1}