В ПАРКЕ © Перевод И. Мельникова Нехотя вечер уходит, сгущается тьма. В парке оркестр начинает концерт Берлиоза. Ты недомолвками вечными сводишь с ума, Злая кокетка, застрявшая в сердце заноза. Слышу звенящий, ликующий голос подруги. Смех, обжигая меня, в темноту уплывает. Ищет влюбленный любимую в нежном испуге. И ожидание трепетно сердце сжимает. — Вот я, ау! — в пестром платье мелькает меж веток. Ну-ка, поэт, распростись с поэтической ленью. Молнии вспышка, гетера безумная, где ты? Музыки страсть превратила тебя в песнопенье. Что же опять я мечтаю, не зная о чем? Душу сковал Берлиоз обольстительным пленом. И устремляясь за звуком в пространстве ночном, Грежу в беспамятстве Блоком, Рембо и Верленом. 1915 МОЯ КНИГА
© Перевод Н. Заболоцкий Заплачет ли дева над горестной книгой моей, Улыбкой сочувствия встретит ли стих мой? Едва ли! Скользнув по страницам рассеянным взглядом очей, Не вспомнит, жестокая, жгучее слово печали! И в книжном шкафу, в многочисленном обществе книг, Как я, одинока, забудется книга поэта. В подружках у ней — лепестки прошлогодних гвоздик: Иные, все в бархате, светятся словно цветник, Она же в пыли пропадет и исчезнет для света… А может быть, нет. Может быть, неожиданный друг Почувствует силу красивого скорбного слова, И сердце его, испытавшее множество мук, Проникнет в стихи и поймет впечатленья другого. И так же, как я воскрешал для людей города, Он в сердце моем исцелит наболевшую рану, И вспомнятся тени, воспетые мной, и тогда, Ушедший из мира, я спутником вечности стану. 1915 НОЯБРЬ © Перевод Л. Озеров Высохший лист платана желтизною тяжелой вышит. Над куполом церкви старой снуют летучие мыши. Долина плачет от песни улетающей журавлиной, И осень пьет за здоровье зимы, что вдали за долиной. Там ураган свирепеет, в дикой пляске шалеет, В бесовском огне сгорает, ни других, ни себя не жалеет… В сумеречную пору к душе подкрались печали, — Они в этот вечер, казалось, туманами укрывали. Отец вернулся со службы, суббота глядит обновой, Виден отблеск молитвы на седой бороде отцовой. Глаза впиваются в сумрак, тонет во мраке местность, Ураган, как ведьма, терзает вздыбленную окрестность. Ноги в грязи янтарной вязнут. Темень тупая. В жухлых листьях осенних скрываюсь я, утопаю. 10 января 1916 ЦВЕТЫ ГОЛУБОГЛАЗЫЕ © Перевод М. Шехтер И кажется, что из толпы выйдет Прекрасная женщина с голубыми глазами. Г. Табидзе Асаргадон твоей упился плотью. Умащены мускатом, руки пели… О ты, напоминающая лотос, Уже грешна от самой колыбели! Сражений рог трубить не забывает, Стрела стрелу целует… Зло и яро Мысль о тебе предсмертно убивает Раба, и воина, и спасалара… Кто скажет, где любовь твоя зарыта, В какой земле махина саркофага!.. Прах растоптали Времени копыта. Ушла в песок серебряная влага. Глаз голубой лишь светит в целом мире, Как светлячок, игрой пленяет женской: И молится в ночи бездомный лирик, В том свете голубом узнав блаженство. И долго-долго голубое око Слепить поэтов одиноких будет, И лирик пожалеть заставит Бога, — Пускай за одиночество не судит. Январь 1916 ПЬЕРО © Перевод И. Мельникова Лукавым цветком расцвела сумасбродка-весна. И розы, ничуть не робея, пунцовыми стали. Гостей тамада умудренный споил допьяна. И ветреник сделал любовное сальто-мортале. Ну, где же вы — Бе́сики, Саят-Нова, Теймураз?.. Хозяев напыщенных челядь в дверях ожидает. Душа, успокойся! Навеки умолкнем сейчас. Ведь бедный Пьеро в стороне чужедальней блуждает. О, это не сон. Сон лишь наша лихая година. Как царствует прошлое в этой обители сплина! И плачет Пьеро: «Коломбина моя, Коломбина!» Ноябрь 1916 АВТОПОРТРЕТ © Перевод Б. Пастернак Профиль Уайльда. Инфанту невинную В раме зеркала вижу в гостиной. Эти плечи под пелериною Я целую и не остыну. Беспокойной рукой перелистывая Дивной лирики том невеликий, Зажигаюсь игрой аметистовой, Точно перстень огнем сердолика. Кто я? Денди в восточном халате. Я в Багдаде в расстегнутом платье Перечитываю Малларме. Будь что будет, но, жизнь молодая, Я объезжу тебя и взнуздаю И не дам потеряться во тьме. Ноябрь 1916 Москва МАГ-ПРАРОДИТЕЛЬ
© Перевод Б. Лившиц Священнодействует доселе Из века в век мой род. Какое множество обеден Он отслужить успел! У нас и ныне на погосте Храм врезан в небосвод: Он — герб, что гордому поэту Дан с первых дней в удел. Смотрю я, как вечерню служит Отец на склоне дня. Псалом мне в душу залегает, Чтоб лечь на самом дне. На рясу черную пурпурный Ложится блеск огня. Мое томленье по Халдее Уже понятно мне. В свече мерещится мне солнце С его теплом благим И храм, воздвигнутый во славу Слепительных щедрот: Как будто каменные плавит Колонны знойный гимн И маг поет, собой начавший Мой бесконечный род. Астарте предок мой молился, И в ладанном чаду Отец возносит Приснодеве Дар сердца своего. Доныне не переводились Жрецы в моем роду: Обедни их состарят, право, И Бога Самого. Не сожалейте о потомке, О прадеды мои! Не верьте клевете, что робко Я перед всем дрожу. Пусть по себе не совершу я И краткой литии — Однажды панихиду миру Я все же отслужу! 1916 Москва |
