Для Галины Михайловны Цуриковой (1928–2009) литература была не только профессией, выбранной по любви и таланту, но и жизненной необходимостью.

Она окончила филфак Ленинградского университета в 1951 году, недолго преподавала литературу в школе рабочей молодежи, потом, поступив в аспирантуру, писала диссертацию о лирике Маяковского, потом работала редактором «Библиотеки поэта» в издательстве «Советский писатель». Работа эта предполагала обширную филологическую осведомленность, — чем Галина Михайловна обладала в полной мере, — требовала дипломатической гибкости и настоятельного сопротивления придиркам цензуры.

Галине Михайловне поручались самые труднопроходимые книги. В начале 1960-х гг. она редактировала том Бориса Пастернака для «Большой серии Библиотеки поэта», и тут борьба велась на всех фронтах — и за полноценный состав книги, и за вступительную статью А. Д. Синявского с непривычной концепцией пастернаковской лирики. Драматическая борьба эта отразилась в переписке редакции с А. Д. Синявским. Письма Цуриковой при этом отличались бережным обращением с неуступчивым автором и неизбежным пониманием вынужденных минимальных поправок ради преодоления многослойных цензурных фильтров. В этом случае редакция победила, том Пастернака вышел в 1965 году. Но уже в 1968 году, при подготовке двухтомника «Мастера стихотворного перевода» со вступительной статьей Е. Г. Эткинда, редакция была разгромлена: главный редактор В. Н. Орлов был отстранен от должности, а Г. М. Цурикова уволена под предлогом сокращения штатов. Увольнение Галина Михайловна приняла с некоторым даже облегчением. Работа в «Библиотеке поэта» начинала ее тяготить, еще до этой истории она подумывала об уходе «в никуда», но решиться на такое было нелегко.

Цурикова активно выступала как критик, писала о поэзии Маяковского, о специфике очеркового жанра, печатала рецензии на дебютные новинки молодых авторов в «Новом мире», «Звезде» и других «толстых» журналах. Таинственная стихия лирики, равно как и природа документальной прозы, оставались предметом ее постоянного внимания. В 1961 году вышла в свет ее не слишком объемная, но достаточно весомая книга об Ольге Берггольц, в 1963-м — первая на тот момент монография о Борисе Корнилове, несправедливо осужденном и погибшем в 1938 году. Литература и время в их многоразличных аспектах и пересечениях стали для Цуриковой сквозной темой, нашедшей свое развитие в книгах «Утверждение личности» (1975) и «Контрасты осязаемого времени» (1988), написанных в соавторстве с И. С. Кузьмичевым. Обе эти книги — и «Утверждение личности», где речь идет о документально-художественной прозе, биографиях и воспоминаниях «бывалых людей», и «Контрасты осязаемого времени» о нравственных коллизиях прозы 1960–1970-х гг., — обе эти книги, начисто лишенные официозной конъектуры, изложенные в манере умной, доверительной беседы, могут быть востребованы и сегодня.

Галина Михайловна любила дружескую беседу, причем бытовые, житейские пересуды не очень ее занимали. У нее было некое особенное свойство: рядом с ней люди успокаивались, встревоженные, отчаявшиеся вдруг обретали почву под ногами. В любой сложной ситуации можно было найти у Галины Михайловны понимание, совет и поддержку. Она была верным другом — сдержанным в проявлениях чувств, но настоящим. Она всегда сохраняла в себе внутреннее достоинство. Всем, кто жаловался на неблагоприятные обстоятельства, неудачи, возвращение рукописей из редакций, она искренне сочувствовала, однако убежденно говорила, что все это не должно иметь власти над человеком; наоборот, претерпев неудачу, надо трудиться еще упорнее, а тот, кто рассчитывает на обязательный успех, на то, что каждая его строчка будет опубликована, тот настоящего успеха как раз и не достигнет.

Покинув «Библиотеку поэта», Галина Михайловна вплотную принялась за книгу о Тициане Табидзе. Казалось странным, что, ничего не зная о нем, никак не связанная с Грузией, она взялась писать о выдающемся грузинском поэте, но позже выяснилось, что интуиция ее не подвела. Тогда еще была жива вдова Тициана Нина Александровна; она и ее дочь Нита (Танит) приняли Галину Михайловну как родную в своем тбилисском доме. Так они принимали всех, переступавших порог их квартиры, — так же принимал гостей в свое время и Тициан. Нита улыбкой и выражением глаз повторяла отца. Борис Пастернак, друживший с Нитой до конца жизни, замечал в ней «незаурядность внутреннего существа», совпадавшего с внутренним существом ее отца: это была одна и та же духовно-душевная субстанция.

Нита оказалась бесценным проводником в мир Тициана Табидзе — Галине Михайловне, приехавшей из далекого Ленинграда, она открыла настоящую Грузию, то сокровенное, заповедное на грузинской земле, что страстно любил ее отец. Галине Михайловне доверили его рукописи, семейные документы, письма — она осторожно вглядывалась в листки, исписанные изящным почерком с косо сужающимися строчками… Мир Тициана Табидзе постепенно приоткрывался. Однако проникать в него шаг за шагом было безмерно трудно: Тициан необъятен и неуловим, при младенческой чистоте и непосредственности он глубоко затаен и все время движется, обновляется, он переполнен добротой, мудростью, он мудр, прозорлив, трагичен… И прост, и ясен, и счастлив, — и снова неуловим…