Когда доктор Дракс с готовыми результатами направилась к нам, я так волновался, что сердце чуть не выпрыгивало.

— Итак, дети определились, — сказала она. — Теперь мы знаем, кто самый лучший папа на Земле. И кто скоро станет самым лучшим папой в космосе. Сегодня он получил четыре голоса…

Четыре голоса. Значит, точно я. Я лечу в космос!

— Это мистер Эдди Ксанаду!

У Эдди десять очков. У меня шесть. Второе место.

Я спросил потом детей почему.

Флорида пожала плечами:

— Я люблю фотографироваться.

— Но вы же видели, я лучше всех умею управлять ракетой!

— Да, — сказал Самсон Второй, — видели. Но мы ведь понимаем, что это значит. Это значит, вы также лучше всех умеете играть на приставке. А зачем нам взрослый, который лучше нас всех играет на приставке? Чтобы он играл и играл, а мы бы сидели и ждали часами, когда его убьют, а его бы все не убивали и не убивали? Нет уж. Лучше пусть будет взрослый, который не играет на приставке.

Вот что в детях самое ужасное. Они готовы подвергать себя смертельной опасности и лететь в космос с человеком, вообще ни на что не способным, только бы у них была возможность подольше посидеть за приставкой.

Доктор Дракс сказала, что дети теперь должны переселиться в «жилой модуль» — специальный домик для экипажа, который находится напротив Башни Беспредельности. Так они быстрее привыкнут друг к другу и к своему ответственному родителю, мистеру Ксанаду.

Флориде как члену экипажа выдали синий чемоданчик, она бегала по дому и собирала свои вещи — одежду, зубную щетку, все подряд. А у меня в горле застрял какой-то странный комок. Вероятно, это из-за гравитации, подумал я, но тут же сообразил: глупости, на Земле не бывает проблем с гравитацией.

А потом я понял.

Просто я тревожился.

Я тревожился за Флориду Кирби. Она, в конце концов, летит в космос. Без меня.

Кто там за ней присмотрит? Я только-только привык к тому, что я ее папа, и вот ее у меня забирают.

— Флорида, — сказал я, — ты уверена, что все будет нормально?

— Нормально? — отозвалась она. — Не нормально, а шикарно! Я стану знаменитой. Как Базз Лайтер…

— Базз Олдрин.

— …или как собака Лайка. Обычная дворняжка, зато после того как побывала на орбите, она стала самой знаменитой собакой на свете! Появились шоколадки «Лайка», игрушки «Лайка». Почтовые марки с ее портретом. Песни про Лайку! А была всего-навсего бродячая псина неизвестной породы. Ее отловили в Москве, просто на улице, и еще двух вместе с ней. А она взяла и прославилась. Дворняжка. А мы, — она обернулась ко мне, — первые дети в космосе!.. Слушай, ты чего?

Наверное, она заметила, как я вздрогнул. Просто Лайка погибла в космосе, вот о чем я тогда подумал. Что, если?..

— A-а, поняла, — сказала она. — Ты мне завидуешь! Ты-то не летишь.

— Я — тебе? Кто это сказал?

— Это я говорю.

— Я тебе завидую?

— А что, нет?

— А что, да?

Конечно, я вел себя как ребенок, знаю. Но так мне было легче. Потому что, если бы я повел себя как папа, пришлось бы ей объяснять, как я за нее беспокоюсь. Я все время представлял, как Флорида сидит верхом на петарде высотой в двести футов, а петарда несется в открытый космос. Разве нормальный отец разрешит такое своему ребенку?

Потом я провожал ее в жилой модуль. Хуже всего было смотреть, как она уходит. Даже не оглянулась, не махнула мне рукой. Шла себе, радостно болтая о чем-то с Самсоном Вторым, и оба они рядом с Башней выглядели невозможно маленькими.

Сколько раз мне хотелось, чтобы Флорида Дигби куда-нибудь делась. А теперь я стоял и мечтал: пусть она сейчас обернется, пусть побежит ко мне бегом.

В доме с кактусами я теперь был один, но никакой радости от этого не испытывал. Весь вечер, а потом всю ночь я сидел на диване и пялился в телевизор. Иногда я засыпал на середине «Сеанса со звездами», потом просыпался в начале «Звездного дантиста» и снова засыпал, а просыпался уже на следующем «Сеансе со звездами». Когда в конце концов настало утро, я подумал: ну и ладно, зато я могу приготовить себе на завтрак бутерброд с жареным беконом. Бекона, правда, я нигде не отыскал, но отыскал какую-то тонюсенькую нарезку мясного цвета с надписью на упаковке: «Взрыв на языке». Насчет «взрыва» — это, вероятно, было предупреждение, потому что через пару минут после того как я включил гриль, разложив на решетке розовые ломтики, они обуглились, и сработала пожарная сигнализация. Я стоял посреди кухни, отмахивался от дыма, слушал пронзительное «пи-пи-пи» и вспоминал дом.

Наверное, потому я и позвонил маме.

Она очень долго не брала трубку, но потом я услышал:

— Алло! — Голос у мамы был такой, будто ей никто никогда не звонил по телефону.

— Мам, это я, Лием.

— Лием? У тебя все хорошо?

— Да, отлично.

— Чем вы занимаетесь?

Я заглянул в расписание детского оздоровительного лагеря, день шестой, и сказал:

— Сегодня ходили на водоем, знакомились с обитателями. Я поймал… — м-м-м-м, потерял нужную строчку, — гребляка. Это такой большой водяной клоп, в последние годы его численность резко сократилась.

— Еще что делали?

— Проходили альпинистский маршрут, высота стенки пятьдесят футов, со страховкой. Потом съезжали вниз по зип-лайну, это такой канатный спуск, но он совершенно безопасный.

— Хорошо. Ты не очень испугался? Кошмары тебя не мучают?

— Нет.

— А питаешься нормально?

— Конечно, у нас тут готовят простую здоровую пищу, а посуду мы моем сами, это формирует в нас навыки коллективной работы.

— Лием, ты уверен, что у тебя все нормально?

— Да все прекрасно, мам.

— Все-все?

— Мам, почему ты так странно об этом спрашиваешь?

— Потому что ты мне позвонил.

— Я что, не могу просто тебе позвонить?

— Лием, сейчас ночь.

— А-а-а.

Ничего кроме этого «а-а-а» я так и не придумал, поэтому просто попрощался и закончил звонок.

Совсем забыл про разницу во времени. Зато теперь, когда пришлось про нее вспомнить, я вдруг осознал, как я сейчас далеко от Бутла, практически на другом конце света.

Но если сравнивать с тем, куда собралась Флорида, можно сказать, что Бутл — это рядом, в двух шагах.

Той ночью мне было ужасно одиноко. Кажется, я впервые в жизни ночевал совсем один, без никого. То есть тогда мне было плохо из-за того, что я один в доме.

Теперь я один во Вселенной.

Следующим утром все папы, включая Эдди Ксанаду, еще раз встречались с доктором Дракс под огромным куполом Зала Беспредельности, в баре под названием «Блистательная пустыня».

— Надо еще кое-что подписать. — Доктор Дракс раздала нам очередные бумаги для подписи и заодно меню напитков. — В сущности это отказ от претензий: тут говорится, что, сознавая опасности космического полета, вы даете своим детям разрешение на участие, а если что-то пойдет не так — хотя с чего бы оно пошло не так? — вы как родители берете всю ответственность на себя.

Мне не хотелось думать о том, что и с чего может пойти не так, поэтому я сосредоточился на меню напитков. Больше всего меня удивило, что остальные папы попросили принести им чай или кофе, и это при том, что выбирать тут было из чего. Я остановился на напитке с названием «Кола-космос», потому что «космос» — мое любимое слово.

Доктор Дракс объяснила нам, что наша миссия проходит под грифом «Совершенно секретно».

— Если все же что-то разладится — хотя для этого нет никаких причин, — репутация Парка Беспредельности будет подорвана. Разумеется, мы с вами этого не хотим.