Ирек Нурисламович ждал их в своём кабинете. Что опять же ничего хорошего не предвещало. Иначе они расположились бы в гостиной.

Правда, руку Гоше Сафин протянул. Что в некотором смысле было моментом положительным.

— Учитесь вместе?

— Нет, я уже закончил. Мехмат МГУ, — Гоша понимал, что отвечать нужно чётко и немногословно — к вальяжной беседе Ирек Нурисламович был явно не расположен.

— Чем занимаетесь, если не секрет?

— У нас свой бизнес. Завод, две газеты, ну и прочее, — сказал Гоша, сам не вполне понимая, что означает это загадочное «прочее». Волнуюсь, однако, — подумал он.

— Что же вас, Георгий Валентинович привело в наши края? Бизнес? Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

— Вовсе нет. Интересы нашего бизнеса пока так далеко не распространяются.

— А это вы зря, молодой человек. У нас прекрасные перспективы для развития любого бизнеса. Милости просим, — Сафин смотрел на Гошу цепким оценивающим взглядом. Будто на работу принимал.

Зера напряжённо молчала, переводя взгляд с Гоши на отца.

Гоша понимал, что разговор начинает принимать затяжной позиционный характер, и решил взять инициативу в свои руки.

Он поднялся из кресла, одёрнул пиджак:

— Уважаемый Ирек Нурисламович! Я надеюсь, что у нас ещё будет время и место поговорить о перспективах развития моего бизнеса. Сейчас мы, — Гоша подчеркнул это многозначительное «мы», — приехали не за этим. Я, честно говоря, не знаю, как всё происходит в рамках вашей национальной традиции. Не буду лукавить. Я хотел бы просить у вас руки вашей дочери, Зеры!

— В нашей национальной традиции, как вы изволили выразиться, молодой человек, такие предложения делают по крайней мере в отсутствие…

— Папа…

— Ну, я же говорил! — Сафин сделал в сторону дочери жест, явно означающий, что она здесь третья лишняя.

— Папа, это, между прочим, меня больше всех касается.

— Ладно, — Ирек прошёлся по просторному кабинету туда–сюда. И, наконец, спросил, обращаясь к Гоше:

— Ну, и что по–вашему я должен ответить?

— Согласиться, — с почти искренним простодушием подсказал Гоша.

— Я говорю — нет. И объясню, почему. Во–первых, насколько я понимаю, вы не так долго знакомы. Во–вторых, я вас совсем не знаю. В-третьих… — Сафин, привыкший всё раскладывать по полочкам, вдруг почувствовал, что сейчас у него это как–то не получается. И чтобы хоть что–то добавить, он сказал, не слишком, впрочем уверенно: — Ну, и национальные традиции играют не последнюю роль. Надеюсь, вы меня правильно понимаете, молодой человек, — его голос вновь обрёл уверенность.

Повисло напряжённое молчание. Гоша с Зерой переглянулись — в первый раз за время всего разговора.

— Так что я повторяю: я категорически против столь скоропалительного брака.

— Я вас хорошо понимаю, Ирек Нурисламович. Однако мне представляется, что в сложившейся ситуации мы с вами просто обязаны спросить мнение Зеры.

— Папа, я тебя редко о чём–то прошу, — начала Зера, но Сафин перебил её:

— Я сказал — нет! И мама бы этого не одобрила…

— Папа, это нечестно! Это удар ниже пояса! — вспыхнула Зера. — Мы уезжаем. Прямо сейчас, обратно в Москву.

Сафин промолчал, упорно глядя в тёмное окно.

— Извините, что вынуждены были… — начал Гоша.

— Не надо, — не оборачиваясь, сказал Сафин. — Если уж вы всё решили без меня, то вся ответственность за это решение ложится на вас, Георгий Валентинович. Я не буду выступать в роли опереточного папаши. Не буду никого проклинать. Не буду лишать дочь наследства. И даже ежемесячного вспомоществования. Я просто не желаю видеть вас обоих. Прощайте. Моя машина внизу, водитель отвезёт вас в аэропорт.

…Дочь с нежданным женихом уехали, а Сафин всё стоял и стоял у окна, всматриваясь в темноту.

Всегда была упрямая, — думал он. — Вся в меня!

— Что и требовалось доказать, — сказала мрачная, как туча, Зера, когда самолёт набрал высоту.

— Не плачь, любимая, — ответил Гоша сладким голоском героя–любовника, — испытания только укрепят наши чувства.

Зера, наконец, улыбнулась:

— Тебе город–то понравился?

— Очень! — проникновенно сказал Гоша. — Особенно река. Белая.

И Зера рассмеялась, совсем как прежде.

— Зера, ответь мне теперь на один вопрос, — нахмурившись, попросил Гоша.

— Хоть на два.

— Зачем ты брала с собой готовальню?

После перестрелки на берегу Белой обе воюющие стороны понесли тяжёлые потери. Пятеро убитых, в том числе Дёма и Поддубный, и шестеро раненых. Информация об этой бойне прошла не только по местным, но и по всем центральным телеканалам — будто журналистов кто–то предупредил, настолько оперативно они сработали.

Подключились, наконец, и менты, но достаточно формально: они лишь бесконечно допрашивали пострадавших. Прямо на больничных койках.

Вызывали и Юруслана. Но только что он мог рассказать? Ведь в момент Куликовской битвы, как перестрелку тотчас же назвали журналисты, Юруслан был на своей даче. Шашлыки жарил. Что и подтвердили многочисленные свидетели. Жарил шашлыки, отмечал старый Новый год.

Однако серьёзные люди в Москве и Питере именно от него требовали наведения порядка в городе. Этим про шашлыки не расскажешь.

Впрочем, активные действия уже и не велись, война перешла в оборонительно–позиционную стадию. Юруслан вёл бесконечные телефонные переговоры и консультации.

Он орал и приказывал, но сам в действительности не понимал, что произошло. Почему пацаны вдруг, как цепи сорвавшись, начали палить друг в друга? И кто та крыса, что начала первой? Как–то оно всё не срасталось.

Но об этом можно будет размышлять потом, пока же ему было приказано взять весь город полностью под себя и утихомирить излишне горячие головы.

Сегодня, впервые за последние дни, Юруслан заснул относительно спокойно. Ему снилась река Белая. Во сне она была и впрямь белой, как молоко. Разве что кое–где по ней плавали кроваво–красные кувшинки нечеловеческих размеров.

Проснулся он от звонка. Вовсю верещал мобильник. Юруслан посмотрел на часы — было полтретьего ночи.

— Слушаю, — устало сказал он в трубку.

— Ну, здравствуй, — ответил ему хриплый голос. — Узнал?

Юруслан сразу узнал этот голос с характерными интонациями — звонивший говорил негромко и безразлично, но с абсолютной уверенностью в том, что каждое его слово будет услышано. Хотя с обладателем этого голоса Юруслан встречался всего один раз. Тот уже много лет жил в Америке, в Майями, откуда тем не менее продолжал решать наиболее сложные вопросы, возникавшие в криминальном сообществе. Всей стране было известно его имя — Дед, просто Дед.

— Конечно, узнал. Здравствуй, Дед.

— Слушай сюда. Донеслось до меня, что проблемы там у вас.

— Мы уже всё решили, — поспешил отчитаться Юруслан.

— Ничего вы пока не решили. И ты даже не знаешь, насколько ваш вопрос ещё не решён. Но я тебе подскажу. Проблема у вас только одна. Не надо лезть в нефтянку. Ты меня понял?

— Понял.

— Ну, а с остальным и сам разберёшься. А о нефти забудь — это не твой прикуп.

1 марта 1999 года

Поезд Кострома — Москва прибыл на Ярославский вокзал вовремя — ровно в половине пятого утра.

Среди прочих пассажиров из купейного вагона N7 вышел и человек с небольшой кожаной сумкой. Обычный провинциальный командировочный. На нём было черное, средней длины распахнутое пальто с поднятым воротником, полосатый недорогой костюм, одноцветный тёмно–синий галстук, чёрные немодные, хотя и хорошо начищенные ботинки.

Лицо человека было тоже не слишком выразительное — вполне правильные черты, небольшой аккуратный, чуть вздёрнутый нос, пухлые губы. Лет ему было, наверное, чуть за тридцать. Русые недлинные волосы тщательно зачёсаны назад. По виду — провинциальный менеджер очень среднего звена или, может быть, мелкий бизнесмен. У таких даже милиция обычно паспортов не проверяет.