Хроника передела. 1997–2004

Книга вторая. Война олигархов. Сентябрь 1998 — декабрь 1999

2 сентября 1998 года

Подлый и вечно зелёный доллар вёл себя просто омерзительно. А получивший поддых рубль падал и падал. В пропасть, которая становилась всё бездоннее.

Газетные хроники происшествий пестрели самоубийствами. Банки, фонды и фирмы лопались, как мыльные пузыри, столь же стремительно и безвозвратно.

Сама атмосфера Москвы, казалось, пропиталась духом саморазрушения. Город трясло и лихорадило, будто готовилось вселенское землетрясение. В самом центре, на Дмитровке, в одночасье провалился в тартарары целый дом. Психушки были забиты под завязку. Ясновидящие и пророки всех калибров в очередной раз радостно предсказывали конец света. В общем, было весело.

Иноземное слово «дефолт» не писали разве что на рекламных щитах. Народ с прямолинейной непосредственностью нашёл ему ёмкий, с привкусом бесшабашности, русский эквивалент.

Гоша с Лёвкой судорожно метались по городу в поисках денег. Армейский шапочный заказ, суливший неземные прибыли, обернулся громадным долларовым долгом. Полученные в полном объёме рубли скукоживались как шагреневая кожа. Но банковский кредит они брали в долларах и банк требовал возврата в той же валюте. Благодаря невероятным Лёвкиным ухищрениям значительную часть рублей удалось конвертнуть, хотя и с немыслимыми потерями. Но этого не хватало на покрытие даже половины долга.

— Да ё-моё! Ментов больше, чем людей! — выругался Лёвка, выруливая из–под моста вновь на Серафимовича.

Припарковаться удалось только возле «Ударника».

Гоша был мрачен и неразговорчив. Похоже, он не очень–то верил очередному Лёвкиному прожекту, но, как известно, утопающий хватается за соломинку.

— Нет, Гош, ты пойми, я столько для него сделал! Ну не может же он не понять?!

— Может, — отрезал Гоша, рассматривая очередную мемориальную доску на серой стене Дома на набережной. — Сейчас не лучшее время для понимания. Да ещё и без звонка припрёмся!

— Ха! — сказал Лёвка. — Тогда бы он точно отказал. А так мы попробуем взять его тёпленьким: глаза в глаза. Петя поможет!

— Ну–ну, — пожал плечами Гоша.

На набережной, у Театра Эстрады, толпился народ. «Мэр должен приехать, мэр», — шелестело над толпой. Судя по всему, в театре вот–вот должно было начаться очередное казённое мероприятие с участием московских первых лиц. Оттого и милиции было невпроворот.

Офис Лёвкиного приятеля Пети Шинкарёва располагался как раз над Театром Эстрады, в боковом корпусе Дома на набережной. Окнами прямо на Кремль, чем Шинкарёв несказанно гордился. И клиентов всегда усаживал так, чтобы те видели правильную картинку с башнями и куполами.

Возле подъезда Лёвка вдруг замедлил шаги:

— Давай перекурим, — и он, достав сигарету, свернул к парапету набережной.

По реке навстречу друг другу неторопливо ползли речные трамвайчики, с открытых палуб которых неслась музыка. Один трамвайчик пел Киркоровым, другой — Аллой Борисовной. Прямо идиллия, семейный подряд недоразвитого капитализма.

— Шинкарь здесь, вон его машина, — Лёвка некультурным пальцем показал на громадный синий «лендкрузер», нагло стоявший едва ли не на ступеньках театра. Какой–то милицейский чин с явным неодобрением рассматривал это автомобильное чудище: похоже, шинкарёвское авто мешало правильной организации мероприятия. Купола храма Христа — Спасителя сияли напротив, словно перемигиваясь с колокольней Ивана — Великого.

— Эй, Лёвка, смотри, — ткнул Гоша Лёвку в бок, — похоже, твоему другу решили устроить небольшой сюрприз.

К шинкарёвскому «лендкрузеру» задним ходом подбирался эвакуатор, действиями которого командовал всё тот же милицейский чин, кажется, в звании капитана.

— Ох, как он щас выскочит, как выкрикнет! Он же за машину горло перегрызёт! А ему оттуда, — Лёвка ткнул пальцем вверх, — всё видно!

Лёвка угадал. Не успел он докурить, как из подъезда выскочил краснолицый парень в белоснежной рубашке с закинутым, как язык на плечо, красным галстуком.

— Эй, ты, не трожь! — заорал он капитану, буквально в три прыжка оказавшись возле машины. — Пошёл на хер!

Коротко мяукнула сигнализация и Петя Шинкарёв, отпихнув мента, вскочил за руль своего синего коня и заперся изнутри.

Капитан сначала осторожно, а потом и с остервенением начал стучать в закрытое окно. Публика с видимым интересом наблюдала за происходящим. Впрочем, издалека. Зато несколько милиционеров, перекинув свои короткие автоматы на грудь, быстренько оцепили место происшествия.

Наконец, окно приоткрылось. Примерно на две трети.

— Гражданин, покиньте машину! Следуйте за мной! — беспрекословным голосом приказал капитан.

— Да пошёл ты! — раздалось изнутри.

— Гражданин, успокойтесь, и выходите из машины. Иначе…

— Что, бля, иначе? Да какое иначе? Меня уже нет! Нет Пети Шинкарёва! Я — труп! Иди, служи своему грёбаному государству! Только — без меня! Вы, вы все меня кинули! — рука в белой рубашке высунулась из окна и указала на Кремль. — Идите вы все!.. Я разорён, я на счётчике, понял, козёл? Ну, стреляй, стреляй, козёл, ещё звезду дадут!

Капитан сначала опешил, а потом сделал шаг ближе:

— Слышь, парень, завязывай! — почти участливо проговорил он. — Я тебя не трону, иди куда хочешь, только тачку свою отгони. Сейчас сюда мэр приедет.

Но Шинкарёва уже несло. Он вдруг снова высунул руку и сорвал с капитана фуражку с красным околышем, обнародовав заметную капитанскую лысину:

— Ну стреляй, мудила, стреляй наконец!

— Нет, ты меня достал, — выдохнул капитан, расстёгивая кобуру. Но, оглянувшись вокруг, решил предпринять последнюю относительно мирную попытку. Всем телом навалившись на дверцу машины, он сунулся внутрь «лендкрузера», пытаясь выхватить из рук оборзевшей жертвы дефолта свою фуражку. Он боролся за неё так, будто в этой фуражке сосредоточились в данное мгновение все его понятия о чести, достоинстве и офицерском долге.

Но, вместо того, чтобы выпустить из рук чужой, отягощенный символикой головной убор, Шинкарёв нажал кнопку стеклоподъемника. Голова и рука капитана оказались намертво зажатыми. Да так, что сам он как бы вздёрнулся вверх, а мыски его начищенных парадных ботинок уже едва касались земли. По толпе пробежало общее «ах!», а милиционеры взяли автоматы наизготовку. Но стрелять при таком стечении народа никто не решался.

Решился только Шинкарёв. Он с места газанул. Машина рванула сквозь разбегающуюся толпу. Под мостом «лендкрузер» резко развернулся. Кровь из перерезанной стеклом шеи капитана хлестала так, что за могучим автомобилем тянулся широкий, мгновенно темнеющий след.

Вырулив из–под моста, машина свернула вверх — на Серафимовича. Обезглавленный труп капитана отвалился на повороте. «Лендкрузер», не сбавляя скорости, выскочил на Большой Каменный мост, разворачиваясь влево, против потока. Завизжали тормоза. Несколько автомобилей въехали друг в друга, а «лендкрузер» чудом избежал столкновения и помчался наискосок — точно по направлению к Кремлю.

Мощная тяжёлая машина легко снесла ограду моста и медленно, словно нехотя, рухнула в воду. Толпа у театра оцепенела, наблюдая за происходящим. Вокруг трупа капитана суетились уцелевшие коллеги.

Ещё несколько долгих секунд «лендкрузер», задрав задницу, покачался на воде и, наконец, тяжко хлюпнув, исчез в глубине.

— Ничего себе за хлебушком сходил! — ошалевший Лёвка сжал голову ладонями, будто боялся за её сохранность.

— Наверное, тоже кредитов набрал, — почти спокойно констатировал Гоша и сдвинул брови.

А по Москве–реке со стороны Парка Культуры как ни в чём не бывало подбирался очередной речной трамвайчик. «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня…», — надрывался он голосом Газманова.