Тем не менее домовитая Катя торчала на кухне и доделывала два своих любимых салата. Классический оливье и Мао Цзе–дун, с рисом и лососем:

— Отстань, — отгоняла она ехидного Лёвку. — Это же вкус детства! И Петухов это любит!

— Ну, тогда я умываю руки! — отстал, наконец, Лёвушка и отправился завершать процесс украшения ёлки.

— Все сюда, все сюда! — кричал он. — Я буду показывать фокусы.

Первым делом Лёвка украсил ёлочные ветви двумя бумажными телевизорами. Один поменьше, с надписью «ВСТ». Второй — побольше, с аббревиатурой «НРТ».

— Это наши собственные телеканалы, — для непонятливых объяснил Кобрин.

Следом ёлка была украшена двумя кривоватыми нефтяными вышками. На них надписи не уместились, но и так было ясно: одна — «Башконефть», вторая — «Севернефть».

— А это контролируемые нами нефтяные компании, — радовался Лёвка.

Нюшу больше всего умилил стандартный листок бумаги, сложенный вдвое, с названием «Горе от ума».

— Это наш стратегический интеллектуальный запас, — откомментировал Лёвка. — Посильнее нефти будет, хотя лично я ни одной статьи не понял.

— Значит, журнал точно удался, — рассмеялась в ответ Нюша.

— А это наш банк! — Лёвка достал из коробки бумажный мешочек со знаком доллара. — А где, кстати, банкир?

— Он задерживается, но быть обещал непременно, — веско сообщила Катя.

— Ну вот, — развёл руками Лёвка, — как ни крутись, а с деньгами всегда проблема.

Наконец, на ёлку водрузили прямо–таки произведение искусства. Целое бумажное здание о восьми этажах, формой весьма отдалённо напоминающее настоящую Госдуму.

— А вот и Катькин новый офис! — и Лёвка жизнерадостно заржал. — А всё вместе, — он обвёл рукой развешенные игрушки, а взглядом стоявших полукругом друзей, — это есть тот мир, который мы построили. Сами. Как античные боги!

Донельзя довольный произведённым эффектом, Лёвка всё никак не мог остановиться. Из той же коробки он выудил яркую ёлочную игрушку в форме футбольного мяча и пристроил её на самую верхнюю боковую ветку:

— И творение продолжается!

— И что сие значит? — Нюша поправила на носу несуществующие очки.

— Это — мой «Манчестер»! — объявил Лёвка.

— Любимая Лёвкина футбольная команда, — для непонятливых пояснил Нур.

— А что ты с ним… с этой командой сделаешь? — по–прежнему не понимала Нюша.

— Куплю! — с уверенностью во взоре ответил Лёвка.

Вопрос «зачем?» повис в воздухе, но так и не прозвучал. Все и так понимали, что ответа на него у Лёвки всё равно не было. Пока.

Гоша, обняв Зеру, с удовольствием наблюдал маленькое представление: всё–таки любит Лёвка устраивать перформансы. Естественно, где он — самое главное лицо. Но Гошу с Зерой не обманешь — главным лицом на сегодняшний день была всё–таки и совершенно бесспорно маленькая Зера, мирно спящая накануне своего первого Нового года.

— Так, Лев Викторович, всё это, конечно, замечательно, — прервала красочную презентацию Катя, — но где же обещанная тобой еда? Уже двадцать минут одиннадцатого.

— А в Уфе уже двадцать минут как Новый год, — меланхолично добавил Нур.

— Вот сволочи! Ни на кого положиться нельзя! — вскинулся Лёвка. — Я ж им такую кучу бабла отвалил! Ну, получат они у меня чаевые!

Примерно полчаса Лёвка дозванивался до той фирмы, где разместил свой грандиозный новогодний заказ. Там было глухо, просто смертельно занято.

За час до Нового года на столе, кроме приборов и напитков, одиноко стояли лишь Катины салаты. Благо, что по своей ещё ростовской детской привычке, Катя нарубила их две бадьи.

Петухов, появившийся в начале двенадцатого, кроме виски и шампанского, приволок ещё несколько банок рыбных деликатесов, в том числе и классические шпроты, которые сам любил до самозабвения. И вообще он был не дурак пожрать.

— Пора провожать старый год, — заявил он с порога и тут лицо его вытянулось: он увидел зияющие пустоты на праздничном столе, напоминавшем более барную стойку, нежели пиршественный алтарь.

Катя доходчиво, на ушко, объяснила ему ситуацию. Петухов несколько помрачнел.

Но тут Лёвка наконец дозвонился.

Сначала он говорил с интонацией Великого инквизитора, увещевающего погрязшего в грехе вероотступника. Потом в его страстную речь проникла ненормативная лексика. Зера не выдержалась и спряталась в комнате дочери.

В конце концов Лёвка швырнул трубку так, что чуть не расколол аппарат.

Несколько секунд, показавшихся вечностью, длилось тяжкое молчание.

— Нет, вы мне не поверите, — выдавил из себя Лёвка. — У них вырубили электричество… Во всём районе.

— Вот кому–то повезло! И это под самый Новый год! — засмеялся Нур и принялся открывать консервы.

После столь трагических событий даже теле–отречение Президента от престола восприняли вполне спокойно, если не сказать — равнодушно. Вроде как удачный номер очередного Новогоднего огонька.

И только Лёвка, глядя на прощающегося с народом Президента и закусывая только что выпитую рюмку водки шпротиной из банки, горько заметил:

— Да, трудно быть богом… В нашей стране…

И не совсем понятно было, к чему собственно относились его слова. К ним самим, владельцам «заводов, газет, пароходов», вынужденным довольствоваться студенческой закусью на главном российском празднике. Или — к уставшему ото всего Президенту великой страны, который добровольно отказался длить свои почти божественные полномочия.

— И впрямь — нелегко, — философически согласился Гоша. — И ведь это только начало… Зато шампанского у нас — хоть залейся!

Куранты ударили вовремя. Страна вступала в новый, как всегда непредсказуемый, двухтысячный год.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ