— Вот Генералов — специалист, пусть и придумает, как нейтрализовать эту хрень. Чтобы если Чуйкин это выпустит, ему не поверили… Нанесите первый удар. Тогда все поймут, что он клевещет от злобы. Понимаешь, Кать? Чтобы это он защищался и оправдывался, а не ты.

— Петухов, ты — голова, — Катя с уважением посмотрела на мужа.

— Я — бизнесмен и разумный человек, — скромно согласился Петухов. — Кстати, а ты знаешь, как этого Чуйкина соратники по фракции называют? По фамилии, только на букву Ха! — и он вкусно рассмеялся.

Катя посмотрела на него с обожанием:

— Нет, Костя, ты не голова, — вздохнула она.

— А кто? — Петухов сделал вид, что обиделся.

— Ты — гениальная голова! — провозгласила Катя. — Теперь считай, что я уже в Думе!

И она лихорадочно стала набирать номер Генералова.

22 ноября 1999 года,

Кострома

Олег Чуйкин был недоволен своим штабом, хотя его электоральный рейтинг был на десять пунктов выше, чем у ближайшего соперника. Соперницы — выскочки Чайкиной. Без года неделя в политике, а туда же — с учителями заигрывает, женские комитеты создаёт… Ничего, скоро широкая, очень широкая общественность узнает истинное лицо этой дамочки, уморившей двух мужей, а теперь исправно привампирившейся к третьему!

И всё же Чуйкин, предвкушая близкую победу, устроил вчера вечером разнос штабистам. Ударный материал, его предвыборная газета с ключевыми материалами до сих пор не вышла и даже не была сдана в типографию.

— Типография отказывается брать, — оправдывался лохматый пиарщик Валера. — Говорят, чернуху печатать не будем.

Прямо детский сад! Отказывается, видишь ли! Значит, надо платить не по расценкам, а сверху, втёмную. И потом — какая же это чернуха? Подумаешь, фельетон о похождениях ловкой бабёнки с птичьей фамилией!

С утра, ещё до заседания штаба, Чуйкин решил сам ехать в костромскую типографию, пообщаться с представителями самого передового отряда рабочего класса лично. И лично же заплатить за возможные риски.

— В типографию, Сева, — сказал он шофёру, усаживаясь в машине сзади, чтобы ничего не мешало сосредоточиться.

На сегодня была назначена встреча с избирателями на заводе «Мотор–деталь» и ему надо было просмотреть подготовленные документы по проблемам заводчан. Перелистывая бумаги, Чуйкин убедился: проблемы стандартные. Низкие зарплаты, нехватка жилья, плохое медицинское обслуживание. Обычная тягомотина, о которой он мог говорить долго, красиво и убедительно. Он даже не заметил, что машина давно переехала Волгу и остановилась у типографии.

— Жди здесь, — приказал он Севе и вылез из машины.

И конечно же, угодил начищенным ботинком прямо в лужу. Вот провинция! Даже зимой — и то лужи!

— Я к директору, — он показал пожилой вахтёрше депутатское удостоверение и решительно прошёл сквозь вертушку.

Услышав сзади сдавленный смешок, он автоматически взглянул на брюки — неужели испачкался? Всё было в полном порядке, если не считать подмокшего ботинка. Провинция, — снова подумал он.

Директор типографии, крепкий мужик с крупными руками встретил его у кабинета:

— Проходите, я сейчас, — кивнул он Чуйкину.

Чуйкин по–хозяйски сел в слегка ободранное кресло, слушая через неплотно закрытую дверь, как директор басом втолковывает что–то технологу. Формы, гранки, краски, рулоны — ну, скоро он там? Словно услышав его слова, директор вошёл в кабинет вместе с типографскими запахами:

— Чем обязан, Олег…

— Вениаминович, — подсказал Чуйкин.

Он не обиделся, что директор не полностью знает имя народного избранника, ведь на всех выборных плакатах и рекламных щитах Чуйкин был просто Олег. Олег Чуйкин — будущее России. Отчество — это для более солидных, точнее, для старых политиков.

— Чем обязан, Олег Вениаминович? — переспросил директор и приказал заглянувшей девушке. — Лида, ко мне никого не пускай.

— Уважаемый Иван Николаевич! — уж Чуйкин–то точно знал имя собеседника. — Я хочу, чтобы моя газета «Будущее России» была отпечатана в вашей типографии.

— Но…

— Меня информировали, — мягко улыбнулся Чуйкин. — За возможные риски, а я вас уверяю, что рисков нет никаких, я готов заплатить вдвое. Вторую часть — наличными и прямо сейчас.

Иван Николаевич задумался, сцепив крупные руки на столе. Он словно что–то подсчитывал в уме. Неужели мало предложил? — забеспокоился Чуйкин и вкрадчиво произнёс:

— Учитывая срочность заказа — втрое.

Но Иван Николаевич не отвечал. Он, словно не слыша Чуйкина, просчитывал возможные варианты. За то, чтобы не печатать газетёнку депутата, он уже получил сумму, в пять раз перекрывавшую доходы от собственно типографских затрат. Конечно, получить ещё весьма ощутимую сумму было соблазнительно, очень соблазнительно. Но тот парень в круглых очёчках предупреждал, что типографию закроют тотчас же, потому что за клевету он лично подаст в суд. А закрытие означало убытки — ведь до конца кампании оставался целый месяц, и за этот месяц можно заработать столько, что потом почти год можно жить спокойно, да ещё и купить новый компьютер…

— Нет, уважаемый, Олег Вениаминович! — директор потёр руки и решительно поднялся. — Или снимайте материал с третьей полосы, или печатайтесь в другом месте. У нас строгие распоряжения избирательной комиссии, так что…

— Хорошо, — Чуйкин недобро сузил глаза, став похожим на готовящуюся к броску змею. Только попробуй теперь, мужик, сунься со своими проблемами к депутату Чуйкину! — Был рад с вами познакомиться.

— Взаимно, — директор от избытка чувств так сильно сжал руку Чуйкина, что тот едва сдержался, чтобы не вскрикнуть.

— А вас, Георгий Валентинович, я попрошу быть пораньше, — проговорил Герцензон в телефонную трубку. — Покажу вам своих собачек, заодно кой–какие вопросы обсудим заранее, те–а–тет. Договорились?

Договорились, что Гоша приедет в усадьбу Герцензона к семи вечера, в то время как все остальные прибудут к восьми, к самому ужину. Пора Гоше было входить в круг нефтяных генералов, и так сей процесс сильно затянулся: коллеги, похоже, выжидали, как себя поведёт новый глава «Башконефти». Судя по всему, предварительную проверку он прошёл вполне успешно. И теперь готов был удостоиться и личного знакомства.

Белоснежный дом Герцензона выглядел величественно на фоне белых снегов, освещённых неярким солнцем, пробивающимся сквозь перистые облака.

Гошин «БМВ» подъехал непосредственно к широкому крыльцу. Встречал его по традиции сам Иван Адамович в белой армейской дублёнке и в окружении трёх разноцветных лабрадоров.

— Предлагаю для начала подышать свежим воздухом, — почти беспрекословно, на правах хозяина, потребовал Иван Адамович. — Сию же минуту вас переоденут в подобающую форму.

И вправду уже через несколько минут Иван Адамович и Георгий Валентинович, тоже в дублёнке и в валенках, уже шли по расчищенной дорожке в глубину усадьбы. Лабрадоры увязались за ними: не отставали далеко, но и не мешались под ногами.

Для начала обсудили дела в «Башконефти». Иван Адамович вопросы задавал по делу, очень конкретные — судя по всему, он был вполне в курсе происходящего в Уфе.

— Всё, конечно, вроде спокойно, — задумчиво сказал он, разводя руками, — нынче в нашем нефтяном королевстве. Однако зря вы, Георгий Валентинович, без охраны разъезжаете. Как бы чего не вышло… Не забыли, как это у классика?

— Помню, помню, — поморщился Гоша. — С одной стороны, знаю — всё равно не поможет, если что. Захотят убить — всё равно убьют. С другой стороны, верно, конечно. Придётся последовать всем этим советам… Все как один только об этом и говорят, будто тем других больше и нет.

— И Юрий Иванович тоже?

— Какой Юрий Иванович? — сделал непонимающий вид Гоша, на самом деле догадавшись, что речь идёт о главе Фонда поддержки промышленников и предпринимателей Морозове, фигуре таинственной и, судя, по многим признакам, очень влиятельной.